— Это очень мило, — усмехнулась я, — и я понимаю, быть вежливой, ласковой и все такое, — я заметила, как насторожился папа, и дополнила: — Это лучший твой выбор, правда. Если он, например, пригласит меня куда-нибудь… — отец прищурился, — то я с удовольствием соглашусь. Обещаю. Буду вести себя хорошо, все как тебе нравится. Но ты кое-что забыл. Ты обещал мне деньги.

— Ты всё-таки поедешь к очередной подружке? — скривился отец. — Стася.

— Пап, — я нахмурилась, — у него встреча. Ему не до свиданий. И даже если будет до свиданий, мне нужны деньги, — не для того, о чем я говорю, но придется лгать до конца. — Ну платьице себе может прикуплю какое-нибудь симпатичное. Ну пааап!

Отец закатил глаза, но всё же закрутил головой и, обнаружив свой кошелек, брошенный на столик в холле, потянулся к нему. Я молча наблюдала за тем, как он, кривясь от своей привычной скупости, добыл оттуда несколько стодолларовых купюр, а потом поступила так, как делают все нормальные мажорки во всяких фильмах-сериалах — сунула руку в кошелек и выгребла всё остальное.

— Ну я же должна быть максимально красивой, правда? — проворковала я, вызвав у отца полную умиления улыбку, и быстро спрятала деньги в сумку, пока не передумал, — спасибо!

— чмокнула папеньку в щеку, надеясь, что он не обратит внимания на отсутствие помады, и буквально бросилась к стоявшей у ворот машине Олега.

Он, к моему удивлению, даже вышел из авто, чтобы открыть передо мной дверцу автомобиля и помочь устроиться. Потом обошел машину, занял водительское место, повернулся ко мне и, будто я была маленьким несмышленым ребенком, помог застегнуть ремень безопасности. Я почувствовала, что краснею, когда его ладонь на мгновение задержалась на моем животе, и вжалась в спинку автокресла.

— Куда едем? — спросил он.

Я выпалила адрес больницы слишком быстро для того, чтобы это выглядело как нормальная реакция спокойной, уверенной в себе девушки, но вызвала у Олега лишь улыбку.

— И все же, твой отец — очень странный человек, — протянул он, так толком и не обосновав свое мнение.

Я не ответила, пытаясь сконцентрироваться на собственных разбегающихся в стороны мыслях.

Олег притормозил возле больницы и поймал меня за руку, не позволяя выйти.

— Ресторан все еще в силе, — напомнил он. — Я буду ждать. И надеюсь, не зря.

— Зачем? — не сдержала усмешку я. — Какой в этом смысл?

— Это имеет значение? — усмехнулся Олег. — Возможно, то, что я предложу, будет тебе интересным.

Он скользнул по мне типичным мужским взглядом, тем самым, которым меня часто одаривали посторонние мужчины, с которыми я случайно сталкивалась где-то на улице или, к примеру, в университете. Только вот те мальчишки, с которыми я училась, уступали Олегу во всем остальном, и от их взгляда меня не пробирало до костей, а просто становилось смешно.

Нет, ни на какую встречу я не пойду. Могу себе представить, чем закончатся такие игры с огнем — точнее, с этим мужчиной, задумавшим что-то. И решившим, что имеет право меня в это втянуть. Пусть сам разбирается с отцом, с Викки… Я свою роль уже отыграла.

— До встречи, — хмыкнул Лавров, прежде, чем я успела выскочить из машины.

И уехал раньше, чем до него долетело мое нерешительное "прощай".

Я закрыла глаза и втянула носом слишком прохладный как для лета воздух. Надо взять себя в руки и не обращать внимания на такую мелочь, как чужие неоднозначные предложения. У меня сейчас есть дела посерьезнее, а я выгляжу, словно та разряженная кукла, которую какого-то черта высадили возле больницы. За минуту успела собрать неодобрительные взгляды двух медсестер, которые даже в самых розовых мечтах не могут позволить себе такую дорогую сумку.

Если б они знали, с каким удовольствием я бы её продала! Тем более, папин подарок. Но, во-первых, за неё не дадут и половины реальной цены, а во-вторых. Отец узнает и устроит скандал. А потом вся моя афера накроется медным тазом.

