Несколько часов спустя, щурясь, открываю глаза. Остатки телеужина в фольге красуются на столе. Голос Шер до сих пор звенит в голове… А, нет, это телефон. Который час, интересно?
Ползу в кухню, снимаю трубку.
– Алло?
– Джонатан? Ты в порядке, сынок?
– Кто это?
– Честер. Из таверны «Блюзовая нотка». У тебя все хорошо?
– А… Точно… Привет. Да, все в порядке. А что?
– Сейчас два часа ночи. Ты придешь? Или мне кому-нибудь другому позвонить?
– Нет-нет, прости, скоро буду.
Кладу трубку, натягиваю «чаки» и иду пешком за тридцать семь кварталов от дома, чтобы забрать папу.
8
22 мая 1973 года, вторник
На следующее утро:
– Скорей, малыш, опаздываем! – вопит Старла, сидя на золотистом «Швинн-Стингрэй» у калитки своего дома. (Вообще-то это мужской велик, но моя подруга при любой возможности бросает вызов любым гендерным стереотипам.) Она напоминает рекламное фото из каталога «Сирс», позируя в джинсах клеш и топике-безрукавке, который соорудила из футболки с принтом «Джози и кошечки»[27].
Начинаю крутить педали быстрее. Ее розовые флуоресцентные губы: два маяка, ведущие меня в утреннем тумане.
– Снова не спал допоздна? – спрашивает она.
– Ну, в общем, да.
Пару раз затягиваюсь «питер-пол-и-мэри», мысленно отыскивая на ее лице очередное созвездие из веснушек.
– Вот ведь говнюк, – цедит она, глядя в сторону моего дома.
– Да ладно. Поехали.
Едем в молчании, как всегда. Единственный звук: новые, только что сплетенные бусы в волосах Старлы перестукиваются на утреннем ветерке.
Через несколько минут заворачиваем за угол. В отдалении маячит футбольный стадион.
– Слушай, а ты на бал собираешься? – спрашивает она, чуть наклонив назад голову.
– Нет. А что?
– Да он скоро. Просто поинтересовалась. Вчера вечером после нашего разговора мне звонила Линдси.
– Да ну?
– Ага, она ищет девчонок для компании. Я и подумала, может, мне понравится. Кстати, похоже, она будет моей партнершей в докладе по английскому…
– Да как так-то? Серьезно?
– Не переживай, у тебя все будет норм. Я уверена, что… Погоди-ка, это что – он?
Он и есть. Сидит в тени дуба у парковки, курит сигарету. Один.
– О, милый, да он не просто симпатяжка. Он красавчик! Давай скорей, я хочу с ним познакомиться.
– Нет, лучше просто…
– Вперед!
О боже! Паркуем велики, подруга тащит меня вперед.
– Привет, я Старла!
– Привет, – отвечает он, не поднимая глаз от земли. Одежда та же, что и вчера, но волосы разобраны на две косицы.
– Привет, Уэб.
Он поднимает голову и расплывается в той самой улыбке с ямочками.
– О, привет, приятель!
– Я… э-э… клевая у тебя бандана, – мямлю я. – Просто крутяк.
– Спасибо.
Стоп-кадр: смотрю на Старлу, Старла – на Уэба, а Уэб… на муравейник.
– В общем… наверное… – начинаю я.
– Ты – коренной американец, верно? – в лоб спрашивает Старла.
Он кивает и щурится.
– Оглала-лакота, да.
– Точно… Ты был в Вундед-Ни?
Уэб снова кивает и спрашивает:
– Ты об этом знаешь?
– Шутишь?! Мы каждый день смотрели вас по телику. Мой старик едва не увез нас туда, чтобы помогать. То, что происходит с твоим народом, – это пародия на справедливость, брат.
Они смотрят друг на друга в упор. Долго.
Он поднимается, отряхивает пыль с джинсов. Еще раз затягивается сигаретой.
– Ты мулатка или как? – спрашивает Уэб.
– Ага. Папа черный. Мама белая.
– Круто.
Ее ресницы, густо покрытые тушью, хлоп-хлоп-хлопают, смыкаясь и размыкаясь, точно венерина мухоловка. Почему она так смотрит? Может, она ему нравится. Мое тело поджимается. Что я, черт возьми, такое чувствую?! Никогда раньше подобного не было.
– Ты оттуда родом? – спрашиваю я. – Из Раненого Колена?
Он поворачивается. Честное слово, его глаза – как два крохотных Млечных Пути, уносящие в другое измерение, и…
– Почти, – отвечает он.
