– Ты еще там? – спрашивает он.

– А… Да. Э-э… Мы раньше встречались?

– Нет.

– Ты здесь учишься?

– Типа того.

– Типа того?

– Первый день.

– Но… осталось же всего три недели до каникул.

– Я в курсе.

– И ты сегодня первый день?

– Похоже на то.

– В каком классе?

– В предпоследнем.

– Ох ты ж! И я… Ты недавно переехал? – продолжаю сыпать вопросами.

– Вроде того…

– Страшно?

– Чего?

– Тебе страшно?

Видите ли, когда голос затихает или человек начинает отвечать односложно, это почти всегда указывает на то, что он: а) боится, б) скрывается, в) и то и другое. У меня было достаточно сеансов с доктором Эвелин, чтобы усвоить эти штучки.

Собеседник смеется.

– Страшно? Мне? Не-а, приятель.

Вранье.

Опускаю взгляд. Черное растертое пятно на белизне моих «чаков». Не-ет! Слюнявлю палец и начинаю оттирать.

– Ладно, тогда слушай, – говорю я. – Хочешь совет? Держи язык за зубами – и будешь в шоколаде. Поверь на слово.

– Я вообще-то не из тех, кто помалкивает, приятель.

– Как знаешь.

Убирайся, убирайся, чертово пятно. Ненавижу грязные вещи.

– В общем, оставляю тебя заниматься тем… чем ты там занимаешься.

Встаю, хотя на кеде еще заметно крохотное пятнышко.

– Ты что, подумал, что я…

– Удачи в школе… В смысле, если что-нибудь понадобится, я могу… в смысле…

– Спасибо, приятель. Я тут… просто сижу, – говорит он. – Ну, понимаешь… жду…

Угу, знаем.

– Ладно, хорошо… прячусь… – сдается он.

Я улыбаюсь.

– Хорошее место нашел.

Смотрю на кабинку. Ступни пляшут на месте так быстро, словно он пытается пробить лаз в подземный мир. О, мне знакомо это чувство.

– В общем, думаю, еще увидимся в школе?..

– Непременно.

Я со скрипом открываю дверь.

– Эй, приятель!

– Чего?

– Рад был познакомиться.

– А… Ага.

Мы смеемся. В смысле, это он смеется как нормальный парень. Я глупо хихикаю. Ладно, сейчас моя реплика. Еще увидимся, приятель. Захлопываю дверь и осторожно выглядываю за угол.

Все чисто. Никаких Обезьян. Никакой скрытой камеры или странной параллельной вселенной.

Ну, кажется.

Не-а. Ни в какую параллельную вселенную я не провалился. Два часа прошло, и мы возвращаемся после рекламной паузы, возобновляя обычное адское расписание.

Третий период. Урок здоровья. По сути дела – предпоследний шаг к порогу врат Аида. Потому что последний – физра. А поскольку эти уроки фактически составляют костяк учебного дня, просто чудо, когда удается дожить до его конца и сбежать домой невредимым.

Хорошая новость: с самого начала урока класс погружен в полную темноту. Намного легче исчезнуть в тени и быть забытым Обезьяньим войском.

Плохая новость: сегодняшний специальный гость – офицер Эндрюс из полицейского департамента Крев-Кёр, демонстрирующий эксклюзивные кадры какой-то архаической ленты годков этак пятидесятых. Мы словно смотрим старое семейное документальное кино.

«Джимми не догадывался, что Ральф болен. Болезнью, которая не так бросается в глаза, как оспа, но при этом не менее опасна и заразна. Болезнью рассудка…»

Усатый мужик в темных очках ухмыляется и рябит на экране.

«Видите ли, Ральф был гомосексуалистом. Человеком, который требует интимных отношений с представителями собственного пола. И Ральфа вскоре арестуют».

Обезьяны бурчат, хихикают и шепотом делятся друг с другом стратегическими планами развлечений для грядущего школьного бала. Я сижу в середине – слюнявый хорек, с которым принимаются играть каждый раз, как вспомнят о его существовании. Тренер Питерсон прохлаждается в уголке, читая «Крестного отца», как всегда ничего не замечая.

«Общественные туалеты – частое место сборищ гомосексуалистов». Двое парней пропадают с экрана. «Остерегайтесь тех, кто скрывается в тени…»

ШМЯК. Кто-то из Обезьян вколачивает мне в затылок слизкий комок харкотины. Он сползает по моей шее. Довольное уханье. Я ни единым мускулом не шевелю, не поворачиваюсь. Лучше игнорировать. Пара соседей по парте, с которыми я иногда играю в «виселицу», поворачиваются ко мне спиной, тихо хмыкая.

