Друзья ушли в поля и отцветшие луга, и там солнечный рассвет сменился пасмурным днем, а порывистый свежий ветер затих и скоро совсем растаял, заблудившись между землей и небом. Но дорога оставалась самой собой, петляющая и изменчивая, подобно реке, и не сравнимая по надежности ни с одним замком.
========== 5. Приключение третье, мимолетное ==========
Осень из золотой и теплой стала промозгло-ледяной, с настырными ветрами, неистребимыми ливнями, водой везде и всюду. Начали клубиться белые туманы, сливаясь с небом всех оттенков серости. Путь теперь был не метафорично туманен и зыбок, а границы вещей размывались с особенным удовольствием. Настало время, которое нежно любят только все обладатели пушистых ковров и каминов и поэты.
Наш поэт — странствующий менестрель с гитарой за спиной — пошел с профессиональными течениями вразрез. Он зябко кутался в плащ, ворчал и больше обычного огрызался, а мокрые ноги при любой возможности стремился вытянуть к огню. Когда такое случалось, он блаженно щурился, щипал струны, оттаявший. А если еще и слушатели находились, то разве что не урчал от удовольствия.
Что думал об осени Аскольд, никто не знал. Мечник держался как обычно, разве что только однажды проболтался побратиму, когда тот поймал его на неосторожно брошенном слове.
— Что? Гложет тебя что-то? — заботливый менестрель даже подвинулся поближе, выражая свое неравнодушие и беспокойство.
— Немного. Поговорил бы потом об этом, но…
Осверин поджал губы, мол, ты думаешь, я еще не догадался?.. И спросил:
— Тебе невыносимо идти на сделки с собственной совестью, верно?
Аскольд задумался.
— Не то чтобы совестью — как-никак, я учился всю жизнь не самым гуманным вещам. Скорее уж — идти против нерушимых законов чести. Как вы можете!..
— Как будто есть варианты, — горько усмехнулся менестрель, и они больше не говорили об этом.
По дорогам и лесам, на узеньких городских улочках и утопая по щиколотку в морском песке, они сражались бок о бок — сталью и словом, силой и призывом мечты.
Им пришлось ночевать на развалинах древнего замка, некогда прекрасного и устремлявшего шпили своих башен в низко нависшее небо. Теперь он был открыт природе, и это самое небо стало его новой крышей, камни поросли травами, и на парадной лестнице даже раскинула свои ветви молодая дикая яблонька, а в ее корнях вырыли норы мыши или другие полевые грызуны. Его голый остов, понемногу распадающийся в земле, отчетливо различался среди бескрайних холмов и поблекших к осени пустошей. Когда-то здесь жили, смеялись и пели, дрались, любили и ненавидели друг друга люди, незнакомые тени ушедших времен, а сегодня их дом стал частью пустынных просторов, и в нем поселилась тишина. На одной из стен была вырезана оленья голова, и олень следил за путешественниками одним, правым, умным и гордым глазом.
С рассветом двое друзей снова пустились в путь, покинув безымянный замок с удивительным чувством легкой грусти и невесомости бытия.
Осверина неумолимо тянуло к людям. Раз за разом менестрель пытался петь им, петь не только популярные песни про красавиц и их пикантные подробности, но о чем-то более глубоком и сложном, что было тоньше и сильнее. И раз за разом терпел неудачу, хотя из-за стоящего за спиной мечника куда менее фатальную, чем до их второй встречи, но… Ему было жизненно необходимо рассказать об увиденном, о том, что разрывало всего его изнутри — словно мир сам переполнял душу музыканта, заставляя искать слушателя, того, кто будет так же открывать глаза и видеть.
Они не говорили друг с другом об этом, но каждый знал, что другой догадывается. Обоих это устраивало.
И лига сменяла лигу лукаво свернувшихся на земле дорог.
На самом побережье, куда холодные осенние ветры первыми приносили запах зимы, они выбрали из всех таверн и пивнушек ту самую.
Аскольд придержал дверь, и Осверин протиснулся вовнутрь, уже стягивая гитару со спины. В камине теплился огонь, люди грелись его и его теплом, и тем, которое приносит в человеческое тело крепкая выпивка и добрая еда. Говорили между собой, беззастенчиво и добродушно врали, жаловались на боцманов и лютые штормы, но о последних говорили, как иные говорят о родном доме. Морякам не хотелось буянить в этот поздний вечер. Мало им было бурь на воде и на суше (которые, скорее всего, и согнали с нее к волнам и ветру)?..
