Она вся сжалась, обиженно надула губы, обхватив колени руками и почувствовала, как щёки загорелись предательским румянцем. В его грязных лапах сверкнул нож из блестящего металла, которым он срезал узел, что был завязан на повозке и намотав верёвку на руку грозно рявкнул, явно запугивая:

– Пошли.

Хотя ещё больше запугивать ярицу уже не требовалось, она и так была в полуобморочном состоянии.

От этого звериного рыка по всему телу щупленькой девки пробежало стадо испуганных мурашек, и она оцепенела от ужаса. Почему-то именно теперь вспомнились рассказы о «чёрной нежити», что питается исключительно бабами да такими как она худосочными кутырками, и Зорька была уверена, что её прямо тут начнут грызть, даже предварительно не отварив и ни пожарив.

Пока мысли в голове скакали взбесившимися зайцами, что-то очень сильно дёрнуло её за ногу, и ярица в одно мгновение оказалась на земле, со свистом проскользнув по шкуре и больно стукнувшись о пыльную дорогу боком. Сердце из груди выскочило, заметалось где-то в голове бухая в висках.

Она неосознанно вскочила на четвереньки, но тут же резанула боль в содранных коленях. Ярица с трудом поднялась на корточки, и приняв сидячую позу в ожидании чего-то неминуемого, уткнула голову в колени, стараясь уменьшиться в размерах или вообще стать для «зверя» невидимой. И тут зорька описалась. Толи от страха сковавшее тело, толи от натуги скрюченной позы.

– Запомни, – прямо над её головой прорычал злобный голос грязного мужика, и ярица почувствовала, как от этого зашевелились волосы на затылке, – я никогда и ни для кого не повторяю дважды.

«Зверь» замолчал, но его тяжёлое дыхание Зорька ощущала буквально темечком даже сквозь копну растрёпанных волос и толстый слой грязи на них. Какое-то время изверг молчал, зачем-то дыша ей на голову. А она никак не могла понять, что эта сволочь ждёт и чего ему проклятому от неё надо.

Страх крупным ознобом колотил тело, но больше всего доставалось голове, трясущейся, будто её передержали в холодной воде и теперь она никак не может согреться. В ней бедной и так сердце долбилось как ненормальное, и к этому ещё добавилась трясучка от страха, отчего Зорька подумала, что получила сотрясение. По крайней мере было такое предположение, потому что голова вдруг резко разболелась аж «до не могу».

Ужас, сковавший её по рукам и ногам, держал кутырку на грани между обезумевшей паникой, толкающей немедленно бежать куда глаза глядят, и обморочным состоянием, предпочитающим упасть и не двигаться.

Зорька зачем-то медленно подняла голову и приоткрыла щёлкой один глаз, искоса посмотрев на мужика, нависшего над ней. Сквозь грязные пакли волос, закрывающих лицо, она увидела прямо перед собой блестящее лезвие ножа.

Зенки резко распахнулись, да так в распахнутом состоянии и замерли, застыв как у дохлой рыбы, выброшенной на берег. Перед ошарашенным взором всё поплыло, закружилось. Ярица чувствовала, что в очередной раз теряет сознание, но его обозлённый голос удержал рыжую от падения во мрак из реальности и в одно мгновение привёл в чувство.

– Если я говорю тебе что-то делать, то ты это делаешь сразу и не раздумывая. Поняла?

Она попыталась кивнуть в знак согласия, так как горло было перехвачено спазмом и ответить голосом не получилось. Но вместо кивка, охвативший её колотун-озноб мелко-мелко затряс рыжей головой, вроде как в знак понимания. И тут её прорвало на слёзы, хлынувшие из глаз в три ручья. Зорьке даже показалось, что они брызнули аж под напором.

– Вставай, – потребовал он властным голосом.

Девка собрала последние, как ей казалось силы и кинулась исполнять повеление, считая где-то на задворках сознания, что он непременно её накажет если не подчинится, но получилось это как-то неуклюже и замедленно. Тело предательски не слушалось. Оно будто было не её вовсе, а принадлежало какой-то другой кутырке. Но всё же поднявшись кое-как на ноги, ей сразу полегчало и в первую очередь задышалось свободней. Озноб утих, только ноги подрагивали.

– Вытяни руки вперёд, – потребовал вымазанный в чём-то чёрном мучитель.