Я знаю почему.

«Никто не знает, в какой момент рядом окажется гомосексуалист. Он может создавать впечатление нормального, а потом, когда станет ясно, что он психически болен, будет поздно. МАЛЬЧИКИ, БЕРЕГИТЕСЬ!»

Кинолента в проекторе за нашими спинами заканчивается и рябит: хлоп-хлоп-хлоп. Экран вспыхивает яркой белизной, ослепляя. Офицер Эндрюс вышагивает вперед, затмевая его спиной. Очень может быть, именно он послужил прообразом Невероятного Халка.

– Ребята, это не игрушки, – гулко бухает он. – Эти парни опасны. Педофилы. Патологически нездоровые. Больные. Они сделают что угодно, только бы получить желаемое. А когда захотят вас, вы ничего не сможете сделать.

Тишину в классе можно потрогать пальцем.

– Вопросы?

До меня доходит: он похож на мистера Картофельную голову[18]. Только какой-то малец забыл приклеить рот. Все, что я вижу на его месте, – густые усы.

Никто не двигается. Вот разве что один из Обезьян, как я понимаю, тот самый, что харкнул мне в затылок, поднимает руку.

– Да?

– А за это могут арестовать? – спрашивает он.

– Еще как, парень, – кивает офицер. – Когда поймают, посадят в тюрьму.

– Как дядю Джонатана?

Обезьяны колотят кулаками по груди и ревут так громко, что даже тренер Питерсон отрывается от книжки. Я сползаю еще ниже, внимательно изучая завитки бумаги, застрявшие в пружинке блокнота.

– Эй-эй, – говорит офицер Эндрюс. – Успокойтесь… ну-ка, успокойтесь!

Я знаю, что он смотрит на меня. Знаю, потому что именно он десять лет назад арестовал моего Дядю-Которого-Нельзя-Называть – Коллинза. А поскольку городок маленький, эта история остается вечным шрамом на имени нашей семьи. Отец до сих пор бесится.

Вот все, что я знаю: тетя Мария и дядя Бланк были на пикнике на берегу озера Крев-Кёр. Мой дядя зашел в общественный туалет и, стоя у писсуара, прикоснулся к плечу этого самого Халка-Эндрюса. А что было дальше, вы знаете: ЧИК-ЗВЯК – и его увозят в кутузку. Тетя Мария решила, что мужа похитили, поскольку он так и не вернулся, поэтому обратилась в полицию, чтобы сообщить о пропаже, где ей сказали причину задержания. Она испытала такое унижение, что две недели спустя вскрыла себе вены двумя бритвенными лезвиями, и от этих несчастий у Дяди-Которого-Нельзя-Называть поехала кукуха. И все из-за одного-единственного прикосновения.

– А ну, рассадили задницы по местам, – командует он. – Пусть это будет уроком всем, парни. Держите глаза открытыми, сообщайте о любой подозрительной деятельности и берегитесь.

Больше ничего не слышу; даже не смотрю на него. Одно неверное движение – и окажусь в одной камере со своим Забытым Дядей, поэтому смотрю в пол и притворяюсь мертвым до конца урока.

Наконец офицер Эндрюс включает другой фильм, на сей раз о том, как правильно надевать презервативы. «Натяни его, прежде чем натянуть ее!» Это приводит Обезьян в гормональное неистовство, но, по крайней мере, их внимание отвлекается от меня…

И тогда я вижу это: убитый в хлам «конверс» метнулся по полу и тут же обратно. А там, где он был, осталась сложенная записка. И сверху нацарапано:

«Моему спутнику по туалетным путешествиям во времени».

Ох ты ж! Новый парень сидит позади меня? И когда только он пробрался в класс? Должно быть, я снова отключился. В любом случае здесь слишком темно, чтобы что-то разглядеть, но ЧТО ЭТО ЗА КЛОЧОК БУМАГИ?! Я торопливо придавливаю его ногой и жду. Хочется обернуться, но не смею двинуться. Лучше оставаться неподвижным, забытым…

Несколько минут спустя звенит звонок. Потолочные светильники жужжжжжат и мигают. Сползаю еще ниже. Пока Обезьяны толпой вываливаются из класса, медленно поднимаю бумажку и разворачиваю: