– Ты кем хочешь стать: скотником, как Василич, или трактористом, как дядь Саша?
Катя же интересовалась:
– Леш, ты правда собираешься поступать в институт?
«1977 год.
В столице СССР произошел пожар в гостинице „Россия“, в результате которого погибли 43 человека, еще 52 человека получили травмы…
В Лос-Аламосе установлен суперкомпьютер Cray-1 с производительностью 133 мегафлоп…
Пленум ЦК КПСС одобрил проект новой Конституции СССР…
Л. И. Брежнев стал председателем Президиума Верховного Совета СССР, впервые совместив высшие партийный и государственный посты…
В зарубежных кинотеатрах начался показ фильма „Звездные войны. Эпизод IV: Новая надежда“, ставшего первым по размерам кассовых сборов…
В продаже появился первый персональный компьютер Apple II…
Последний концерт Элвиса Пресли в Индианаполисе…
Советский гроссмейстер Виктор Корчной попросил в Амстердаме политического убежища…
США запускает космический корабль Voyager 2 для исследования дальних планет Солнечной системы…
На Чернобыльской АЭС пущен первый блок…
Советский атомный ледокол „Арктика“ первым из надводных кораблей достиг Северного полюса Земли…
Утвержден новый текст гимна СССР, в частности, слова „И Ленин великий нам путь озарил; Нас вырастил Сталин – на верность народу, На труд и на подвиги нас вдохновил!“ заменены на „И Ленин великий нам путь озарил: На правое дело он поднял народы, На труд и на подвиги нас вдохновил!“…
Совершил испытательный полет первый советский широкофюзеляжный самолет „Ил-86“, принимающий на борт до 350 пассажиров, его дальность полета составляет 5250 километров…
5 ноября 1977 года умер Алексей Стаханов, знаменитый на весь мир шахтер – зачинатель массового движения новаторов производства в Советском Союзе, Герой Социалистического Труда…
Учреждено звание „Народный учитель СССР“…»
Шорох за спиной и такой болезный пинок прямо в копчик:
– Зачитался-таки, интеллигент, твою мать! А кто работать будет?!
Вернулись те же двое. На этот раз – правда, зачитался, проворонил. Молча сносил удары по лицу и телу. Один, второй, третий…
– Улыбается, гад! Он над нами смеется!
А Годин, спокойно пропуская болезненные удары, просто думал о бабушке, о Зине, о Кате, о советском атомном ледоколе «Арктика» и советском же широкофюзеляжном самолете «Ил-86», которыми можно и нужно было гордиться…
– Ничего, он у нас скоро так посмеется, так посмеется!
Осталось три ночи…
«Ко всему!»
На следующий день Годин работал в кузнице, оборудованной в ремонтной части. Прапорщик-кузнец в грубой робе выковывал какую-то деталь то ли для танка, то ли для дачи кого-то из командиров. Алексей подметал окалину, таскал уголь, а то качал меха, засматриваясь на огненную работу. Твердая сталь, раскрасневшись, побелев, становилась мягкой, податливой. Прапорщик бил то большим молотом, то малым, и металл поддавался, принимал форму, которой добивался кузнец. Годин не мог оторвать взгляда от стальной метаморфозы. С таким же восторгом он смотрел в Потаповке на консервную банку, в которой на костре плавился, превращался в жидкость твердый свинец, на кальций, во время школьного факультативного занятия бегавший по воде и превращавшийся в ничто – в дымок.
Перед обедом в кузницу заглянули щербатый и прыщавый, кивнули в сторону Година:
– Работает?
Прапорщик равнодушно пожал плечами:
– Работает.
– Ну-ну, – прыщавый «дедушка» бросил дымящийся «бычок» к ногам Година, посмотрел на него: – Денег достал?
– Нет…
– Смотри, мы тебя предупредили…
Кузнец все так же продолжал заниматься своим делом. Бил молотом по наковальне. Незлобно матерился, когда сталь не хотела гнуться, ложиться по нужному профилю.
В эту ночь увели очередного «духа». У Година оставалось еще два дня. Он хотел спать, но не засыпал. В полусне-полубреде размышлял о том, что можно выковать меч на кузнице и перерубить всех «дедушек» в туалете. Кровью забрызгать стены, залить пол. Чтобы в густой красной луже плавали обрубки щербатого, прыщавого и остальных пятерых «дедов»-садистов.
