– Девчонки. – Я сжимаю дверцу шкафчика и разворачиваюсь к ним. – Что мне делать, если мы снова поцелуемся?

– Получать удовольствие? – Лидия морщит лоб. – Я не поняла. Тебе не понравилось, как он целуется?

– Конечно, понравилось. – Я стараюсь сдержать вздох. Было бы легче, если б они знали, почему я так нервничаю. – А что, если он захочет заняться сексом?

Лидия склоняет голову набок. Клавдия вскидывает брови. Они переглядываются.

– Симона, вы поцеловались один раз, – отчетливо выговаривает Клавдия, как будто я могу не понять. – Это еще не значит, что вы поженитесь.

– Но что, если…

– Я знаю, о чем ты, – осторожно говорит Лидия. – Поцелуй случился так быстро, и теперь ты переживаешь, что будет дальше. Но секс – это большой шаг. Можешь об этом не думать, пока вы не определитесь, насколько у вас все серьезно. Понимаешь, о чем я?

Оригинальный выход. Не думать? Может быть, я действительно тороплю события. Может быть, после вчерашнего ничего не будет, хоть я все еще и чувствую его поцелуй. Бо́льшая часть меня надеется, что дальше что-то все-таки будет – даже если это значит, что мне придется сказать ему правду, рискнуть и быть готовой расхлебывать последствия.

– Боже, ты посмотри на нее! – восклицает Клавдия, возвращая меня на землю. – Ты правда думаешь, что вы поженитесь!

– Вовсе нет!

– Очень похоже, что да, – говорит Лидия.

– Не могу понять, то ли он тебе так сильно нравится, то ли это просто недотрах, – заявляет Клавдия. – В любом случае, хороший вибратор тебе не помешает. Давайте все вместе зайдем в секс-шоп. Мне нужно купить для Эммы.

– Там разве документы не спрашивают? – напрягается Лидия. – Нам не продадут.

– А мы достанем поддельные, – отмахивается Клавдия. – Ну так что, в субботу?

– Девчонки, – ворчу я. – Вы не помогаете ни фига.

– О, поверь мне, – широко ухмыляется Клавдия, – вибратор сотворит чудеса.

Я вздыхаю и поворачиваюсь обратно к шкафчику. Там по-прежнему беспорядок, и сложенные кучей бумаги так и норовят вывалиться наружу. Видимо, в первый день учебы у каждого для меня что-то нашлось: расписания, списки принадлежностей, правила, тематические планы. Глядя на эту бумажную гору, можно подумать, что я просто пихаю туда все без разбора. Я пробегаю глазами вдоль и поперек этого хлама в поисках синей папки. Найти что-нибудь в этом бардаке нереально. Несколько листков падают на пол. Я нагибаюсь, чтобы их поднять.

– Симона, камон. – Клавдия садится рядом на корточки и начинает подбирать бумаги. – Мы пытаемся помочь. Не хочу быть стервой, но… просто мы знаем, что у тебя в этом не так много опыта.

– Ну спасибо, – бурчу я, сгребая оставшиеся листки.

– Увидимся позже. – Лидия касается моей руки. – Ладно?

– Угу, – говорю я. Из стопки бумаг торчит сложенный вдвое желтый листок. Странно.

Лидия с Клавдией идут по коридору. Я хватаю информационный пакет одной рукой, а другой разворачиваю записку.

Читаю за несколько секунд. Потом перечитываю снова. Слова кружатся в моей голове, один раз, второй, третий, но их смысл до меня не доходит. Я просто держу записку в трясущихся руках и таращусь на выведенные каракулями строчки:

«Я знаю, что у тебя ВИЧ. Если ты до Дня благодарения не перестанешь ошиваться с Майлзом, это узнают и все остальные».

– Симона, будешь грызть ногти – занесешь инфекцию. Радость моя, мы же об этом говорили.

Я выдергиваю руку изо рта, но на папу не смотрю. Наверняка он уже заметил, что со мной что-то неладно. Мы едем в больницу Святой Марии, и за все это время я на него еще ни разу не взглянула. Мне кажется, что, если я на него посмотрю, он прочитает мои мысли. Понятно, что папа не против моего увлечения парнем, но вот записка? Да они с отцом школу в клочья разнесут.

