– Ну… он… любил нашу страну, – говорит она. – Как солдат. Любил служить… – И теребит серебряные солдатские жетоны, висящие на шее.

– Да, да, верно, сестра, так… и… что еще? – Его взгляд в один миг облетает класс. Клянусь, это похоже на службу в баптистской церкви.

– И… и… когда мы навещаем его… его могилу… я люблю его… я скучаю… по нему.

Ну, вот и началось. Плывем по реке слез. Старла, которая не поддерживает войну во Вьетнаме, поглаживает ее по спине. Да и никто из нас не поддерживает. Сюзанна – одна из множества причин. В прошлом году она была сплошь хиппи, улыбки и солнечный свет. Потом ее брата убили где-то во Вьетнаме, и улыбка обратилась в черноту. Иногда она начинает плакать вовсе без причины и, как поговаривают, бродит по ночам во сне по дому, ища погибшего брата.

Мистер Дулик закрывает глаза, делает глубокий вдох.

Я бросаю быстрый взгляд на Уэба, который сидит, сложив руки на коленях. Он неподвижно смотрит прямо перед собой. То ли молится, то ли прикидывает, как захватить мир. Так сразу и не скажешь.

– Кто-нибудь еще хочет сказать? – спрашивает мистер Дулик, скользя по классу.

Вскидывает руку Скотти.

– Да, мистер Дэнфорт?

– «Плейбой».

Кретин. Готов поклясться, он вообще разговаривает словами не длиннее двух слогов. Обезьяны довольно ухают, девчонки верещат, но мистер Дулик и ухом не ведет.

– Ах да, совершенно иной тип любви. Расскажите поподробнее, друг мой.

Он присаживается на край своего стола и складывает руки на груди. Полиэстеровая рубашка натягивается, чуть расходится посередине, так что видны клочки волос на груди, выглядывающие в просвет.

– Э-э… наверно… и так понятно… ну что вы, в самом деле!..

– Вы сами подняли данную тему. И ответ хороший, кстати. Почему для вас это означает любовь?

– Я имею в виду… ну… женщины же, чувак. – Скотти руками рисует перед грудью два здоровенных полушария. – Тут много чего можно любить!

И дает пять Обезьяну, сидящему рядом. Ближайшие из девчонок хихикают.

– Ладно, мистер Дэнфорт, я интерпретирую ваше высказывание: половая любовь. Важный аспект человеческого развития. Стимуляция – это хорошо, но половая любовь – она глубже, чувственнее… контактнее…

Еще две секунды – и я вылечу за дверь не хуже Флэша. Терпеть не могу эту хрень.

– Что именно в половой любви делает ее более глубокой? – спрашивает тем временем Дулик.

Скотти, кажется, растерялся. Типа как папа Обезьян отобрал у него игрушку, и он теперь не знает, что делать. Огненный Лобок поднимает руку.

– Да?

– Это когда парень смотрит прямо тебе в глаза, наклоняется, чтобы поцеловать, его рука скользит под лифчик, и ты понимаешь, что в этот момент ты для него – единственная на свете?

Иисусе! Она задает вопрос на голубом глазу, но – черт возьми! Даже Скотти оборачивается, чтобы проверить, действительно ли эта цыпа говорит серьезно.

– Да, мисс Холстид, – кивает Дулик, ничуть не смущаясь. – Истинная половая любовь не ведает границ. Она беспредельна, она выше звезд. Дальше самого рая. Когда время исчезает, и все становится неважным… – Он запрокидывает голову и смотрит в потолок.

И плачет.

Ну вот, снова-здорово. Мы смотрим на него во все глаза, недоумевая и выжидая, и вдруг:

– Придумал! – восклицает он так, что дергаются все. – Объединитесь каждый со своим партнером и поговорите об этой цитате. – Дулик забегает за стол, с размаху шлепает ладонью по доске. – Какой один вид любви больше любого другого из тех, о которых мы говорили сегодня? – Вскидывает руки к потолку и говорит нараспев, точно проповедник: – Я хочу, чтобы в эти выходные вы побывали со своим партнером в том единственном месте, которое заставляет вас ощущать эту любовь, а потом использовали опыт в докладе!

О нет!

– О да, это будет хорошо, ребята, очень-очень хорошо.

