– Помнишь, как мы с тобой до утра болтали, когда ты только заехала в комнату? – спросила Ашната.

– Для меня, то время было счастливым, не смотря ни на что! – голос Анны слегка задрожал.

– Должно быть, эти стены привыкли встречать людей со слезами в глазах. Ты приехала заплаканная.

– А ты успокаивала меня. Да, у тебя дар. Я открылась тебе сразу. Знала, что ты не будешь смеяться надо мной.

– Возможно, тебе нужен был незнакомый человек, чтобы рассказать все, что разрывало душу напополам. Ведь тогда твоя жизнь разделилась «до» и «после», – Ашнате было тяжело говорить об этом. Её душа не раз была разделена надвое, а такие раны не заживают никогда.

– Ты ведь знаешь, я ни с кем не церемонюсь. Бываю грубовата, как пацан. Но с тобой мне хотелось быть другой. Смотря на тебя, такую красивую… не знаю, как сказать, такую женственную и нежную, мне захотелось стать такой же.

– Анна, ты не знаешь какая ты! Ты красива, и твоя грубость это всего лишь самооборона, которая ослабевает, когда ты чувствуешь, что опасности нет.

– Не знаю, я не умею так умно говорить и думать. Я простая девчонка. Н-да, девчонка, звучит глупо. Мне ведь 28 лет.

– И в сорок можно оставаться девчонкой. Возраст – для паспорта, душа не знает возраста.

– А тебе невозможно не верить, подруга. Смотрю на тебя и удивляюсь, ты младше меня всего на год, а кажешься моложе на несколько жизней.

– Если бы так… – вздохнув, ответила Ашната.

Она не так давно научилась плакать тихо. Чтобы никто не слышал и не догадался. Наверное она даже этому не училась. Но, живя, с чужими людьми, поневоле наращиваешь на себе ракушку, в которую удобно нырять, хотя бы для того, чтобы бесшумно поплакать…

– Никто знает, как встречать Новый год летом, – смеясь, продолжила Анна. – А мы знаем!

– Это точно. Наш маленький секрет, – смех сквозь слёзы – это тоже приходит не сразу, с годами Ашната узнала, что и такое возможно. – Мы можем и весной и летом и зимой и осенью устроить у себя Новый Год, и никто нам не помешает!

– Помню первый праздник, когда ты пришла с тремя апельсинами и бананами. Я заварила остатки кофе, который у меня оставался из дома, и мы устроили пир горой.

– На наши гроши мы могли себе позволить разве что дольку от апельсина, – рассмеялась не без горечи Ашната.

– Зато в тот вечер, мы были богачами. По полтора апельсина и по целому банану!

– И чашка кофе со сливками, не забудь!

– И с сахаром! – рассмеялась Анна и, как ребенок захлопала в ладоши.

– С тех пор, каждый раз, когда кто-то из нас покупает апельсины и бананы, мы устраиваем Новый Год. Хорошо, что это случается не часто. Иначе…

– Новых Годов не может быть слишком много, – перебила её подруга, смеясь.

– Иначе исчез бы весь шарм волшебства, – Ашната вытерла слёзы и села на кровать, скрестив ноги. – Ты всегда будешь мне другом! – серьезным голосом произнесла она.

– Что такое? – Анна повернула голову к окну, где стояла кровать подруги. – Ты что прощаешься со мной?

– Глупости! Я говорю то, что чувствую. Я просто поняла, что сдерживать слова, идущие от души нельзя. Переполняя сердце несказанное или недосказанное, убивает его, делает грубым.

– Аш, ты тоже моя подруга, и знаешь это. Меня выдержать не так-то легко, но ты такая хорошая, что с тобой сложно быть хамкой, какой я привыкла быть.

– Ты прекрасно знаешь, что если меня вывести из себя, я тоже могу наломать дров.

– Меня всегда восхищало в тебе то, чего нет во мне. Ты красива, ухожена, воспитана, начитана и интеллигентна… Да, стариковское слово, но ты его наделяешь новым смыслом. И при всем этом, ты готова глотку порвать любому, кто по – твоему мнению несправедлив к слабому.

– Если ты имеешь в виду животных, то их я люблю с детства. Они действительно, слабее нас, поэтому нуждаются в защите. А те, кто издевается над ними… Я готова руками выцарапать им глаза, – по голосу чувствовалось, что она волнуется.