Может быть, им и правда нужно вмешаться? Ведь тот, кто подбросил записку, за мной точно следил. Иначе как бы он узнал, где мой шкафчик? Спрашивается, и сколько это уже продолжается? Пару месяцев, с тех пор как я перешла в школу Пресвятого Сердца? С тех пор как Майлз устроился рабочим сцены? Или с тех пор как мы вчера поцеловались?

А что, если все узнают? Ну уж нет. Заново это я не переживу.

Но если мои родители пойдут разбираться к директрисе, она точно не будет единственной, кто узнает о моем положительном статусе. Обязательно услышит кто-нибудь еще: секретарь, охранник, может быть, даже учитель. И ведь иногда за дополнительные баллы в офисе директора работают ученики. Что, если услышит один из них и потом расскажет куче народа? Если родители пойдут разговаривать с директрисой, мою тайну может узнать вся школа.

А что, если это всего лишь дурацкая шутка и я делаю из мухи слона? Нет, я не могу сказать родителям о записке. Придется разруливать все самой.

Я даже не знаю, что я по этому поводу чувствую. Думала, буду переживать или злиться, но я просто оцепенела. Как будто то, что случилось в пансионе Матери Божией Лурдской, происходит снова, и я никак не могу это остановить. Но что-то же я должна сделать. Если все узнают, что у меня ВИЧ, то меня ждет кое-что похуже, чем оцепенение.

– О чем задумалась? – Папа делает поворот. – Предвкушаешь встречу с друзьями?

– Они мне не друзья, – фыркаю я.

– Да брось, это неправда, – говорит он, но в глаза мне не смотрит. – Мы с отцом считаем, что тебе важно общаться с другими ребятами.

– Такими же как я.

– Ну да. – Он бросает на меня взгляд. – Ты ничем не отличаешься от других, радость моя, и ты это знаешь. Просто есть вещи, которые не могут понять Лидия и Клавдия, которые не можем понять мы с отцом. Ну, ты знаешь, что я имею в виду.

– Я почти об этом не думаю, – возражаю я и даже почти не вру. – К тому же никто там не общается. Все сидят и дают односложные ответы, пока сессия не закончится.

Папа издает гортанный звук и заезжает на парковку. Больница находится близко от дома, отцу легко добираться сюда по утрам. По крайней мере, я могу не беспокоиться, что здесь окажется кто-нибудь из моей прошлой школы: это слишком далеко и неудобно. Пока я там жила и училась, к врачу мне все равно приходилось ездить, но зато группу взаимопомощи можно было пропускать.

Никогда не думала, что здесь можно встретить кого-нибудь из моей новой школы, но, пожалуй, вариант реальный. Это бы объяснило, как кто-то узнал, что у меня ВИЧ. Эх, как бы я хотела, чтобы мне не нужно было об этом думать. Между работой отца, волонтерством папы и моей группой больница Святой Марии стала нам вторым домом. И криповому сталкеру нехрен здесь делать.

– Кто-то сегодня не в духе. – Папа бросает на меня взгляд. – Ты уверена, что не хочешь со мной поговорить?

– Уверена, – бурчу я. Но глаз не поднимаю. Вместо этого я смотрю на его рубашку. В ответ с рубашки на меня смотрит Принс во всем своем пурпурном великолепии. – Просто я ненавижу сюда ходить.

– Ох, Мони. – Он кладет руку мне на плечо. – Ну, все не так плохо.

Вообще-то все так плохо. Встречи группы взаимопомощи проводятся каждую среду в одной из переговорок в задней части здания. Наверное, здесь врачи обсуждают то, что нельзя открыто сказать в приемной. Хоть мы и далеко от основных помещений больницы, сюда все равно просачивается запах антисептика. В комнате нас примерно десять человек. Мы сидим на расставленных в круг пластиковых стульях.

Встречи ведет Джули, недавняя выпускница колледжа. Сейчас она подкатывает к нам в кресле на колесиках. У нее нет ВИЧ, так что все, что она говорит, раздражает еще больше. Потому что она не тру, ей нас не понять. Но сегодня она принесла пончики – значит, есть шанс, что я смогу ее выдержать.

– Привет, ребята, – говорит она, передавая коробку сидящему рядом парню. – Как дела?

Все отвечают одновременно, но звучит это как вялое бормотание. Я знаю, что Джули старается (почти уверена, что она купила эти шоколадные пончики на свои деньги), но душу я тут еще ни разу не изливала и сегодня этого делать не собираюсь.