– Присуждаю ей третье место.

– А два первых?

– Самая красивая лестница в мире в Парижской опере.

– А вторая в отеле «Джефферсон», в Ричмонде, – поспешно добавил я, чтобы не нарваться на вопрос, был ли я в Парижской опере.

– Вы спускались по этой лестнице и не свалились?

– Меня внизу никто не ждал.

Вив оценила изящество моего ответа.

– Кому вы подавали сигнал? – спросила она.

– Какой сигнал? – удивился я

– Там, на берегу океана, белой рубашкой.

– А-а, я ее стирал… на ветру.

– Вы и носки так стираете?

– В последнее время нет, – промямлил я, судорожно соображая, как себя вести дальше. – Это вы забыли на пляже купальник?

– Ах да, надеюсь, он тоже впитал запах океана.

– Кто еще в нашей компании?

– Только хозяин гостиницы, он же главный смотритель маяка. Моя охрана – два йеменца и водитель, тоже местный, ужинают отдельно. Еще повар, он же официант, по-моему, француз… Вы почти не изменились за четыре года. Только поседели.

– Да, мне досталось.

– Я была в Риге еще раз, в январе 91-го. Но к вам меня не пустили.

– Вы сегодня без эскорта? – спросил я, имея в виду Джерри.

Вив не сразу поняла, о чем речь, но потом улыбнулась.

– Сегодня его не будет.

Из камина вдруг брызнули искры. Мы удивленно посмотрели в его сторону.

– Я думала, что здесь в каминах вместо огня играют солнечные зайчики.

– Ночью в Аравии холодно. Огонь в пустыне – признак щедрости. Бедуин может бросить в огонь свой лук и стрелы, чтобы хоть минуту побыть в тепле.

– Откуда здесь дрова? Плавник?

Я подошел к камину, чтобы понять наконец, что же там горит. Это был не кизяк, а узловатые ветки кустарника.

– Похоже, здесь в песках растет кустарник, которому дождь не нужен.

В гостиную вошел невысокий, крепкий пожилой мужчина в морском кителе. Первое, что я увидел, была большая бликующая серьга в одном ухе. Классический тип английского морского волка: телосложение плотное, открытое загорелое лицо в глубоких морщинах, седые бакенбарды, отсутствие зуба с правой стороны. Он протянул мне свою лапищу:

– Чарльз Даррелл. Пора выпить. Если я начинаю пить до обеда, то к вечеру засыпаю. А если не выпью после шести, места себе не нахожу. А сейчас уже восемь. Как доехали?

– Хорошо.

– Каким оставили позади себя небо?

В доисламские времена этой фразой встречали путников. И я знал один из ответов: «Небо в облаках. А облака, как разрыв ткани, слишком часто выставлявшейся на показ». Это я и произнес.

Капитан удовлетворенно хмыкнул.

– Тогда прошу к столу.

Он говорил с легкой хрипотцой, внятно произнося каждое слово, как и полагается капитану.

Я порадовался тому, что вопрос о небе не застал меня врасплох. Мне было важно не выглядеть этаким chechaco[18] посреди серо-коричневого безмолвия Аравийской пустыни.

Мы сели за стол, и повар тут же вкатил тележку с едой. На столе появилась большая бутылка виски.

– Я предлагаю пить виски так, как русские пьют водку. За едой. Надеюсь, возражений нет? – капитан с хрустом открыл бутылку.

– С моей стороны, конечно, нет.

– Дама тоже не возражает, – Капитан прищелкнул языком. – Она может выпить даже больше, чем я. Предлагаю тост, которому меня научил один русский: за тех, кто в море! – Капитан сказал это по-русски, а уже потом по-английски. – Здесь, на маяке, пить больше не за что.

– А за женщин?

– Это само собой.

Капитан приветственно поднял бокал и залпом выпил. Я последовал его примеру. Виски было весьма почтенного возраста.

Капитан вытер губы и снова наполнил бокалы.

– Маяк построили здесь не зря. Плавать вдоль берегов Аравии опасно. Здесь нет гаваней, якорных стоянок, всюду скалы и рифы. Там, за излучиной берега, Баб-эль-Мандебский пролив… километров сто отсюда. Арабы называют его вратами слез, скорби и рыданий. Но корабли исчезают бесследно не в проливе, а здесь, в виду маяка. Этот берег – настоящий кошмар. Маяк предупреждает, что пора причащаться. Поэтому корабли обходят нас стороной. А моя задача, как говаривал один русский адмирал: «Пишем, что наблюдаем. А чего не наблюдаем, того не пишем».

