— Еще, милый? Девушка провела мозолистой ладонью по его животу с чем-то вроде нежности, прижимаясь ближе. — Слушай, а ты неплохой. Но на этот раз… — она шелковым движением переместилась на светящейся кушетке.

— Да, — пробормотал Ригсби студенистым голосом, наклоняясь. Высоко торчащие ноги девушки отбрасывали тени на ее выпуклую грудную клетку. И свет в комнате стал оранжевым.

***

По ним струился гранатовый свет цвета застывшей крови. Ригсби неловко поднялся на ноги. Девушка поерзала на кушетке, потянулась. — Что теперь, милый?

— Ничего. Взгляд Ригсби был устремлен куда-то за пульсирующие стены комнаты. — Теперь ты можешь идти.

Выщипанные брови удивленно изогнулись. — В чем дело? Разве я не была хороша?

Его тон сам по себе игнорировал девушку, и Ригсби продолжил: — То, что я должен сделать, требовало, чтобы я был… бесполым, этого достаточно, чтобы связаться с теми, кто может мне помочь. С женщиной-партнером, с которой я мог бы слить свой дух, я смог бы стать нейтральным существом. Это было…

Он посмотрел на скворца, который ощутил воздействие его глаз, тонких рубиновых белков вокруг зрачков, которые все еще были металлически-серыми. Птица пронзительно закричала и запрыгнула на дальний конец насеста.

— … в данных обстоятельствах невозможно, — продолжал Ригсби. — Куда идет тело, туда должен следовать и дух. Стало необходимо, чтобы я истощил часть своей природы, мужскую часть. Для этого ты была мне нужна. Ничего больше.

— Боже мой, — сказала девушка, приподнимаясь на локтях. — Ты хочешь сказать, что даже совокупляться не хотел?

— А ты? — устало спросил Ригсби.

— Боже, как это грязно!— прошептала девушка. Грязные руки подтянули ее голени к краю кушетки.

Ригсби рассмеялся невеселым хихиканьем, эхом, отозвавшимся в комнате. — Да. Так и есть, — согласился он, и кожа на его лице натянулась до костей. — Гораздо грязнее, чем ты можешь себе представить. Я установил контакт, который я… хотел.

Он поднял птичью клетку.— Посмотрим, что они скажут? Скворец ударил по руке Ригсби, когда тот просунул ее в дверцу клетки. Его пухлые пальцы были проворнее птицы; большой и указательный пальцы сомкнулись вокруг ее шеи и вытащили ее из клетки.

— Что… — выпалила девушка. Ее мышцы напряглись, когда она попыталась вспомнить, какой кусок сверкающей ткани скрывает выход.

Ригсби не говорил вслух, но мучительная дрожь, пробегавшая по его телу, свидетельствовала о его сосредоточенности. Казалось, он забыл о птице, сжимая ее обеими руками. Пальцы на горле не давали скворцу кричать, но у него было достаточно свободы, чтобы щелкать крыльями. Перья стучали друг о друга, как шлепающие доски.

Ригсби ослабил хватку, а затем повернул кулаки в противоположные стороны. Крик девушки заглушил слабый хлопок, когда шея скворца лопнула. Крошечное птичье сердечко выплюнуло две мощные струи, последняя струя захлебнулась, когда вены, питавшие ее, опустели.

Глаза адепта уставились в пол. Девушка неохотно наклонилась, чтобы посмотреть, что там было. Вместо того чтобы лежать в неровной луже бесформенными пятнами, кровь сама собой вползала в связные слова. Буквы были паучьими, но совершенными, и они выделялись иронически черным цветом на жизнерадостном фоне:

ОЖИДАЮЩИЕ ГОНЧИЕ

— Мои гончие ждут, — прошептал Ригсби. Он начал смеяться. Его рот был открыт, губы неподвижны, и пустые слоги вырывались наружу в ужасной какофонии.

— Остановись! — закричала девушка, и захлопала ладошами по своим ушам. Ригсби не обратил внимания на ее дрожащее тело. Он поднял обе руки к небу, подавил смех, будто это было самое главное, и выкрикнул слово, нечеловеческое и жуткое от его силы. Для девушки, для всего мира, кроме Ригсби и еще одного человека, время замерло в этот миг.

Красные одежды легко соскользнули через его голову. У них не было никаких замыслов, и они свободно колыхались, и вздымались волнами. Кровавый свет, пронизывающий комнату, сгустился, когда Ригсби двинулся к подобию обезьяньего черепа, висящего в воздухе перед ним. Череп ухмыльнулся и бесшумно скользнул в открывшуюся перед ним дверь. Ригсби последовал за ним, его шаркающие шлепанцы издавали единственные звуки в неподвижном доме.