– А… Круто, – говорю я.
– Случалось там бывать? – спрашивает он.
– Нет…
– Там красиво… Просторные, открытые равнины. Пологие холмы и горные хребты. Закаты просто райские, чувак.
– Правда? Люблю смотреть на закаты…
– Я тоже…
– Ну что ж, вот-вот прозвенит звонок, – говорит Старла, – так что увидимся на тренировке, мальчики. До встречи в школе, малыш Джонни. – Она подмигивает, сжимает мой локоть на прощание и идет прочь.
Ох.
Ух.
Пытаюсь шагнуть к лестнице вслед за ней. Не тут-то было. Похоже, в последнее время мои ноги решили жить отдельно от тела. Вот сейчас – приклеились к месту. Уэб пинает камешки. Тушит бычок. Надо что-нибудь сказать. Что говорят люди друг другу, чтобы подружиться? Не может быть, чтобы это было так трудно. Ох, вот погодка-то сегодня, верно? Лето будет жаркое. Нет. Ладони потеют, даже дрожат. Боже! О, карманы! Сую руки в карманы.
– Ты разговариваешь только тогда, когда рядом туалетная кабинка? – наконец спрашивает он и смеется.
– Ой. Ха-ха! Извини. Да… В смысле – НЕТ!..
Боже мой, Коллинз, ты совершенно не умеешь заводить друзей. То есть абсолютно.
– Ты мне снился этой ночью, – говорит он.
– Я… что?
– То самое. С ума сойти, верно? Я думал о том, что ты вчера говорил на уроке. Насчет цитаты из книги.
– А-а… (Что же я такое говорил?!) Она, понимаешь… крутая, в смысле. Про чайку. Ты прав… Ой, чуть не забыл!.. – Лезу в рюкзак и пихаю книгу ему под нос, он отшатывается.
– Ты чего?
– Прости. Я нечаянно… у тебя нет своего экземпляра, и я подумал, что можешь взять мой. Поскольку мы будем партнерами и все такое… для доклада, в смысле…
– Здорово, чувак. Спасибо…
– Пожалуйста… не за что…
Он листает страницы, улыбается. Косицы свисают на плечи. Его золотая кожа… по-прежнему поблескивает. Полные губы – такие красные, будто… Он смотрит на меня.
На этот раз не отвожу взгляда.
Он закрывает книгу.
– Это на самом деле прекрасно, правда…
– Да… действительно…
Запястья жжет.
Звенит первый звонок, заставляя нас обоих вздрогнуть.
– В общем… – говорю я.
– Наверное, увидимся на уроках, – говорит он.
– Ага, до встречи…
Вбегаю внутрь. Ноги движутся, а мозг явно не хочет, и, о боже, приходится тащить его за собой силком. Его глаза – не два Млечных Пути, они – две черные дыры-воронки, и определенно превращают мой мозг в спагетти.
О боже, о боже, о боже, это не к добру. Не к добру все это.
9
– Каково ваше определение любви?
Вот ведь! Даже если сама Земля не прикончит нас через пять лет, мистер Дулик успеет сделать это раньше. Он произносит вслух каждое слово, выводя его на доске, – еще одну цитату из «Чайки по имени Джонатан Ливингстон»:
«Не одиночество его мучило, а то, что чайки не захотели поверить в радость полета, не захотели открыть глаза и увидеть!»
– Боже, какая великолепная поэзия в этих словах! – говорит он, всецело поглощенный меловыми завитками.
Только больше не плачь, пожалуйста.
Он хлопает в ладоши, призывая всех к вниманию. Скотти, который задремал, опустив голову на руку, подскакивает.
– Любовь, – говорит мистер Дулик. – Что она для вас?
Сюзанна Левин высоко поднимает руку.
– Да, мисс Левин?
– Мой брат, – говорит она. – Когда я навещаю его.
Мистер Дулик идет по проходу, приложив руку к сердцу. Останавливается перед ней. Глаза учителя моргают, увеличенные стеклами очков.
– О, конечно, да, – говорит он. – Да. Твой брат, Сюзанна. Да. Уже в одном этом примере несколько разных типов любви, сестра. Расскажи нам подробнее, – возводит очи, по-прежнему прижимая одну ладонь к сердцу, а теперь еще взяв мисс Левин за руку. Непонятно, он уже плачет или еще нет. С этого ракурса трудно разглядеть сквозь густые кустистые бакенбарды.
