- Ах, какой ты беспокойный! Да спи ты, пожалуйста, теперь уж обязательно будешь матросом.

Я встал около шести часов, но, несмотря на раннее время, дяди Гриши уже не было в постели, да и вообще его дома не было. Куда же он ушел?

- Ты что, милый, так рано проснулся? - послышался из другой комнаты старушечий голос.

Это была бабушка Пелагея. От нее я узнал, что дядя Гриша одинок, около двух лет назад умерла его жена, а за несколько дней до нашей первой встречи после какой-то тяжелой болезни умер сын. Сейчас за его квартирой присматривала бабушка Пелагея.

- А где же дядя Гриша? - спросил я.

- Кажется, ушел в порт, толком-то не знаю. Вот он оставил тебе записку. Сказал, как только ты проснешься, чтобы обязательно отдала.

В записке было написано:

"Ванятка, как встанешь, обязательно как можно плотней покушай, а затем приходи в порт. "Тайфун" вернулся из рейса".

После такого известия до еды ли мне было? Я быстро оделся и выскочил на улицу.

- Эй, малый, да ты куда же не евши побежал? - из окна кричала бабушка Пелагея. - Слухай, вернись-ко...

Я повернулся, хотел помахать старушке рукой, но в другом окне увидел белоголовую девочку, она мне показала язык, я погрозил кулаком и крикнул:

- Спасибо скажи, что я ухожу в море, а то бы я тебе показал, кто я такой! - и побежал в порт.

Подходя к порту, за молом я увидел громадное судно. Оно входило в бухту. Судно было до того громадное, что даже само не могло развернуться.

Вот, оказывается, на каком корабле я буду плавать!

Минут через двадцать я уже стоял на пристани и рассматривал это чудовище, которое называлось "Тайфуном". Налюбовавшись судном, я поднялся на палубу и спросил матроса:

- Где можно увидеть капитана?

- Иди в кают-компанию, - равнодушно ответил вахтенный.

"Ага, - подумал я, - если он в ту сторону махнул рукой, значит, кают-компания будет там".

- А-а! Матрос прибыл, - входя в кают-компанию, услышал я голос дяди Гриши.

В кают-компании было так чисто и красиво, что я не сразу решился пройти к столу, за которым сидело несколько человек.

- Ну, что же встал у двери? Проходи, не стесняйся, - снова проговорил дядя Гриша.

- Мне бы капитана... - запинаясь, проговорил я. - Ему нужно передать направление.

- Если капитана, то капитан - это я.

- Вы? - удивленно воскликнул я.

Я подошел к нему и отдал свое направление.

- А насчет направления, - сказал капитан, - придется его передать старпому. Я ведь еще отпускник, пока не командую судном.

Старший помощник капитана взял мою бумажку, расписался на ней, вызвал боцмана и сказал:

- Получай, Алексеевич, себе пополнение. - Затем он что-то пошептал ему на ухо, видимо делал какие-то наставления, потому что все время строго грозил пальцем.

Боцман кивнул головой и вывел меня из кают-компании. В первую очередь он привел меня в каюту, на дверях которой было написано: "Боцман", и сказал:

- Будешь жить со мной.

Потом стал водить по палубе и рассказывать о шпилях и браншпилях. Провел меня по всему кораблю и сказал:

- Ну ладно, для начала хватит. Гуляй пока, а придет время, я с тобой подзаймусь как следует.

И наконец я расхаживаю по палубе один.

"Вот сейчас увидел бы меня цыганенок Петька, наверное, от зависти лопнул бы! - думал я. - Жаль, что нет поблизости моих друзей".

Ко мне подходит небольшого роста матрос.

- Здравствуй, парнище! - важно говорит он. - Ты что тут ходишь?

- Как - что? Матросом меня сюда прислали.

- Ах, вот как! А почему же тогда об этом никто не знает?

- Как - никто? Помощник капитана сам сказал боцману...

- Это помощник капитана и боцман знают, а вахтенный о твоем приходе на судно доложил команде? Ты о чем-нибудь спрашивал у вахтенного?

- Нет,

- ВОТ ТО-ТО И ОНО.

Матросу, видимо, нечего было делать, поэтому он с удовольствием точил со мной лясы.

