Она мелодично-отрепетировано рассмеялась и одарила его милейшей улыбкой.

— Вы не видели все, лорд Витт. Ох, как мало же вы видели!

Эту невинную шалость, которую она позволила себе, Аскольд счел возможным пропустить мимо ушей. Зато воспользовался случаем и, запечатлев на внешней стороне ее ладони почтительный поцелуй, рассмотрел надетые на изящные пальчики кольца. И одно из них прочно врезалось ему в память — потемневшее от времени, неочищенное, словно недавно извлеченное из тайника, но с камнем, огранкой и чистотой тянущего на баснословную сумму. Непростое колечко, необычное, особенно носимое рядом с обыкновенными для женщины ее круга драгоценностями.

— Вам свойственно любопытство, милорд? — в голосе ее явственно слышался потаенный веселый смех.

— Полагаю, что нет, — он скромно опустил взгляд, чтобы сойти за смущенного двадцатилетнего юнца и не выдать предательски сияющий взгляд.

— Очень жаль, — обронила миледи и отошла к женской группке, сгрудившейся вокруг менестрелей неподалеку. Один из стульев пустовал, но кому какое дело, если от музыки настроение праздничное, и так и веет беззаботностью, легкой и милой?..

У западной башни, в темноте неосвещенной площадки рядом с лестницей кто-то с удовольствием поглощал канапе.

— Ну, узнал что-нибудь?.. Нет-нет, сначала прожуй, а потом отвечай!

Осверин издал звук, подозрительно похожий на урчание, и продолжил расправляться с закуской. Она проиграла сдалась через постыдные полторы минуты, есть стало нечего, и менестрель с чувством выполненного долга выкинул поднос под лестницу и поднял взгляд на брата.

Того душил с трудом сдерживаемый смех с толикой праведного гнева.

Осверин выждал, чтобы начать.

— Там болтают, что виконт позволил музыкантам расположиться где найдут место, кроме внутреннего дворика и беседки в нем. Также мне доподлинно известно, что в беседке он сам вчера просидел пол дня, и даже управляющего замком вызывал туда, к себе. Сестра была у него, жена — нет, — с нескрываемой гордостью приосанился менестрель.

— Умница!

— Кстати о сестре: смотрю, ты ей понравился, — невинно заявил он. — А ты что узнал?

Аскольд позволил себе ухмыльнуться

— Узнал колечко на ее пальце, уж больно походит оно на клад, недавно отрытый виконтом, да и откуда бы взялась такая расточительность, если не из уверенности, что казна будет скоро пополнена?.. Внутренний дворик, говоришь?

И он уже летел по лестнице вниз, пропуская по две ступеньки.

А дальше — притворяться тенями, пока стражники пройдут мимо, сливаться с ночью, спиной вжиматься в старинную каменную кладку. В крошечном садике во внутреннем дворике от сладкого запаха цветов — едва не задохнуться. Но тусклый блеск сундука сокровищ из минувших времен отрезвляет получше любой магии и ледяной воды.

— Вот оно! — выдохнул Аскольд, мягко запрыгивая на приподнятый над землей пол беседки. — Сокровища моих прадедов.

Он откинул незапертую крышку с благоговением и глубоко запрятанным мальчишеским восторгом — когда еще в жизни так бывает?.. Перебирая потертые пергаменты, тяжелые перстни, золотые тиары и самоцветы, он словно отрешился от этого мира и ненадолго вернулся в привычный ему мир, только тронутый седой тоской по ушедшим временам. Мечник спал наяву.

А чуткий музыкальный слух Осверина перерывов и выходных не брал.

— Аль! — только бросил он, как воин уже нырнул в тень, не звякнув ни одной монеткой в тяжелом сундуке.

***

Аскольд заглянул в пиршественный зал уже без сундучка, по дороге старательно заметя следы. Теперь здесь было чуть светло, и в открытое окно подглядывал прозрачно-золотой рассвет. Поднимающееся солнце делало мир свежим и обновленным, без тени вчерашнего буйного веселья.

Его бестолковый побратим сидел на столе, среди грязной посуды и недоеденных блюд, и держал за волосы какого-то незадачливого выпивоху. И, от накала эмоций активно жестикулируя, что-то читал ему нараспев, мелодично и удивительно красиво. Словно пел.

