Мне недолго пришлось размышлять на сентиментально-исторические темы. В назначенный час, минута в минуту, Стив Форбс спустился в редакционную прихожую и пригласил меня подняться на верхние этажи. Наша беседа проходила в библиотеке. В одну из пауз я успею разглядеть, что «русская» полка в ней весьма представительна.

Впрочем, пока магнитофон не включен, несколько слов о Форбсе – человеке, фамилии и институте.

Все знают список 100 самых богатых людей мира, ежегодно составляемый «Форбсом», – самое заветное и завидное пространство в мире, самый читаемый и почитаемый (даже если и проклинаемый) журналистский материал, где каждая строчка стоит миллиарды долларов. Однако же попасть и на другие страницы «Форбса» – показатель успеха для предпринимателей, финансистов, экономистов, политиков и прочих творцов социально-политических решений. Это старейший и, возможно, самый авторитетный в мире экономический журнал. При этом у него есть несколько отличительных черт. Во-первых, это фамильный журнал. Его основал дед Стива – шотландский иммигрант Б.Ч. Форбс. Сначала он достиг известности как журналист, экономический обозреватель в концерне Херста, а потом решил пуститься в воды свободного предпринимательства и сам стал издателем и редактором. «Форбс» вышел впервые в свет в 1917 году – «в год вашей революции», подчеркивает Стив Форбс. И, кажется, я понимаю, что он имеет в виду.

«Форбс» – далеко не бесстрастное информационное издание. Это журнал с направлением, с открытой идеологической позицией – назовем это второй особенностью. Целый век он пропагандирует ценности свободного предпринимательства и даже называет себя – не без подначки – «капиталистическим орудием» (capitalist tool). Русская революция 1917 года была вызовом всем этим ценностям, конкурирующим проектом, и история этой жестокой конкуренции не на жизнь, а на смерть стала содержанием целого века. Сейчас она позади, и «Форбс» как «капиталистическое орудие» может при желании принять часть успеха пропагандируемой им системы на свой счет.

Открытая прокапиталистическая направленность подчеркивается моральным пафосом. Для иллюстрации этой третьей характерной черты я процитирую самого первого Форбса.

«Бизнес начинался для того, чтобы добиться счастья, а не для того, чтобы скопить миллионы.

Слишком часто, разговаривая с «людьми успеха», я не могу избавиться от чувства, что они превратили бизнес в цель, в самоцель, что они смотрят на умножение своих миллионов и расширение своего дела как на единственное бытие, что это для них и есть жизнь как таковая.

Такие люди порой счастливы в каком-то лихорадочном суетном стиле – подобно тому, как муха, которую поместили в колбу с кислородом, бешено носится туда-сюда, пока ее жизнь не сгорит.

Однако у них нет времени для более спокойных, тонких, глубоких радостей жизни. Они настолько увлечены материальным, что не способны насладиться нематериальным, непреходящим, идеальным, духовным.

Просто получать не значит жить.

Человека, который считает, что счет в банке гарантирует ему счастливую жизнь, ждет разочарование.

Для бизнесмена успех до сих пор слишком часто заключался в том, чтобы разбогатеть.

Это не высокий стандарт. Этот стандарт, к счастью, проходит».

(Из передовой статьи, открывавшей самый первый номер журнала «Форбс» в сентябре 1917 года).

Мой собеседник – издатель и главный редактор «Форбса» в третьем поколении. На своем посту он с 1990 года, со дня смерти отца. Дважды за это десятилетие он брал отпуск от редакционно-издательских дел. Это случилось в преддверии национальных выборов 1996 и 2000 годов, когда он боролся за свое выдвижение кандидатом от Республиканской партии на пост президента США. Беседуя со Стивом Форбсом в уютной библиотеке капиталистического журнала, мы, естественно, коснулись и этой страницы его биографии. Но начали с более актуальной темы.

– Я хотел бы начать с экономики. Что происходит с экономикой в вашей стране? Это очень важно для всех нас.