Кутырка безропотно протянула связанные и уже одеревеневшие кисти, сдаваясь на милость сильного. Ей уже было наплевать на всё что с ней делают, на всё что происходит вокруг. Голова по ощущениям набитая сеном-соломой, думать отказывалась. Зорька даже в глубине души обрадовалась, что ещё хоть кто-то командует её туловищем. Сама она это уже не могла делать, потому что оно её не слушалось.

Лёгкий рывок и руки стали свободными. Он срезал путы. И тут в онемевшие кисти хлынула горячая кровь, а в кожу впились тучи острых иголок принимаясь нещадно грызть её бедные пальчики. Зорька замерла всем телом продолжая держать их на весу, чтобы не усугублять болезненные колючки. Замерла при этом в несуразной и неестественной позе. Вся сгорбилась, скукожилась вытянув руки перед собой. Уставила на них зарёванные глаза, будто отродясь никогда не видела своих растопырок.

Мужик кого-то громко позвал по имени и велел готовить баню. Он ещё что-то там говорил, но ярица пропустила его слова мимо ушей, потому что её жалкие признаки рассудка буквально зацепились за слово баня и застопорились.

Она аж вся на слюну изошла, только думая о ней. Баня, с упоением ласкала она себя этой мыслью, вот бы в баньку теперь, а опосля и сдохнуть не жалко.

При этом на её губах появилась пародия на улыбку, и со стороны могло показаться что девка по виду совсем с ума съехала.

Не распрямляя скукоженного положения, она тупо продолжала пялиться на сами себя кусающие пальчики, лыбясь как дура и при этом панически боясь пошевелиться. Даже глазами не моргала, а то вдруг чего. Из этого дурацкого оцепенения её вновь вывел сволочной голос ненавистного зверя:

– Видела?

Что видела? Где видела? Чего опять пропустила? Теперь этот сраный людоед снова сделает больно. Все эти вопросы, рождённые сами собой, пронеслись в голове ярицы словно вихрь, и она в очередной раз сжалась в комок, втягивая голову в плечи и ожидая от него удара или что-нибудь подобного. Но вопрос оказался риторическим. Он сам на него ответил, притом с явной бравадой:

– Я сказал, и они метнулись выполнять. Это касается всех, потому что я здесь самый главный. Поняла?

Она вновь закивала головой, опуская наконец руки и облегчённо вздыхая оттого, что на этот раз обошлось.

– Ладно, пойдём, – пробурчал, как бы успокаиваясь мужик и зашагал к большой кибитке, стоящей на множестве колёс и с пёстрой расцветкой словно цветочная поляна, но это тогда не бросилось в глаза кутырке, потому что не до этого было.

Зорька хотела пойти за ним не раздумывая, уже покорившись, но неожиданно забыла, как это делается. Она принялась мелко-мелко топтаться на одном месте и в очередной раз запаниковала, испугавшись, что не догонит, и эта сволочь опять примется на неё орать. Но тут как-то само собой получилось, и пленница засеменила следом, не дав натянуться верёвке, привязанной к ноге.

Мужик нырнул в кибитку. Зорьку с собой не позвал, но и ни потащил, и верёвку не натягивал. Рыжая остановилась в нерешительности и впервые огляделась по сторонам, находясь в полной прострации.

Она ничего толком не успела рассмотреть, кроме того, что это огромная поляна была со всех сторон окружена лесом со сплошным буреломом, так как зверь вынырнул обратно с питейным ковшом и издеваясь над высохшей за день без воды ярицей, начал упиваться, громко сглатывая и удовлетворённо покряхтывая.

Напившись и глумясь над её уже нестерпимой жаждой, грязный и противный во всех отношениях мужик демонстративно вылил недопитое на траву, мерзко лыбясь. Только тут Зорька по выплеснутым остаткам с ужасом поняла, что этот недочеловек пил кровь! Жажда у кутырке пропала, как и не было, а по спине пробежал холодок. «Троица.", – взмолилась рыжая, – «да, когда же он меня прибьёт. Ну сколько можно мучить, сволочь ты черномазая».

Людоед снова запрыгнул в кибитку и вновь вынес черпак с кровью, но на этот раз сам пить не стал, а протянул пленнице. Девка в ужасе отшатнулась. Сердце забилось как у отдающего концы зайца.