– Прости, я забыл! – извинился Джеймс, не успев уклониться от летевшей в него подушки, в попытке дотянуться до тумбочки. И прежде, чем ему это все же удалось, он пропустил еще пару подушек.

– Ну и сколько там? – открыв один глаз, Мэри готова была разрыдаться от досады.

– Э-э-э, около восьми, – смущенно ответил он.

– Класс! Спасибо тебе, любимый, – опустив ноги на прохладный пол, девушка встала. – Я в душ. Все равно больше не засну.

В ванной комнате над умывальником висело огромное зеркало, а вместо ванны стояла небольшая душевая кабина, несуразно смотревшаяся в этой обстановке замерших 50-х годов. Она была словно из другой эпохи, из будущего, которое еще не наступило. Но ее наличие, конечно, обрадовало Мэри. Она до последнего боялась, что в этом отеле мыться пришлось бы в бочке на улице.

Мэри открутила синий вентиль, набрала полные ладони ледяной воды и брызнула ею в лицо, обжигаясь холодом. Из зеркала на нее смотрела маленькая девочка, которая очень-очень хочет стать большой и честно старается, но то ли учитель не видит ее вытянутую руку, то ли она сама прячет ее за спиной впереди сидящей девочки.

– Ну ничего, я тебе отомщу, – крикнула она Джеймсу, набрав полные ладони ледяной воды, толкнула дверь ногой и брызнула в мужа. От неожиданности он слетел с кровати и упал на пол.

– Ах так! Это война! Да прибудет со мной сила! Где мой джедайский меч? – Джеймс схватил Мэри на пояс и повалил на кровать. Она хохотала и отбивалась, пыталась скинуть его с себя, Джеймс даже присвистнул, удивляясь, какая же буйная кобыла ему досталась. А потом он оказался сверху, и Мэри сразу же податливо обмякла. Покрасневшая и запыхавшаяся, она все равно излучала покой, что он уже и не надеялся найти. Он склонился над ней, вглядываясь в бездонное небо ее глаз, и вдруг осознал, что пропал еще тогда, в клинике. И ни за что на свете не потеряет ее. Странно, почему эта мысль закралась в такой момент? Джеймс нахмурился. Мэри же не сводила с него своих серьезных глаз, распахнув веер ресниц, и словно читала мысли. А потом расплылась в улыбке:

– Попался! – и резко прижала ладони к его голой спине.

– А-а-а, – он откинул голову назад и закрыл глаза, ежась от ее ледяных прикосновений, но зная, что она в итоге доиграется. И когда он вновь посмотрел на нее, огонь в его глазах только разгорался. – Ты думаешь, что остановишь меня этим? Аккуратнее, женщина.

– Я тебя не боюсь, – ее слова утонули в мягкости и теплоте его губ.

Глаза их были закрыты, эмоции обострены, и через кончики пальцев заряды энергии путешествовали от него к ней и обратно. Джеймс провел рукой по ее бедру, задирая сорочку, а губами прокладывая дорожку к ямочке на шее. Из груди Мэри вырвался стон:

– Ты ведь меня не обидишь?

Промычав что-то невнятное, Джеймс задрал ее злосчастную сорочку еще выше. Задержав дыхание, Мэри зажмурилась. Впервые ведь всегда должно быть страшно? И не только из-за боли? Она закусила губу, чтобы все не испортить, когда почувствовала напряженное естество ее мужчины. Нет, она хотела, чтобы это произошло. Правда. Но вдруг она еще не готова? Джеймс остановился, почувствовал, что что-то не так. И одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что творится в ее душе. Он остановился и перелег рядом.

– Не переживай, все хорошо, – притянув жену к себе, он заключил ее в объятья. – Мы просто полежим вместе.

Мэри прижалась к нему, как к спасательному кругу, гадая, почему не может дать Джеймсу большего. Пока не может. Муж гладил ее по волосам и что-то рассказывал на ухо, она даже не вслушивалась. Его голос действовал на нее успокаивающе, но не спокойствия она сейчас жаждала. Целиком принадлежать мужу и обладать целиком им. Мэри подняла глаза на Джеймса, привстала, стянула с себя сорочку через голову и прильнула к мужу.

– Ты меня удивляешь, – единственное, что успел он сказать.

