Сейчас, из девяти изображенных в том самом учебнике планет, память почему-то явила своему обладателю лишь пять протянувшихся в одну линию, небесных тел. Именно пять. Стало неприятно: он не любил это число.

       Подобно тому, как порыв ветра уносит дым, разгоняя завесу на горящем поле – яркий свет из номера проник на балкон и наполнил его особой живительной субстанцией. Ковалев мог бы поклясться, что до этого воздух на балконе был абсолютно темен и непрозрачен. Конечно, его супруга могла бы утверждать обратное, но спрашивать её об этом он не собирался. Вадим обернулся и увидел заплаканную Оксану. Открыв дверь, он вошел в комнату:

– Ксюш, ты чего?

– Вадик, милый, что с тобой?

– Ничего. Я курил на балконе. Ты чего плачешь-то, Ксюша?

– Да ты почти час там стоял и меня не слышал. Я уже не стала дверь разбивать, потому что вижу – живой. Что с тобой было-то, а?

       Единственным, пожалуй, что мог вспомнить Ковалев, было ощущение какой-то очень близкой неотвратимости: может быть, болезни, может – чего-то другого. И теперь ему казалось, что где-то совсем рядом вот-вот сложится ситуация, исход которой будет зависеть только от него, что ему предстоит реализовать нечто очень важное и, возможно, именно сегодня. Но, что самое удивительное – Вадим не знал, чем он занимался на балконе столько времени. Заметно смутившись, он произнес:

– Я курил, а потом задумался. Час, говоришь? Ну, Оксаночка, бывает такое – я от кого-то даже слышал о подобных вещах. Знаешь, давай не будем ерунду всякую обсуждать. Мы же в ресторан собирались – пошли. Наплевать на эти непонятки дурацкие.

– Ну, идём. Слушай, миленький, я так за тебя испугалась. Думала, что ты с ума сошёл, – супруги покинули номер и, взявшись за руки, бодро зашагали по ковровой дорожке к лифту. – Слава богу, что всё обошлось. Как хорошо-то теперь!

– Всё. Мы же договорились.

– Ладно, ладно. Ты со мной танцевать сегодня будешь?

– Конечно, буду.

– А по пляжу гулять босиком ночью будем?

– Вообще всё будем делать!

– И когда в номер вернемся – тоже будем всё делать?

– Тоже… и на балконе будем, и по пути в номер – в лифте, в коридоре…

– Дурачок ты мой ненаглядный. Не кричи так – что люди подумают?

       Ресторан располагался метрах в тридцати от пляжа, на небольшом возвышении. Роскошная сервировка и шикарный интерьер говорили о солидном статусе заведения, и, разумеется, о соответствующих дорогой обстановке, ценах. Ковалев знал об этом, но данное обстоятельство ничуть его не смущало – он был готов. Вадим вообще любил время от времени приятно удивлять жену, а потому всегда имел финансовый резерв «на всякий случай».

       Официант проводил их к стоящему в глубине зала столику и вручил два экземпляра меню в тисненых кожаных папках. Пробежав глазами по столбикам цен и, подобно знаменитому Кисе Воробьянинову из «Двенадцати стульев» произнеся про себя: «Однако…», Ковалев захлопнул меню. Ослепительно белая скатерть настолько резко контрастировала со смуглой кожей Оксаны, что он, подперев голову руками, уставился на жену и улыбнулся:

– Ксюшенька! Я говорил, что самый идеальный загар на Черном море – у тебя?

– Нет, не говорил…

– Не обманывай меня, я же тебе только что об этом сказал.

– Ах ты, обольститель скромных женщин!

– Не женщин, а девушек. Женщины – это после… – Вадим на мгновение задумался и, подсчитав что-то, попытался закончить фразу наиболее корректно, но, так и не придумав ничего подходящего, начал следующую. – Я думаю, что даже в сорок лет некоторые женщины, то есть девушки… Короче, Ксюша, ты очень молодо выглядишь – я тебе, вообще, больше двадцати трех и не дал бы.

– Сейчас застесняюсь и убегу отсюда. Вадик, а почему в меню нет цен?

– Это прикол такой заграничный: даме дают меню просто с названиями, а ее кавалеру – с ценами.

– Ничего себе! Дай-ка мне твой экземплярчик.