Я бросил взгляд на морской горизонт, видный сквозь узкие окна.

– А плавать с аквалангом здесь можно?

– Конечно. Здесь первозданная чистота, дикий, но огороженный от акул пляж, красивое скалистое дно, бесконечное разнообразие рыб. Можно подстрелить рыб-попугаев, груперов, если вам это что-то говорит. Лучшее место для того, чтобы выпасть из истории, – Капитан предался приятным воспоминаниям. – А лучше всего погружаться в заливе Камр. Это недалеко. Там потрясающие коралловые рифы, просто мечта. Правда, место очень опасное из-за течений. Если вас начнет относить в открытое море, плыть нужно по течению, а затем под углом в 45°, а не прямо против него. – Капитан закатил глаза и изрек с философским глубокомыслием: – Тот же принцип применим и к жизни. Я дам вам акваланг, если, конечно, у вас есть сертификат.

– У меня документ получше, – я полез в карман и протянул ему удостоверение подводного пловца ДОСААФ, которое всегда носил с собой как талисман, – меня обучали подводному плаванию целый год.

Капитан недоверчиво повертел в руках потертые корочки.

– Это ты на фотографии?

– Да, так я выглядел двадцать лет назад.

– И много ты плавал с аквалангом после этого?

– Было дело, – соврал я. – Моя подготовка соответствует квалификации боевого пловца.

– Даже не знаю, – Капитан не сдавался, видимо, его дайверские услуги строго контролировались. – Ладно, но я буду держать вас обоих на привязи. Предельная глубина – десять метров. Вам этого вполне хватит.

– А там есть погибшие корабли?

– Сколько угодно. Кто только здесь не утоп! Можете почитать в библиотеке. Почти весь берег состоит из каменных плит. Много подводных пещер. Есть участки, где метров через двадцать-тридцать дно моря резко обрывается и уходит в глубину. Именно в этих ловушках покоятся сотни, если не тысячи кораблей всех времен и народов. Особенно много их вон там… – Капитан неопределенно махнул рукой в сторону окна. – Но есть еще одна ловушка. Вдоль берега тянется гряда подводных вулканов. Когда они пердят, газы смешиваются с водой, и корабли проваливаются в преисподнюю.

– Слабая вода? Бермудский треугольник?

– Я бы назвал это место по-другому. Отгадайте загадку: если Красное море моряки называют «влагалищем», то как они называют мой маяк?

Вив показала капитану кулак:

– Обожаю ваш пошлый юмор, Капитан. Лучше расскажите о Красном море. Оно действительно красное?

За окном раздался громогласный храп. Мы с Вив удивленно переглянулись.

– Это боги храпят после очередного обильного возлияния, – успокоил нас Капитан. – Их здесь полно. Боги Катабана, Майна, Сабы. Не знаю насчет Аллаха. Он вроде трезвенник. Ночью будет шторм. В это время года штормит довольно часто.

Так почему Красное море красное?

– Оно красное только тогда, когда в воде много планктона. А древние египтяне называли его Великой Зеленью. Лучше всего об этом рассказывает мой друг Халид Бубекр. Вот у кого надо брать интервью. Сначала он торговал жемчугом, потом рабами. Покупал людей в глухих деревнях Тарабара[19] и переправлял их сюда, в тайные гавани, на старых доу. Несколько раз его останавливали военные патрули, но он просто-напросто сбрасывал людей за борт. Лучшего моряка я не знаю, он может обогнуть мыс Доброй Надежды на ореховой скорлупе. Путь определяет только по звездам. Сейчас он ввозит в Аден всякую чепуху и отправляет ее в пустыню. Не платит никаких пошлин. И продает ваших женщин в бордели Омана, – Капитан с усмешкой посмотрел на меня. – Из-за этого у него вышел конфликт с русской мафией. Вот уж кто действительно отморозки.

Разговор принимал неожиданный оборот.

– Понятно, – пробормотал я, хотя не понял решительно ничего. В словах Капитана чувствовался намек. Но что он хочет мне сказать? Чтобы скрыть замешательство я спросил: – До Баб-эль-Мандебского пролива есть еще маяки?