— Я люблю тебя, — вторю ему и так же, как и он несколько мгновений назад, оплетаю ладонями его лицо.

Тея

Из кабинета выхожу в какой-то прострации. До сих пор не могу понять, почему так вышло, что Ян идеально подходит на донорство нашему сыну, тогда как я — нет. Это подтверждает, что Саша действительно его сын. Сын по крови, плоти.

Между нами тишина, что напрягает. Мы толком ни о чём не поговорили, не выяснили, что между нами. Да, есть чувства, и нас тянет друг к другу. Притом, что нас ещё связывает общий ребёнок, но мы не были с ним близко… Близко настолько, чтобы жить вместе, просыпаться и засыпать в объятиях друг друга. Не было ничего такого, и неизвестно, получится ли у нас семья, тогда как с Татой у него уже давно налаженная совместная жизнь.

Это ещё больше гложет меня внутри, съедает, как яд, кислота, распространяясь по моей крови, медленно захватывая всё тело, сердце, разум. И я знаю это чувство, знаю, как оно называется. Его ни с чем не спутаешь. Ревность. Вот что это такое. И от понимания этого я отшатываюсь назад. Кого-то задеваю, поспешно извиняюсь, и тут же мои руки ловят.

Поднимаю голову вверх, сталкиваясь взглядом с мужчиной, который пристально вглядывается в мои глаза, стараясь распознать, из-за чего я волнуюсь, причины моего состояния.

Ян тянет меня в сторону, туда, где располагаются возле кабинетов стулья. Показывает взглядом, чтобы я села. И я безоговорочно подчиняюсь ему — присаживаюсь, но совсем на край сиденья. Мужчина устраивается на корточках передо мной, окутывает мои руки своими большими ладонями — они холодные. Не знаю, отчего. Наверное, от страха перед будущим. Перед всем тем, что нас с ним ждёт, перед неизвестностью — а сможем ли мы справиться с этим, сумеем ли выдержать все удары судьбы?

Ведь не будет всё так просто, как кажется на первый взгляд. Между нами столько всего стоит. Прежде всего это брак с моей родной сестрой-близняшкой, которая, уверена, так просто не сдастся, не отступится, не отдаст своего мужа мне — сестре, которая когда-то давно её замещала и по-дурацки влюбилась, не сумев уничтожить в зародыше своё чувство к мужчине, который ей не принадлежит.

Так же и родители, которые, уверена, будут на стороне Таты, потому как это я увела её мужа, а совсем не наоборот. Их не будет волновать, что у нас есть чувства к друг другу, общий ребёнок, которому тоже нужен отец. Им будет на всё это наплевать, потому как это я во всём виновата — я соблазнила Яна, притворилась Татой. Во всём этом виновата. И в чём-то я даже буду с ними согласна.

Я согласилась на ту авантюру, подменила сестру и впуталась во всё это тоже я. Меня никто не заставлял, поэтому во всём виновата я.

Я могла бы закрыть все чувства на замок, притвориться, что ничего нет и не было — будто я ничего не чувствую к этому мужчине. К чужому мужчине. Но я просто не могу. Не могу закрывать, прятать то, что вырывается из клетки, плотно закрытой на замок, от которого у Яна всегда был ключ.

И вот он вновь ворвался в мою жизнь, когда мне это так нужно было. Когда больше всех нужен был он. Сильный, тот, кто закроет от всех ветров, решит все проблемы, назовёт своей и никогда не отпустит, какие бы между нами ни были преграды.

Я слабая сейчас, потому что слишком долго была сильной. И вся боль, что росла с каждым днём всё больше и больше, теперь вырывается, сносит все преграды, что я так старательно воздвигала, пытаясь оградиться от всего мира. Я задыхаюсь вместе с ней. Пытаюсь держаться, но всё летит в бездну, стоит только этому мужчине появиться в моей жизни.

С Бергером всегда всё было по-другому. Я не казалась и не старалась быть другим человеком, а просто была такой, какая я есть на самом деле. Даже тогда, когда притворялась Татой. С ним всегда была я, а не моя сестра.

Но видел ли он всё это? Чувствовал, что рядом с ним я, а не Тата, хоть мы и похожи с ней буквально как отражение зеркала? Если даже в детстве нас путали родители, то что говорить о человеке, который был с близняшкой всего ничего. Нас невозможно отличить. Лишь при близком контакте можно узнать, что мы разные.

