Рогар посмотрел на них взглядом «Вы уверены?», на каждого по очереди, пристально и сумрачно.

Музыкант кивнул за них обоих.

— Да, Ваше Величество, точно.

Он не проверял стены и стражников, но брату своему верил, пожалуй, больше, чем себе. Было, за что.

Тогда король Рогар встал и стал ходить по комнате, мерить шагами расстояние от кресла до стены, и до камина, снова до кресла, и до стены… А братья сидели молча, не следили за ним глазами, только одинаково точно и по-разному, каждый по-своему просчитывали все варианты развития событий.

— Они предпримут еще одну попытку, — звякнул бокалом Осверин.

— Две.

— Да, пожалуй что и две.

— Ты же понимаешь, что проигнорировать вторую будет сложнее, чем первую?

— Вряд ли получится.

— А объявить войну Тайному Совету…

Рогар выругался и хлестко, зло всадил в стену еще один кинжал.

— У меня там — война! С другой стороны — пираты. И тут я узнаю, что в моем собственном дворце, те, кому мы с отцом и братьями доверяли наши спины, готовятся начать со мной еще одну войну!

— А ты должен быть милым и начать свое правление с добрых и мудрых решений, — вставил менестрель.

— Черт подери, да! А что, если эти сволочи объединятся?!

Аскольд поднял на него спокойный-спокойный, как гладь зимнего горного озера, взгляд.

— Мы сделаем это раньше.

***

Прием начался минута в минуту. Сиял паркет, сияли красотой первые красавицы Обитаемых Земель, и в окнах и зеркалах плясали тысячи отраженных огней. Такой утонченностью в выборе напитков и блюд не мог похвастаться прием ни одно другого королевского двора. Рубиновые южные вина, золото сладких фруктов с Островов; сладости, словно творения кропотливого ювелира — на посуде с подозрительно золотой каймой.

Лучшие музыканты заняли две галереи вдоль тронного зала. Были там и темноволосые черноглазые выходцы из вольных народов, были и знаменитые придворные музыканты, и кое-кто из братии комедиантов — но, конечно, только те, чья слава летела вперед их песен по всем землям, где ступала нога путника. Дамы всех возрастов, бесспорно неотразимые и только уверенные в своей неотразимости, поглядывали на галереи с интересом: общеизвестно, как девушки и женщины любят менестрелей. Особенно много благосклонных взглядов обращалось на сребровласого и миловидного Осверина. А тот и рад — раздавал улыбки направо и налево, встречал взгляды открыто и прямо и пел, не отводя своих светлых глаз.

Лорд Витт вошел в зал со своим отцом, чинно кивая знакомым. Осверину непривычно было видеть его разряженным в пух и прах — даже при их первой встрече молодой лорд не был одет как-то по особенному, а потом и вовсе чаще был вымазан пылью, слегка потрепан и взъерошен, со штанов вечно не удавалось отстирать чужую кровь, а его аристократичный нос нещадно сгорал на палящем солнце. Теперь же он выглядел тем, кем и являлся, и о чем Осверин неизменно забывал — лучшим другом короля, наследником огромного состояния, лучших замков и земель. Отец его, еще далеко не уступивший времени, широкоплечий, как и в свои двадцать, статный, чертовски похожий на сына, держался так, словно пришел к себе домой: невозмутимо, спокойно-весело и благодушно, тактично пряча ту внутреннюю силу, которая так и сквозила в каждом его движении или взгляде и все равно не скрылась бы под добродушием до конца, что бы милорд не предпринял.

Король же пока не появлялся — герольды объявляли только многочисленных гостей. План соблюдался неукоснительно.

Аскольд Витт совсем легко кивнул младшему названному брату — и больше не смотрел на него. О том, как пристально наблюдают за ними сейчас, молодому лорду ли было не знать.

Воспользовавшись временной заминкой, Осверин украдкой хрустнул пальцами и, убедившись, что это увидел и сосед, и еще говорливый певец с гитаристом, проводил взглядом девицу с винными кубками на подносе.

— Красавица! — окликнул он, подрываясь с места. — Красавица, угостят ли скоромного странника глотком вина? Он был бы счастлив, если бы еще из твоих рук!..