Не знаю, как папочка до сих пор умудрялся считать, будто я забыла о маме точно так же, как и он. Мать растила меня до моего совершеннолетия; до того момента, пока ей не стало совсем плохо, а я не обрела мнимую свободу вернуться обратно к отцу. Когда родители делили имущество, мама хотела оставить за собой только одно — ребенка. Суд позволил ей это сделать. Папины адвокаты отгрызли почти все, но мама надеялась на наследство, оставшееся ещё от её родителей, на счет, на котором было накоплено на черный день. Она никогда не сидела сложа руки и полагала, что её болезнь — лишь временное недомогание. Да, она больше не сможет иметь детей. Но от кого? Мама любила моего отца, искренне любила, а он потоптался грязными ногами по её чувствам и ушел к этой мерзопакостной Викки, как только понял, что красивой куклы, которая радостно встречает его по вечерам, больше нет, а есть измученная, уставшая, немного осунувшаяся женщина.

Мама оставалась потрясающе красивой и удивительно одинокой. Но все это была бы ерунда, если б не проблемы со здоровьем.

Все деньги, которые у нас были, ушли на первую операцию. Как-то внезапно терапия перестала помогать, и как мама ни сопротивлялась, вынуждена была согласиться — и лечь под нож. Мне было восемнадцать. Ей — всего сорок четыре. Девять лет разницы с Викки! Пропасть для моего драгоценного папочки.

Я вернулась к отцу, заявив, что устала от матери и хочу жить с ним.

Я вернулась к отцу, потому что у него были деньги. И они больше всего на свете были нужны моей маме. Когда я пропадала ночами и рассказывала отцу, что я в клубе или гуляю с подругами, я всегда была рядом с матерью. Прогуливала пары не потому, что мне не нравилось учиться или хотелось походить по магазинам, а потому, что больше некому было в этот момент приготовить маме еду.

Первой попытки попросить деньги на лечение мамы оказалось достаточно, чтобы понять: отец ничего не даст. Если я взбрыкну, хлопну дверью и пойду работать, то… То что? Сколько может заработать официантка, секретарша, уборщица, фрилансер, куда ещё могут взять девчонку после двух — а тогда после одного курса в университете? Гораздо меньше, чем удавалось вытащить из отца. Когда он давал наличные, их можно было тратить сразу на лекарства. Кидал на карту — приходилось просить о помощи подруг. Они покупали, что планировали, с моей карты, мне — давали деньги со своей. Иногда помогали, но крохи благородства детей богатых родителей — то, чего матери точно не хватит.

Приходилось имитировать роскошную жизнь. Обзавестись красивой одеждой, несколькими дорогими сумками. Иногда отец заставлял Викки проявлять щедрость, и когда мы с нею вдвоем ходили по магазинам, рассчитывалась она, а я брала все, что могла, чтобы притвориться богатой наследницей богатого папаши. Для него же. Для этой мерзкой семейки, сконцентрировавшейся только на своем достатке. Потому что все, что мой отец мог говорить о моей матери, это короткое "её не существует". И он довольно ясно дал мне понять, что если вдруг я вздумаю отрицать его тезис, то тоже перестану существовать.

Сегодня было проще. Отец дал деньги наличными, а с подружкой я могла посидеть, например, в том же Саваже и оставить там крупную сумму денег. Или сделать ещё какую-нибудь глупость, например, потерять несколько купюр. В чем проблема? Отец не станет считать наличку, если мое поведение не покажется ему подозрительным. К тому же, сегодня, разыграв сцену перед Олегом, я на время получила статус хорошей девочки в папиных глазах.

Вот только шагала я сейчас не в ресторан на встречу с подругой, а ко входу в больницу.

Неприятный запах лекарств сразу же ударил в нос, но я не поморщилась — привыкла. Уверенно двинулась вперед, зная, что среди снующих туда-сюда врачей с легкостью опознаю того, который мне нужен.

— Анатолий Игоревич! — окликнула я врача, устремляясь к нему. — Анатолий Игоревич, постойте!

Мужчина послушно остановился и обернулся, и по печальному взгляду я поняла: ничего хорошего не услышу.