Вниз по лестнице на улицу. Темп черепа был неторопливой походкой, определенной неспешностью команды, сопровождающей повозку, осужденного на казнь. К Ригсби присоединилось еще одно движение: мягкий шелест плюща, дрожащий скрежет металла по каменной кладке. Только окаменевшая ночная сцена вырисовывалась в потоке алого света перед ним. Уличные фонари больше не заливали своей ртутной синевой лужи на асфальте. Машина застыла на середине поворота, кончик сигары водителя потух и почернел. Собака прыгнула к тротуару — одна нога на улице, а три других в воздухе, так что ее пятнистое тело висело под невозможным углом. Дом за домом, затем старый дом, построенный близко к тротуарам с огороженными дворами сзади. Ригсби последовал за своим проводником, не поворачивая головы, чтобы посмотреть на тварей, щебечущих прямо за пределами его поля зрения.

Новые дома, поменьше, но стоящие дальше. Моноцентрический ум Ригсби понятия не имел, как далеко он зашел. Наконец череп остановился и, дрожа, повернулся в сторону облицованной кирпичом резиденции. Ригсби остался на месте, в сотне футов позади, посреди улицы. Его проводник двинулся вперед. Отражатели старого «Бьюика», стоявшего под навесом, мигнули в ответ пунцовым светом братства.

Внутри дома показался красный свет, льющийся через фасадное окно. Женщина отдернула шторы за мгновение до того, как замереть. Теперь она невидящим взглядом смотрела в стекло, ее волосы были вымыты до черноты, а покрывало ребенка на ее руках было в красную полоску.

Ужасно громкий мужской голос в окружающей тишине, где были только возня и царапанье, прорезался из дома: — Ты, наконец, пришел, Ригсби? Я так долго тебя ждал.

Секундная пауза. Входная дверь с грохотом распахнулась, ширма с визгом открылась. Мужчина на узком крыльце был высок, его волосы были ярче желтого цвета, чем у его матери при любом нормальном освещении. Теперь это была корона из тусклого карбункула, горевшая над его измученным лицом.

— Где ты, Ригсби? — крикнул торговец, делая шаг на гравий тротуара, шаг ближе к черепу, неподвижно висящему в воздухе. — Я знаю, что ты стоишь за ним. Твоя племянница-ведьма рассказала мне, кто ты.

— Ты хочешь, чтобы я это сказал? Я убил ее! Ты можешь отправить меня в любой ад, но я убил Аниту и рад этому. Я избавил от нее весь мир!

— Она была моей дочерью, Харви. В отличие от резкого, отчаянного тона торговца, слова Ригсби были почти неслышны. Его одежда висела неподвижно, словно застывший поток крови.

Торговец сделал три шага по гравию. Череп обезьяны, не двигаясь, преградил ему путь. Мощное лицо торговца исказилось от проклятия, и он плюнул в эту тварь. Она беззвучно взорвалась, превратившись в шар светящегося пара, который медленно рассеялся в неподвижном воздухе. Мутный красный свет продолжал струиться вокруг двух мужчин после того, как его очевидный источник исчез.

— Я не хотел иметь с ней ничего общего, — натянуто сказал молодой человек. — Я сказал ей, что Стеллы для меня вполне достаточно, даже с появлением ребенка. Но она не могла этого вынести, не твоя Анита, и она все равно получила меня. Я забирался вверх по плющу и в ее окно, Ригсби, каждую ночь. И я не мог пойти домой по утрам и встретиться со Стеллой.

Ригсби закрыл глаза и потер их, словно от усталости. Торговец продолжал двигаться вперед, сокращая расстояние между ними. Шар света уменьшался с каждым его шагом. Помимо этого, щебень с нетерпением осаживался.

— Я вырвался, когда родился Ким, — продолжал высокий мужчина, его слова были такими же хрупкими, как пила по стеклу. Он протянул руки в инстинктивной мольбе. — Она была… ты и представить себе не можешь, Ригсби! Разве ей было недостаточно? Однажды она доказала, что может убрать меня, зачем ей это было нужно…

Впервые Ригсби посмотрел прямо в измученные глаза собеседника. Его тон был мягче, чем у неоперившегося пуха, и адепт сказал: — Харви, когда ты душил Аниту, ты сделал это наверняка. Вы и я — такие же части природы, как солнце и звезды, и наши пути так же неизменны. Тогда ты выбрал курс для нас обоих, и теперь он не изменится.