— Эй, мятежная душа, пойдем, — подал голос мечник, когда менестрель переводил дух — очень уж не хотелось его прерывать.

— Я не закончил! — вскинулся тот растеряно. — Еще немного, ладно? А ты пока разберешься с сундуком…

Аскольд ухмыльнулся, с удивлением отмечая, как приятно бывает иногда оскалиться улыбкой и не думать… о том, вежливо ли будет так улыбаться и подобает ли в данной ситуации, в данном обществе… Хорошо.

— Сундук давно в надежном месте, часть сокровищ надежно припрятана, — он похлопал себя по карманам, — и нам пора уходить, пока сюда не заявился кто-нибудь.

Осверин спрыгнул со стола, разом забыв про своего неблагодарного слушателя. Казалось бы, после дороги, после бессонной ночи беготни по лестницам от стражи, хрупкий менестрель должен был вымотаться и обессилеть — но в рассветных лучах он выглядел оживленным и бодрым, а улыбка засияла так, что могла бы соперничать со встающим солнцем.

— Тогда я готов! Куда мы теперь направляемся?

— К морю, — уверенно объявил Аскольд. — Встретим первый осенний шторм.

Аккомпанементом к его словам что-то гулко ударилось за спиной Осверина, и тот инстинктивно втянул голову в плечи, а мгновением позже поспешно обернулся на звук всем телом.

— Вот черт!

Забытый им человек, которому он читал стихи, мертвецки пьяный, уронил голову прямо в серебряное блюдо перед собой.

Осверин хихикнул, не сдержав смех. Аскольд держался на пару секунд дольше, но тоже вполголоса рассмеялся — такое забавное было лицо у менестреля. И тут же братьям пришлось спешно покидать обеденный зал, давясь смех и оглядываясь, не появилась ли стража за их спинами.

Судьба этого сундука дальше отслеживается не слишком пристально. Разве что известно о том, что несколько обиженных, нищих и сирот в округе получили по полновесному золотому от таинственных незнакомцев. А Аскольд Витт изредка возвращался в эти края, и меч его был всегда острый, потому как о нем заботился славный кузнец, лучший в своем роде, чьи услуги стоили для иных целое состояние.

Незваные гости покинули пиршественный зал практически бесшумно. Незнакомец так и остался спать лицом на блюде, а солнце поднималось все выше и выше, и рассветные тени сокращались, давая дорогу утру.

Можно было выбраться из замка через черный вход и остаться незамеченными, но это, несомненно, вызвало бы гораздо больше вопросов, чем стоило задавать. Поэтому друзья прошагали через двор в открытую, вполголоса переговариваясь о своем и посмеиваясь.

В воротах их окликнул сонный стражник, потирая глаза:

— Милорд Витт и господин странствующий музыкант, вы уходите пешком? Но…

Ростом он не уступал плечистому рослому Аскольду, но был на десяток лет старше. И мечник, обученный переговорщик, поднял прямой и честный взгляд, и смотрел на него просто как на равного. А потом улыбнулся.

— Если честно, я предпочел бы не афишировать это. Но расскажу тебе, потому что как можно стоять в карауле в самый тяжелый рассветный час, но даже не узнать крохотную сплетню ради скромного развлечения?.. Надеюсь, тебя это развлечет — и что ты проявишь понимание, а?

Дождавшись кивка, куда более дружелюбного, чем первые слова, Аскольд продолжал чуть смущенно:

— Я направляюсь на свидание к девушке. Ее происхождение не позволит мне сделать ее моей законной спутницей, а моя честь — сделать наши с ней отношения чересчур близкими и напрасно ее обнадежить, и я решил сказать ей об этом. И в качестве извинений, эдакого своеобразного подарка, я попросил менестреля поиграть для нее. Девушки любят музыку, моя Анетт — особенно… В общем, будь другом, не ставь виконта в известность, потому что, не ровен час, он сообщит моему отцу.

— А я бы не хотел оказаться причастным к семейным разборкам, если таковые начнутся, — встрял Осверин, снизу вверх поглядывая на двух великанов.

И, в подкрепление своих слов, Аскольд с открытой улыбкой протянул стражнику золотой. Тот понимающе хмыкнул, пряча монету в карман и отступая с дороги. Путь был открыт.