И, если вспомнить ту самую фразу, что сказал мне Ян в ванной комнате в родительской квартире, становится понятно, что он узнал, что мы разные. Потому что родинка на спине под лопаткой на правой стороне — это то, что нас отличает друг от друга. Он узнал, но почему тогда всё так? До сих

пор не могу сложить два плюс два, хоть и арифметика всегда была для меня понятной. А тут вроде лёгкое уравнение, но решить и понять его не могу.

— Что ты опять себе надумала? — сквозь свои мысли в голове слышу голос Яна.

Качаю головой. Не хочу его нагружать своими мыслями, сомнениями и тем, как пытаюсь разгадать загадки, которые почему-то не поддаются моему пониманию.

— Тея, — говорит Ян властно, так что вырывает меня из моих мыслей, приказывая обратить на него внимание, а не копаться у себя в голове, пытаясь решить что-то. — Ты сама в кабинете сказала, что любишь меня. Это что-то да должно значить для доверия и того, что у нас с тобой есть.

— А что у нас с тобой есть? — склоняю голову набок, пристально вглядываясь в его черты. Такие родные, любимые.

И как я жила без него всё это время?

— Как минимум, чувства. Как максимум — будущее, — говорит спокойно, как будто знает, что так всё и будет.

— Ян, — но меня перебивают, не давая договорить.

— Послушай очень внимательно всё то, что я скажу, чтобы ты не накручивала себя и свою прекрасную головку, — киваю и пристально смотрю, чтобы запомнить всё то, что он скажет.

Всё то время, пока мы говорили, Ян не выпускал моих рук из своих — грел, ласково водил по коже пальцами, вызывая на моей коже мурашки.

— Тогда, двенадцать лет назад, я сразу понял, что ты не Тата. Вы разные. Абсолютно.

Качаю головой, хочу вновь вставить слово, но грозный взгляд Бергера отрубает мои попытки доказать, что мы одинаковые. И я прекращаю эти попытки, впиваюсь в него взглядом.

— В тебе столько света, малыш, что не влюбиться было просто невозможно, — на его губах появляется лёгкая улыбка. Одна рука тянется к волосам, заправляет прядку за ухо. — Ты лучилась теплом. Такая маленькая девочка, которую хочется защищать и никуда не отпускать. Даже в поведении вы совсем разные, Тея.

Наклоняется к моим рукам, целует, проводит пальцами, а потом вновь поднимает на меня свой взгляд.

— Ты отдавала всю себя мне, когда как сама Тата только брала. Твоя теплота, забота пленили меня, я просто окунулся в тебя, девочка. И не смог выплыть. С первого раза и навсегда, — вновь прикасается рукой к моей щеке, только теперь окутывает мою щёку полностью своей большой ладонью. — Тогда я разговаривал с Татой и всё ей рассказал, когда появилась вновь она, а не ты. Я ждал тогда тебя, а как только увидел её, понял — это не мой Ангел.

По моей щеке течёт, лаская мою кожу, слеза, прикрываю глаза, трусь о ладонь Яна щекой, как кошка, что ищет ласки, тепла.

— Мы поругались тогда с ней, — продолжает, смахивает пальцами мою боль. — Я хотел найти тебя, поговорить.

Сердце сжимается от его слов. Он злился?

Ян замечает мою неожиданную скованность и словно чувствует, улавливает, о чём я думаю.

— Я не злился и не хотел причинить тебе боль. Я любил тебя и хотел быть именно с тобой, не с Татой. Но на следующий день у меня начались проблемы. Мне нужно было уехать, — от последних слов сердце замирает. Распахиваю глаза, с беспокойством смотрю на своего мужчину.

Тея

От мысли о том, что у Яна были проблемы, и только потому он уехал, не мог быть со мной рядом, моё сердце сжимается ещё сильнее, принося ещё больше боли. Хочу спросить, что тогда случилось, связано ли это как-то с сестрой, потому как эта мысль бьётся в голове с тех пор, как он рассказал то, чего я не знала.

Тата мне ничего не говорила. Лишь сказала, что, видя моё состояние в последние дни и то, как я влюбилась, решила, что поговорит с ним и во всём признается. И будь что будет. Главное — это моё счастье. А потом, когда она вернулась, сказала, что Ян не желает знать ни её, ни тем более меня — девушку, которая врала ему и притворялась сестрой, когда можно было бы всё рассказать. И, может быть, он бы понял. А теперь он не хочет иметь со мной и её семейкой никаких отношений.