Кэшел отступил назад, слегка наклонившись и втягивая воздух через открытый рот. Руки существа слабо шевелились, как у младенца, пытающегося плыть. Наконечник посоха, которым только что ударил Кэшел, засветился оранжевым светом, остывая до тускло-красного оттенка. Он поменял концы, а затем обеими руками вернул посох в обратное положение.

Существо просунуло руки под себя и слегка приподняло голову. Кэшел рванулся вперед, обрушив посох вниз всем весом своего тела. Торец посоха ударил существо в ту же точку, что и раньше. Голова статуи взорвалась со вспышкой и ударом грома. Массивное тело начало крошиться, как песчаный замок растворяется в прибое.

Кэшел почувствовал, что он шатается. Он уперся посохом в пол и использовал его, чтобы поддержать себя, когда опустился на колени. Его дыхание стало похоже на хриплый гром, а кровь стучала в ушах.

Единственной оставшейся частью существа была вытянутая вперед правая рука. Когда она внезапно превратилась в россыпь песка, Кэшел уловил краткое напоминание о сухом, сладковатом запахе, в котором исчезла Джилья. Затем не осталось ничего, кроме резкого запаха воздуха со слабой серной примесью близкой молнии.

***

Кэшел оставался в таком состоянии какое-то время. Он полагал, что сможет двигаться, если ему понадобится, но поскольку он этого не делал, то просто собирался отдохнуть, пока ему не захочется заняться чем-нибудь другим.

Несмотря на то, что он держал глаза открытыми, он не очень хорошо осознавал окружающую обстановку. В конце концов, вокруг было не так уж много интересного, только следы грубого песка на полу перед ним, который был статуей. Это было похоже на то, что он видел на холмах, по которым поднимался, чтобы добраться до башни…

— Вы готовы отправиться домой, Кэшел? — спросила Мона.

Мир Кэшела снова резко сфокусировался перед ним. Он повернул голову и улыбнулся девушке, чувствуя себя немного смущенным. Как долго она стояла здесь, ожидая, когда он придет в себя?

— Я в порядке, — сказал он, желая знать, насколько это было правдой. Он встал, приподнявшись, частично опираясь на посох. Он слегка покачнулся, но не сильнее, чем обычно, когда вы вдруг наклоняетесь и встаете.

Он улыбнулся еще шире и сказал: — Я в порядке, — на этот раз, имея в виду именно это. — Но как мы вернемся домой, Мона?

Пока Кэшел говорил, он внимательно осмотрел стены. Его глаза сузились.— Мона? — сказал он. — Что-то здесь не так. Камень выглядит тонким. Раньше все было совсем не так.

— Этот мир разлагается, — сказала девушка, — и не раньше времени. Но мы должны вытащить вас отсюда. Пойдем.

Она шагнула через порог в комнату, где ждала статуя; золотой ключ снова был у нее в руке. Кэшел последовал за ней, как делал всегда с тех пор, как познакомился с девушкой, за исключением того случая, когда произошла битва.

Он снова усмехнулся. Все было в порядке. Мона была лучшим лидером, чем когда-либо хотел Кэшел, и она держалась в стороне, когда он действовал.

Мона снова посмотрела на него. — Простите, что мне пришлось обмануть вас, — сказала она. — Ваша помощь была очень важна.

Кэшел пожал плечами. — Ты не должна была обманывать меня, Мона, — сказал он. — Ты могла бы просто попросить меня. Но это не важно.

Трон превратился в кучу песка и гальки, как и то, что на нем сидело. На стене позади него была еще одна дверь. Мона вставила ключ в замочную скважину — там не было никакой замочной скважины, которую мог бы видеть Кэшел, но он был уверен в том, что она только что ее сделала — и открыла дверную панель.

— Проходите дальше, Кэшел, — сказала она, улыбаясь, как восходящее солнце. — Спасибо. Мы все вам благодарны.

Кэшел колебался. — Ты ведь тоже идешь, Мона, не так ли? — спросил он. Свет и цвет без формы закружились в дверном проеме.

Ее улыбка стала задумчивой. Она подняла ключ в руке, которая не держала дверь открытой. — Я должна освободить семена, которые мы нашли, — сказала она. — Иначе они сгниют, а не будут расти, как положено.