– Конечно.

– Какого рода кризис у вас? Или, вернее, в какой стадии находится этот кризис? Здесь я услышал нечто неслыханное. Мне рассказали о людях, которым не платят зарплату, но они не уходят с работы потому, что не знают, куда идти. Я думал, что ситуация, когда людям месяцами не выдают зарплаты и пенсий, характерна лишь для России.

– Прежде всего, у нас нет проблем с выплатой зарплаты. Если вы теряете работу, вы обязательно получаете пособие по безработице. А если работодатели не выплачивают зарплату, их сажают в тюрьму. У нас нет олигархов. Если говорить о пенсиях, то у нас все получают социальное обеспечение. Что касается корпоративных пенсий, то размеры некоторых из них сократились. Когда рынок восстановится, как это всегда бывает, то размер этих пенсий снова увеличится. Так что в принципе кризиса системы корпоративных пенсий не существует. У отдельных компаний могут быть проблемы, но многие из них застрахованы федеральным правительством через корпорацию гарантирования пенсий.

Трудности американской экономики заключаются главным образом в том, что она движется вперед со скоростью пешехода, а не бегуна. А это объясняется, во-первых, неопределенностью иракской перспективы и, во-вторых, ошибками, допущенными Федеральной резервной системой, которая слишком ужесточила денежную политику. Они сделали то же, что и Япония: снизили процентные ставки, не обеспечив денежную наличность. Это похоже на то, как если бы вы пришли в магазин и вам сказали бы, что вы можете купить мясо по очень низкой цене, но самого мяса пока нет. А надо сделать так, чтобы и мясо было, и деньги имелись. Надо снова сокращать налоги, что, как я полагаю, президент Буш попытается сделать в начале будущего года. Когда будут приняты необходимые меры, тогда американская экономика начнет развиваться более быстрыми темпами, и в будущем году дела пойдут лучше. Но сейчас мы находимся в положении, в каком были в начале 1990-х годов. Тогда у нас была рецессия, оживление экономики шло очень медленно, но постепенно темпы нарастали.

– Из ваших слов можно сделать вывод, что Америка сейчас переживает нечто подобное обычной рецессии, что нужно только исправить допущенные ошибки, и все будет о’кей. Но некоторые утверждают, что это больше, чем обычная рецессия.

– Так говорят о каждой рецессии.

– Безусловно. Но ведь произошел крах экономики хайтек, которая была лидером, символом прогресса. Рухнул основополагающий столп. Разве похоже это на небольшую обычную рецессию?

– Кризис в области высоких технологий проявляется в том, что множество компаний обанкротилось. Но сами-то технологии продолжают использоваться и развиваться. Так, в начале 1980-х годов разразился кризис производства персональных компьютеров, такие компании, как «Коммодор», «Франклин» и «Осборн», обанкротились. Но персональные компьютеры продолжали совершенствоваться.

Это как в автомобилестроении. Невооруженным глазом видно, что в Америке нет недостатка в легковых и грузовых автомобилях, а ведь за автомобильный век у нас обанкротились 300–400 производителей автомобилей. В 1920-е годы автомобильные компании разорялись постоянно, а число покупателей машин росло. На новых технологиях сегодня не заработаешь, как еще недавно, но это не означает, что их использование сокращается, а сфера их применения сужается. А возьмите железные дороги. В Америке большинство из них в тот или иной момент становились банкротами.

Инновации – дело противоречивое. Они могут разорить многих людей. Не хотите рисковать, можете поместить свои деньги в банк или вложить их в государственные ценные бумаги. Это капитализм, в том, что происходит сегодня, нет ничего принципиально нового. Инновации всегда порождают неожиданные проблемы. На них надо искать ответы, корректировать правила и решения и двигаться вперед. Между прочим, с октября на фондовой бирже в Америке ценные бумаги снова существенно подорожали. И кто, по-вашему, возглавляет это оживление фондового рынка? Высокотехнологичные компании.