– Не надо, Дулик, в эти выходные школьный бал! – в ответ поет хором весь класс в почти идеальной гармонии.

– Тем лучше. Значит, будет множество возможностей сделать это вне школы. И даже не думайте, что сможете увильнуть – вы расскажете об этом в понедельник!

– Не-ет! – И на сей раз я едва не присоединяюсь к общему хору.

– Тик-так, тик-так, прекрасные мои, осталось всего несколько минут до конца урока!

Стулья скрипят по полу, все вертятся на местах, ворчат. Старла вовсю болтает с Линдси: обе любят Иисуса, так что сразу ясно, о чем разговор.

Уэб и не думает шевелиться, поэтому плюхаюсь на место Саманты. Стул еще теплый от ее тела, внутри возникает противно-липкое ощущение. Теплые стулья. Словно на чужие микробы садишься. Ну да ладно…

– Привет, – говорю.

– Привет.

Он листает книжку про чайку. На лбу блестят бисеринки пота. Когда вот так вот, вблизи, становится заметно, что вид у него усталый. Слишком усталый для человека его возраста. Слишком усталый, как и я…

– Ты пользуешься мылом «Айриш Спринг»? – спрашиваю я.

– Да, а что?

– Эм-м…

Господи! У меня был целый день, чтобы подумать о том, что сказать при следующей встрече, и вот этого в вариантах не было.

– В смысле, я хотел поблагодарить тебя за ту записку на вчерашнем уроке здоровья. Это было потрясно.

Ура!

Он едва заметно улыбается.

– Рад, что тебе понравилось.

– Ага…

– Козлы они, – говорит Уэб, продолжая листать книгу.

– Я знаю.

– Все они.

– Ага…

– Гребаные копы.

– Что?

– Белые копы. Все они тупые громилы.

О… Что-то сейчас изменилось. Не знаю что. Его щеки пылают красным, сравнявшись цветом с банданой. «Чаки» пляшут адскую джигу по полу. Я не знаю, как реагировать, поэтому выпаливаю первое, что приходит в голову:

– Управляй негативом!

Я совершенно точно не собирался говорить это вслух.

– Чего?

– В смысле… (Господи! Мне хочется залепить себе пощечину. Вместо этого опускаю глаза и ерзаю кедами по линолеуму, надеясь, что сумею прокопать дыру и провалиться в нее.) Моя, э-э, врач однажды дала такой совет, так что я… стараюсь смотреть на это с позиции картографа или штурмана… в общем, не обращай внимания.

О боже. Не могу поверить, что сказал все это!

– Что ты имеешь в виду?

Его «чаки» перестают плясать, и… я продолжаю говорить! Сам не знаю почему. Словно кто-то дергает меня за ниточки. Собственный рот мне не повинуется.

– Если в жизни появляется какой-то негатив, я смотрю на него как на шанс – ну, понимаешь, обнаружить новое направление или найти другое чувство, о котором можно подумать, так что не позволяю негативу взять надо мной верх… это что-то типа игры… Да глупости все, не бери в голову. Никогда раньше никому этого не говорил, хе-хе…

Что-то слишком медленно мои кеды копают.

– Супер, – говорит он.

– А? – недоуменно поднимаю взгляд.

– Приемчик супер, говорю. Я въехал.

– А… Ладно. Круто…

Господи, эти глаза! Яростные, но нежные. Как его голос. Они превращают мой разум в яичницу-болтунью, а это никуда не годится, учитывая обстоятельства. Смотрю в пол, барабаню пальцами по столу.

– В общем, ладно… наверное, нам следовало бы поговорить о любви или как там?

Он вновь начинает елозить «чаками».

– В смысле, задание, конечно, чумовое, но Дулик сказал, что мы…

– Я плохо умею это делать, приятель, – перебивает он.

– Что?

– Говорить с другими людьми.

– А, ну, это нормально. Я…

– Или о любви.

– …тоже.

О…

– Можем начать с чего-нибудь легкого, – предлагаю. – Вот, например, какая у тебя любимая пластинка?

– «The Dark Side of the Moon»[28].

– Класс! Pink Floyd круто фишку сечет. А ты их «Meddle»[29] когда-нибудь слышал?

– Нет.

– Некоторым он не нравится. А мне – да.

– Это твой любимый альбом?

– О нет. Мой любимый – любой из альбомов Зигги Стардаста.