— Но что будет с тобой?— спросил Кэшел.

— Возвращайтесь в свой собственный мир, Кэшел, — сказала Мона твердым, но не резким голосом. — Там должно быть обновление.

Кэшел откашлялся. Однако ему было нечего сказать, поэтому он кивнул и направился к выходу. — Ваш дом всегда будет счастливым, дорогой друг, — сказала Мона, когда его шагнувшая вперед нога наступила на цветное пятно.

На мгновение Кэшел шагнул в пустоту так бесшумно, что услышал, как бьется его сердце; затем каблук его сапога стукнул по камню. Он стоял в знакомом коридоре, по которому шел обедать.

— О! — воскликнул слуга, роняя пару серебряных кувшинов, которые он нес, чтобы наполнить их из колодца во дворе в конце прохода. Они зазвенели на полу, звуча ласково или глухо, по очереди, когда катились.

Кэшел присел на корточки, держа посох вертикально в одной руке, и схватил ближайший кувшин. Возможно, в нем появилось несколько новых вмятин, но он не предполагал, что у слуги появятся какие-либо неприятности.

— О, ваша светлость, извините! — пробормотал парень. Он взял кувшин из рук Кэшела, но так сильно дрожал, что, казалось, вот-вот уронит его снова. — Я вас не видел!

Кэшел бросил взгляд на дверь, из которой только что вышел… и обнаружил, что там ничего нет, только глухая стена между входами в пару больших апартаментов. Он встал. — Извини, — сказал он извиняющимся тоном. — Я не хотел тебя напугать.

Кэшел направился в ту сторону, куда шел, когда впервые услышал плач девушки — ну, в общем, Моны. Он никогда по-настоящему не любил этот дворец. Это было грязное место, сильно обветшавшее до того, как появился Гарри и заменил графа Хафта викарием.

Теперь Кэшел не видел в нем ничего необычного, но коридор казался немного веселее, чем раньше. Он снова улыбнулся. Он бы начал насвистывать, если бы мог выводить мелодию.

Охотничье угодье

Я читал (и читал всегда) как научную фантастику, так и фэнтези. Мистер Дерлет настаивал, что научная фантастика — это всего лишь подмножество фэнтези, но даже если это — правда (а я не уверен, что это так), это утверждение не совсем точно описывает восприятие большинства людей. Тем не менее, поскольку я легко перехожу от фантастики к фэнтези, мне было легко писать и то, и другое.

И я не вижу никакой причины, по которой история ужасов не может быть фантастикой. Много лет назад Рэмси Кэмпбелл попросил меня выбрать одну из десяти лучших страшилок. Из них я сразу же выбрал «Холодные уравнения» Тома Годвина, чистую фантастическую историю, которую я нахожу ужасающей в том смысле, что никогда не может быть еще одного чудака с мясницким тесаком.

«Холодные уравнения» доказывают мою точку зрения и в другом отношении. Хорошо известно, что Джон Кэмпбелл опубликовал эту историю в журнале «Астондинг», который является квинтэссенцией жесткого научно-фантастического журнала. Менее известно, что Годвин заимствовал сюжет из комикса ужасов научной фантастики. Границы между ужасом и фантастикой легко проницаемы.

Рэмси Кэмпбелл попросил меня написать рассказ для «Суперужасов», оригинальной антологии ужасов, которую он собирал. Единственным критерием было то, что рассказ должен быть хорошим. (Одним из лучших в коллекции был «Виадук» Брайана Ламли, фрагмент автобиографии без какого-либо элемента фантастики.)

Я решил написать историю, которая была бы научно-фантастической по форме, хотя это могло быть сделано так же легко, как и в стиле фэнтези. Оплата должна была составить 2 цента за слово, но вместо этого я обменял эту историю на карандашный черновик первого романа Рэмси, который он только что закончил: «Девушка, которая съела свою мать».

Ни наука, ни возможная фэнтези не превращают «Охотничье угодье» в страшную историю; это ситуация персонажа. В ней меньше вымысла, чем мне бы хотелось.

Я вернулся из Вьетнама без каких-либо физических повреждений и с абсолютным отказом признать, что могут быть и другие проблемы. Мы — моя жена и я — снимали комнаты в старом доме, который был разделен на три квартиры для студентов и других людей без больших денег.