Друзья заказали ужин и поели, а потом лишь немного пьяный матрос научил Осверина песне, которую он будет потом насвистывать, когда над его головой сгустятся тучи и останется, как у рыцарей морей, «все или ничего». И, когда они вышли на воздух, менестрель еще перебирал струны гитары, наслаждаясь новыми, только что подобранными аккордами.
Аскольд шумно хлопал ему, а потому не сразу услышал, как кто-то подошел им сзади на расстояние вытянутой руки.
— Так ты бард, — протянул приятный голос, и чуть картавое, кошачье «р» вызывало в голове какие-то туманные образы… — И сережку надел. О, я польщена!
Осверин вздрогнул и неловко, заставив тренькнуть задел струны гитары. Это была та девушка, которую они спасли на опушке Поющего леса той темной летней ночью. Тогда он тоже много играл и пел… Выглядела девушка сейчас не в пример лучше, и теперь ее природная, не сравнимая ни с чем красота играла полнотой жизни, щеки слегка румянились от пронизывающего соленого ветра, и она положительно прибавила в весе, так, чтобы больше не казаться болезненно тонкой.
Мечник, казалось, вовсе не растерялся: только приветственно кивнул ей, без вспыхнувшего восторга, но радушно.
— Миледи, — и поцеловал хрупкую ручку, как сделал бы в отцовском замке — или в любом другом.
— Милорд, — смеясь, ответила она. И, на удивление Осверина, руки не отняла и не отвела взгляда.
И никто из них не счел это странным или чужим этой продуваемой всеми ветрами крохотной набережной во всеми богами забытом маленьком портовом городке. Недели пути отделяли его от столицы — но каким-то неуловимым чутьем эти двое разглядели друг в друге равных, стоящих одинаково близко к сияющему трону королевства.
Но взгляд прекрасных смеющихся глаз в обрамлении черных длинных ресниц завитком был обращен только на менестреля. И он тоже знал об этом, и улыбался.
— Рад новой встрече и твоему благополучию. К несчастью, или к радости, но нового коня у меня теперь нет, — Осверин подмигнул ей, и она снова невольно рассмеялась.
— Прости за того, в лесу. Он славный. Вернула бы его тебе, да только он не со мной…
— Кто-то дарит девушкам букеты, чтобы познакомиться, — кашлянул Аскольд, — а мой друг пошел дальше, преподнес лошадь, и все сложилось.
Девушка посерьезнела всего на несколько мгновений.
— Это действительно спасло мне жизнь. Благодарю. Ума не приложу, как вы…
— Профессиональная тайна, — улыбнулся мечник.
— Выжил кто-нибудь?
— Никто.
Она окинула его совершенно другим взглядом, и одним богам известно, что в нем было — все что угодно, кроме страха и вины.
— Видимо, действительно речь идет о профессионализме. Спасибо еще раз.
Девушка куталась в теплый плащ, но было видно, что напористый ветер пронизывал ее до костей. Аскольд и Осверин на мгновение пересеклись взглядами, и мечник одобрительно улыбнулся уголками губ.
Менестрель уже вешал гитару за спину, готовясь предложить девушке руку.
— Ты продрогла насквозь. Бокал вина пошел бы тебе на пользу, м?
Она одарила его виноватой улыбкой.
— Сожалею, милый бард, но я должна ехать. Моя семья не потерпит промедления в возложенном на меня деле. Я с огромным удовольствием отблагодарю тебя в нашу следующую встречу, — он подмигнула ему и вдруг крепко поцеловала в уголок тонких губ, а ему хватило реакции ответить ей тем же, — так что до свидания!
Осверин просиял и все еще улыбался, когда девичий силуэт снова исчез в ночной темноте.
Маленький портовый городок спал и видел десятый сон. Ветер мог сколько угодно завывать по переулкам, биться в закрытые ставни и двери, тщетно ища лазейки к людям: ему не под силу было разбудить их. Там, где горел огонь, его свет был словно летний закат, где не было огня — царила домашний мирный мрак. Прочь из города спешила только миниатюрная фигурка завернутого в плащ путника, успешно сопротивлявшегося напору ветра, а по пустынным причалам, не торопясь, шли на свет постоялого двора еще двое. И в тишине, окутанной мерным прибоем, пела гитара, а ветер уносил ее голос выше самых высоких волн и мачт.