- Когда новый матрос приходит на судно, - продолжал он, то он прежде всего спрашивает... Что спрашивает?

Я молчал. Откуда я мог знать, что должен спрашивать новый матрос?

- Он сначала спрашивает, где находится камбуз, - отвечал сам себе матрос, - а потом - гальюн, или ты, может быть, уже видел-перевидел разных судов, что тебе надоело и спрашивать? Бывает и так: проработает человек до седых волос на море, и уже равнодушно относится к морским законам, - глядя на мой облупленный нос, говорил он.

- Да, я уже прилично работаю, еще со старого парусного флота, - повторил я слова девушки из отдела кадров.

И как повернулся мой язык сказать такое, прямо не знаю! Вот так всегда он у меня держится, держится на своем месте, а потом как сорвется да ляпнет что-нибудь, потом хоть стой, хоть падай. У юркого матроса даже глаза загорелись, и мне показалось, что он подпрыгнул на месте.

- Ну вот, я же вижу, что дело имею с бывалым матросом! воскликнул он.

Но вдруг по палубе забегали вахтенные, и боцман крикнул юркому матросу:

- Чапига, готовься, переходим к элеваторной пристани.

- Боцман, для перехода можно использовать свободных людей? - спросил мой собеседник,

- Можно, все равно сейчас вахту менять.

- Ну, старина, - сказал мне Чапига, - тебе карты в руки.

- Чего? - спросил я.

- Слышал, что сказал боцман? Сейчас судно будет отчаливать.

- На бак! - кому-то крикнул боцман.

- Слышишь? Эта команда уже относится к тебе, - сказал Чапига.

А где находится бак, бог его знает, но, если боцман кивнул в сторону носовой части, думаю я, значит где-то там. Прихожу в носовую часть судна, а там ни баков, ни ведер ничего нет. И надо ведь случиться такому несчастью, только успел ступить на палубу, и вот тебе, судну, как назло, нужно переходить к другой пристани. Стою на носовой части и слышу: боцман что-то свистит и свистит.

"И что он свистит?" - думаю я.

Вслед за свистом слышу его брань.

"Что такое? Что случилось?"

- Что там, оглохли, что ли? - кричат с мостика. - Руби носовой!

"Что рубить, где рубить?" - думаю я.

Ко мне подбегает тот же юркий матрос Чапига, отталкивает меня в сторону, раскайловывает с кнехта канат, на берегу с пушки снимают гашу, и лебедкой матрос подбирает конец. В этом и заключается морская команда "Рубить носовой".

Нужно сказать, морские команды, как ни странны на первый взгляд, просты и лаконичны. Вместо того чтобы кричать: "Отпусти стопор левого якоря и считай, сколько пройдет больших звеньев якорного каната", моряки говорят: "Левый якорь на грунт, считать на клюзе!" Или, вместо того чтобы кричать: "Эй! Отойди, смотри, падает на тебя, убьет!", - моряки говорят кратко: "Полундра!".

Я тогда не понимал морских команд, а только стоял да хлопал глазами.

Пока мы переходили от лесной пристани к элеваторной, я так устал, что не мог шевелить руками, хотя во время перехода не стукнул палец о палец. Вероятно, это от сильного нервного напряжения.

Из-за своего языка я прославился на корабле в первый же день. Почти вся команда меня называла матросом со старого парусного флота, а я, не зная, что давным-давно нет парусного флота, продолжал гордиться, когда меня так называли.

Матросы, видя, что я еще глуповат, стали надо мной подстраивать разные шутки. В первый раз якобы от имени боцмана заставили меня драить до зеркального блеска старый, заброшенный якорь. Это случилось на второй день, а на третий мне сказали, что меня вызывает капитан.

- А где он? - спросил я.

- Да на клотике чай пьет, - ответили мне.

Я постеснялся спросить, где клотик, потому что корчил из себя бывалого моряка, и стал искать капитана.

Искал, искал, разумеется, не нашел, а клотик-то, оказывается, находился на самом верхотурье мачты, там прикреплена клотиковая лампочка.

На четвертый день от имени капитана послали меня искать боцмана, который, по их словам, сидит в шпигате и бреется. Шпигат - это отверстие, через которое с палубы стекает за борт вода, в него и кулак не пролезет.