Подобные темы вызывали бурю негодования и чувство протеста, которые она сдерживать не умела. Она не хотела принимать такую действительность, когда подросток толкает в очереди старушку, живодёр подвешивает за хвост котенка, здоровый бугай не уступает место в транспорте беременной женщине…

– Это касается не только животных, но и людей. Ты сама, полуголодная, приняла меня и накормила. Поделилась со мной последним в тот вечер, и в остальные вечера ты кормила меня.

– Разве ты поступила бы иначе?

– Сейчас нет, потому что ты научила меня добру. А тогда, тогда я вела себя как дикарка, наверное, и внимания бы не обратила, что рядом со мной голодает человек.

– Нет. Ты вела себя, не как дикарка, а как загнанный в угол волчонок. Но, в тепле оттаивают все, даже дикий зверь.

Анна подошла к кровати подруги и бросилась к ней в объятия. Она знала, что её не оттолкнут, не заругают и, не отвергнут. Ашната утерла слёзы подруги и погладила её по голове. Поцеловав её в лоб, она перекрестила подругу и пожелала доброй ночи.

От приглушенного звука будильника, он быстро пробудился, по инерции встал и открыл шторы. Впуская теплые рассветные лучи, он стоял у открытого окна. Он стоял, улыбаясь бегающей по саду собаке. Грете нравилось сбивать с травы капельки росы. Носясь у пруда с мокрой, от влажной травы, носом, она могла громко лаять от удовольствия, разбудив всех вокруг. Никто на это не злился. Любимице хозяина разрешалось все. Он баловал её, как ребенка. Это было понятно. Как никто другой, она дарила ему свою любовь. Не потому, что он богат, и не за то, что он влиятельный политик. Она любила его руки, улыбку и тепло. Какая разница? Разве тепло банкира не так же греет, как тепло учителя или каменщика?

– Доброе утро, Александр! Ваш зелёный чай, – Мадлен подала овсяную кашу, несколько тостов и кленовый сироп.

– Ну вот. Наконец ты не называешь меня господином. Доброе утро!

– Ваш чемодан уже в машине. Госпожа распорядилась, чтобы я с вечера уложила Ваши вещи, – она запнулась.

– Спасибо. Принеси, пожалуйста, несколько долек лимона.

– Простите, я забыла, – обычно Мадлен никогда ничего не забывала подавать к столу. Она старалась скрыть своё расстройство. Её мысли были сейчас не в этом доме, а где-то очень далеко.

– Мадлен, что-то произошло?

– Все хорошо, спасибо.

– У тебя расстроенный вид, в словах путаешься, забыла подать лимон. И чего никогда не случалось – приготовила соленую кашу. Из этого, могу сделать вывод – ты огорчена, – он говорил тихо и спокойно. Не было такого, чтобы он хотя бы раз повысил голос на прислугу.

– Мой брат… Его сбила машина, – в слезах начала рассказывать экономка.

– Сядь, – он встал, отодвинув стул и, поддерживая за руку женщину, аккуратно усадил её за стол. – Теперь спокойно рассказывай. Я слушаю!

– Понимаете, он выходил из банка. Мои племянники задолжали банку большую сумму. Брат пошёл просить их подождать, не подавать в суд. Ну, хотел поговорить по-человечески, понимаете? Собрал все свои сбережения и понес в банк. Этого хватило только на то, чтобы погасить проценты, у них это называется пени. На него, бедного, еще и накричали, что он не принес всю сумму. Боже! Не представляю, как они его оскорбляли, – она закрыла лицо руками и заплакала навзрыд.

– Успокойся, – налив ей стакан воды, он сел рядом, взял её за руку, и погладил по плечу.

– У него больное сердце. Видимо стало очень плохо, когда он переходил дорогу. Да что же это такое! В каком мире такое возможно! Издевательство над человеком остается безнаказанным, – она еще сильнее заплакала.

– Позвони ему и узнай, где это произошло. А сейчас приляг, тебе нужно отдохнуть. Мне пора в аэропорт. До завтра, – спешно встав из-за стола, он на ходу сделал несколько глотков чая и ушел.

– Но Вы ничего не поели… – Мадлен только было приподнялась, чтобы догнать хозяина, но у неё не было ни моральных ни физических сил сделать несколько шагов до двери.

Выйдя из черного автомобиля представительского класса, он направился к личному самолету. Быстрый транспорт. Александр любил свой самолет. Приобретая его, он попросил нанести яркой краской на него единственную заглавную букву «А», что отличало его от остальных частных самолетов, которые больше походили на разрисованные граффити металлоломы.