Днем, однако, мозг начинал работать вполне здраво. Алексей вспоминал синюю папку и, конечно, думал о том, что, может быть, напрасно бросил институт. Перебивался бы себе там с «тройки» на «тройку» и как-нибудь закончил бы. Потом как-нибудь отработал бы в школе три года «молодым специалистом» и как-нибудь жил дальше. Как-нибудь…
Нет, «как-нибудь» прожить жизнь его не устраивало. Но, с другой стороны, «как-нибудь» – это все же не постоянный голод, холод, недосыпание, грязная работа, унижения. «Какая-никакая» – хоть и какая-никакая, но все-таки человеческая жизнь. А человек ли он здесь сейчас? Или действительно всего лишь «дух»? «Дух» – кто-то очень точно дал определение существованию молодого солдата.
Очень хотелось жить нормальной, полноценной жизнью. Годин смотрел на то, что происходит вокруг, и понимал, что бороться нет смысла: «деды» сильнее и, главное, сплоченнее. Физически и морально слабые «духи» объединяться не хотят, терпят и пережидают. Мечтают стать «дедушками», чтобы, в свою очередь, самим бить молодых солдат, отыграться на новых «духах» за свои унижения, недосыпания, недоедания.
Алексей никого не хотел бить и не хотел, чтобы били его. И помочь ему некому. Годин уже знал, что офицеры сделают все, чтобы замолчать, замять любой конфликт, происшествие. Командиры готовы на все, чтобы ничего не просочилось за пределы части. Они тоже, прежде всего, думают о собственной шкуре. За инцидент с подчиненными по головке не погладят: не присвоят очередного звания, переведут не на самую приятную должность.
В части, конечно, была комсомольская организация. Там занимались тем же, чем и в школе и в пединституте: ставили вновь прибывшего комсомольца на учет, брали членские взносы, проводили скучные собрания, планировали, рапортовали, но о реальных делах или проблемах – ни-ни: «неча наводить тень на партийное руководство, под которым все в нашей стране осуществляется наилучшим образом».
Годин вздыхал: может, «закосить»? Придумать болезнь: начать сильно кашлять, или гавкать на всех, или мочиться под себя? И снова вздыхал, тоже уже знал: симуляцию быстро раскроют, а в военном госпитале тоже не сахар – там дедовщина такая же, как в части. Так что в результате будет все то же самое, но вдобавок уважение потеряешь и окружающих, и самого к себе.
Взять и по-настоящему покалечить себя? Положить руку под наковальню в той же кузне? Пальцы засунуть в движущийся механизм танка? Чтобы остаться потом на всю жизнь калекой?
Еще вариант: сбежать из части. Дезертировать. Но куда? На какой солнечный остров в синюю даль? В голове все время навязчиво вертится:
«Все очень просто: в сказке – обман.
Солнечный остров скрылся в туман.
Замков воздушных не носит земля.
Кто-то ошибся: ты или я…»
На построениях то и дело зачитывают сводки о беглецах из «доблестной советской армии». Всех рано или поздно находят, и кому – два года дисциплинарного батальона, а кому и больше. А в «дисбате», по слухам, порядки еще круче: охранники – просто цепные псы, и отбывающие наказание вообще не знают ни покоя, ни отдыха. Там еще более тяжелая работа, еще более изощренные унижения и вообще практически никакой связи с гражданским миром. А как потом, отсидев в армейской тюрьме, в глаза смотреть отцу, матери, сестренке, друзьям, Кате: «Ты сбежал! А кто же будет страну, нас всех защищать?!» И разве объяснишь, что хочешь защищать Родину, хочешь служить ей, а не ублюдкам.
А от родных из Дальнедорожного приходят такие хорошие письма. Они греют. От них жить хочется. И друзья из Потаповки держатся ведь. Митяй, Андрюха, Николай. В письмах только намекают, что и им не сладко. Но держатся ведь.
Значит, продолжать терпеть? Терпеть еще несколько месяцев, пока не станешь «черпаком»? Но не сорвешься ли? Терпения хватает не всем. Писаря из штаба разносят новости по ротам: «В дисбате рядовой, несмотря на предупредительный выстрел часового, голой грудью бросился на колючую проволоку… В соседней части „дух“ повесился на ремне в сушилке…»