Через некоторое время они лежали на кровати в куче помятых простыней. Но такие близкие, ставшие единым целым. Мэри улыбалась, благодаря бога за мужа. Наверно со стороны это смотрелось глупо. Да, сначала было немного больно. Но Джейми сделал все так нежно, что боль просто растворилась. Или Мэри растворилась в Джейми. Смешно. Она выросла в христианской семье, свято соблюдавшей церковные каноны, и, значит, любое прелюбодеяние до брака, автоматически навлекало на семью позор, а девушка считалась блудницей. И это несмотря на то, что на дворе давно уже двадцать первый век. Но не только поэтому Мэри так долго себя хранила. Еще в детстве мама вложила ей мысль, что подарить себя можно только любимому человеку, а размениваться на влюбленности не стоит. И только встретив Джеймса, Мэри поняла, что готова.

Хотя в ее жизни было полно влюбленностей. Первым был учитель музыки в школе с его невообразимым баритоном, от которого она постоянно краснела. И вроде говорил он только по делу и никак не выделял ее среди одноклассников, но все же сейчас иногда в памяти всплывают моменты, заставляющие улыбаться. Например, как он слушал «Зиму» из цикла «Времена года» Вивальди или «Реквием» Моцарта, свои любимые произведения, как закрывал глаза и дирижировал невидимому оркестру. Или как постукивал указкой в такт, разбивая сердца неискушенных вниманием девочек. Благодаря ему, кстати, Мэри неплохо разбиралась в классике.

Потом был учитель анатомии в колледже. Когда он рассказывал о строении сердца, количестве клапанов и предсердий, сердцебиение Мэри разгонялось до 140 ударов в минуту и не планировало останавливаться. Или при прохождении темы «Мышцы туловища» она не могла отделаться от мысли, есть ли кубики на его прессе? И опять краснела, не в силах объяснить учителю причину своего смущения. Но именно поэтому на его курсе она была самой лучшей, участвовала во всех семинарах, практических работах и докладах. И закончила колледж только с отличными оценками. Так что и эта влюбленность принесла ей одни плюсы.

Еще был доктор на практике, но он был женат, и бедная девушка могла только мечтать о его взгляде, не позволяя себе ничего лишнего и не теша себя надеждой.

Со стороны же молодых людей она получала столько внимания, что иногда ей хотелось спрятаться, как улитке в раковину. Но никто из них ее не интересовал. Вся та бравада, дерзость, нахальство и потребительское отношение в девушке были ей чужды. Она верила в чистую любовь, не ограниченную телом.

Джейми был другой. Этот печальный молодой человек с потухшими глазами не только спонтанно ворвался в ее будни, но и сумел разглядеть ее. Понять. И ждать столько, сколько потребовалось. Рядом с ним ей не нужно было притворяться или врать. Глядя ей в глаза, он смотрел прямо в душу. И даже сейчас, лежа абсолютно голой, она чувствовала себя в полной безопасности.

– Мэри, я люблю тебя! – Джеймс рисовал на ее животе только ему понятные узоры, медленно опуская руку ниже, словно расширяя границы, ожидая, когда она скажет стоп. Мэри с шумом выдохнула и попыталась натянуть на себя простынь, но он не дал. – Ты прекрасна! Не прячься.

Не в силах отпустить тревогу и принять свои новые ощущения, она прижималась к мужу, и если бы он дал, то и свернулась бы калачиком.

– Ну что? Я ведь изменилась? – вдруг спросила она. Как будто эти изменения должны отражаться на лице. – Ну то есть я стала женщиной?

Джеймс прижался губами к ее лбу, улыбаясь.

– Ты – моя женщина.

– О, Джейми, – она уткнулась ему в грудь, чтобы непрошеная слеза осталась незамеченной. Это ли не есть счастье? За той слезой последовала еще одна, и Мэри, отвернувшись, встала с постели и не своим голосом объявила: – Мне нужно в душ! – скорее пытаясь спрятаться.

Эмоции, захлестывающие ее, не были похожи ни на что до этого ей известное, представляя собой жгучую смесь. Любовь, счастье, благодарность, страх неизведанного, грусть от наивного ожидания и радость от преодоления чего-то большего, что она могла постичь. Все смешалось, переплелось.

Зайдя в ванную, Мэри вновь остановилась возле зеркала. На нее смотрела ее растрепанная копия с опухшими губами и горящими глазами. Изменилась ли она внутренне? Или только внешне? Стала ли взрослее? Умнее? Мудрее? С тревогой она вглядывалась в свое отражение, рассчитывая увидеть хоть что-нибудь. Какой-нибудь знак, сигнал. Почувствовать тело.