То, что отвечала ему девушка, было уже не важно. Кивнув ей с лукавой полуулыбкой и совершенно не слушая, что она говорит, Осверин подцепил первый попавшийся кубок и в несколько мгновений затерялся в толпе.

Минутой позже менестрель уже сидел на подоконнике, скрытом от глаз гостей роскошным гобеленом, и шептал на ухо баронессе из восточных пределов, стараясь удержаться на грани делового шепота и не придать своему тону значение другого, всем известного рода.

Леди, в розовом платье, самом модном, с украшенными запястьями и прекрасными золотыми волосами, отлично осознавала, что является украшением и этого вечера, и любого другого, где появится. А Осверин, в свою очередь, осознавал это — и выражал свое осознание голосом, которым владел просто мастерски.

— Миледи, уж можете мне поверить, мой брат и впрямь мог не зря заслужить ваше внимание, но человек умный и проницательный вскоре разглядит, что он — откровенно не лучшая партия.

— Почему же? — миледи надула губки и повела глазками так, словно не разговаривала только что с гобеленом.

— Понимаете, Леонора… Как бы сказать, а, — Осверин демонстративно помялся, — он не слишком-то спешит жениться. Я даже не до конца уверен, будет ли он задумываться об этом: тут замешана старая история о нераздельной любви, стремлении сердца, ну, вы должны понять…

Миледи вдруг открылись ранее неизвестные стороны личности ее избранника. Надо же, такой прекрасный, гордый и бесстрашный воин, некогда полюбивший девушку — конечно, принцессу! — полюбивший, решившийся на подвиги, храбро противостоявший всем опасностям, но так и не дождавшийся взаимности! «Что ж, ты сама виновата, растяпа, — не без ехидства сказала леди Леонора воображаемой принцессе». Принцесса рыдала в своей комнате и не собиралась отвечать, и теперь Леонора чувствовала себя куда лучше — не достался ей, так достанется мне.

Она так увлеклась рисованием трогательных и трагичных зрелищ в своей голове, что Осверину пришлось легонько тронуть ее за плечо. («Безнадежно!» — вздохнул он про себя. Все его подталкивания и подводки в нужную сторону ломались о непробиваемую влюбленность и отсутствие логики. И это было трудно.)

— Миледи! — ладно, раз окольный путь не срабатывает, пойдем напрямую. — Миледи, Аскольду нужна ваша помощь!

И это сработало, как волшебное отрезвляющее слово.

Леди Леонора оживилась, наклонила хорошенькую головку, пряча удивленную улыбку за ломтиком какого-то летнего фрукта с листом.

— Моя помощь?.. О, герцогиня, — учтивый кивок.

Осверин затаил дыхание.

— Леди Леонора, доброго вечера.

— А… ваши заколки с лунными камнями, подарок герцога, удивительно идут к вашему платью.

— Благодарю, милая, — и дама, улыбнувшись, уплыла к другому беседующему кружку.

— Так что, невидимка-музыкант, моя помощь? — как ни в чем не бывало продолжила девушка. Осверину показалось, или выглядела она вовсе не такой непроходимой дурочкой, как несколько минут назад?..

Он кашлянул и заговорил о деле: и уложился всего в пару предложений.

Леди Леонора откинула со лба прядь волос и обернулась к герольду с живым интересом, гобелен за ней едва заметно колыхнулся от дуновения прорвавшегося в зал ветерка. Дело было сделано.

— Осверин! — бродячий певец, путешествующий от одного богатого замка до другого, скоренько доел пирожное и заулыбался менестрелю. — Где ты был так долго?

Тот только усмехнулся, поведя тонкой бровью.

— Я же сказал — красавица!

На галерее для музыкантов раздался взрыв хохота, который не смогли заглушить даже многоголосые мелодии аккомпанемента к танцам. Вечер продолжался.

Следующим в зал вплыл немолодой уже барон с запада, с женой и племянницей, и их назвали чуть скомкано, вызвав недовольный взгляд лорда, который виновник и не увидел. Все в зале — даже объявляющий гостей герольд не выдержал — уставились на двери.

Появился принц Жемчужного Острова. Загорелый, красивый ослепительно, в наряде, чуть презрительном к последней моде, он был действительно невероятно хорош и притягивал к себе восторженные взгляды.