– Не дам. Кстати, ты – не только самая молодая, но и самая красивая!

 Получив в награду за комплимент страстный поцелуй и признательный взгляд, Вадим сразу же заказал коньяк и углубился в чтение кулинарных названий, время от времени сверяя свои, все же небезграничные, финансовые возможности с цифрами в крайней правой колонке листа.

       III

       Михаил Владимирович Кожевников вышел из отеля в приподнятом настроении: полчаса назад он добился подписания самого крупного, за всю недолгую его трудовую биографию, контракта. Руководство компании, которую Михаил представлял в России, получило информацию о заключении сделки сразу же, и теперь он, довольный и гордый, шагал по тротуару вдоль набережной и тихонько напевал простенькую песенку. Мысль зайти в какое-нибудь заведение, пришла в голову неожиданно, тем более что Михаил не очень-то любил выпивать и только что даже отказался о т фуршета, посвященного подписанию сегодняшнего договора. Для того чтобы оправдать свой отказ, ему пришлось сослаться на индивидуальную непереносимость к алкоголю, а также серьезные проблемы с желудком. Это, конечно же – было неправдой, и Михаилу пришлось выслушать массу абсолютно напрасных медицинских советов, зато позволило оградить себя от еще более напрасных и пьяных разговоров за столом.

       Будучи человеком, для своих лет достаточно состоятельным, он не стал заходить в первую попавшуюся шашлычную, а выбрал тихий ресторанчик недалеко от моря. Тот самый ресторан, в котором за дальним столиком Вадим и Оксана ждали свой заказ и тихо разговаривали, неторопливо потягивая принесенные официантом, коньяк и вино. Вадим безразлично проводил взглядом молодого парня, усевшегося за предложенный официантом столик возле самой сцены, и продолжил слушать начатый Оксаной разговор о какой-то ерунде:

– Вот я и говорю, что главное – это отношения между мужем и женой, а не то, сколько он денег в дом приносит. Я никогда не буду такой же, как она. Ведь это правильно, Вадик? Любимый, ты меня не слушаешь?

– Слушаю-слушаю, дорогая.

– И что – правильно я говорю?

– Наверное, правильно… а ты про кого говоришь-то? Кто «она»?

– Ты что, Вадик? Может у тебя сегодня, действительно, кризис какой-нибудь? Мы с тобой уже полчаса про Веру говорим. Ну, миленький, прекрати, я же тебя люблю.

– И я тебя люблю, однако Вера здесь не причем. Между прочим, я твоих родственников не обсуждаю, а у тебя только и разговоров, что про Веру, да про Люду. Они мои сестры, Оксана, так что не надо.

– Но я так не хочу портить сегодняшний вечер, милый мой… Сладенький мой, хорошенький. Что мне сделать, чтобы ты не злился?

– Да ничего особенного, в общем-то: всего лишь не говорить о моей семье. Я и сам догадываюсь, что мои родственники – странные люди, однако обсуждать это каждый день – еще большая паранойя.

– Ладно-ладно, милый, я не буду больше. Хороший коньяк?

– На, попробуй…

       Молодой человек, сидевший у сцены, тоже заказал коньяк. Пригубив, он стал понемногу осматриваться в полупустом зале и встретился взглядом с Вадимом. Ни тот, ни другой не обратили на это никакого внимания. Тихий свет, восемь лет и ничтожная вероятность такой встречи – явились достаточными причинами для того, чтобы продолжить общение с напитком и не слишком обращать внимание на окружающих. Тем более, что коньяк, предложенный официантом, оказался на удивление хорошим.

       На сцену поднялись трое мужчин, и расселись по местам. Высокий худой армянин вынул из футляра дудук, а двое других положили на колени некие подобия барабанов, немного вытянутой формы. Виртуозно аккомпанируя зазвучавшей в колонках красивой национальной мелодии, музыканты привлекли внимание – как Вадима, так и Миши. Оба отвели взгляд на сцену и, что называется, растворились в музыке. Теплый и нежный тембр изумительного по звучанию инструмента, устлавший пространство над столами подобием дрожащего бархата, наполнил воздух магической аурой и буквально вытолкнул Ковалева за пределы диалога с женой. Через пару минут Оксана коснулась руки мужа и спросила: