Совсем иное дело – другой дорогой гость, Илья Борисович Суторин, не избалованный официальными и иными торжествами. Он именно приехал на праздник и основной его задачей здесь в первые минуты мыслилось сохранить себя в форме и надлежащем достоинстве до вручения новосёлам подарка. Наконец, эта ответственная миссия была выполнена: дальний гость, здраво рассудив, что за время строительства и организации застолья они порядочно поиздержались, вручил Баеву конверт с ощутимой суммой денег. После сопроводительного спича он почувствовал себя совершенно свободным и не пропускал более ни одного тоста.

– Держи, Борисыч! – подбадривал его хозяин, поднимая стопку, и Илья Борисович с готовностью поднимал свою. Баев со своей Катериной, Суторин да сосед Семёна Петровича Мамалыгин составляли костяк бригады пожилых, которых всего насчитывалось десятка полтора. Из них самый почтенный возраст имел как раз Иван Иванович Мамалыгин, с которым Суторин скоро пребывал на короткой ноге. Ветеран животноводства хоть слишком и не налегал на крепкие напитки, но отдавал им должное, и не норовил втихаря слить спиртное куда-нибудь в пустую тару. Достойный человек!

– Иваныч, а сколько тебе, извиняюсь, годков? – спросил Илья Борисович, подкладывая соседу на тарелку жареную курицу.

– Так уж 72 стукнуло.

– О-о! А выглядишь – на 70. Ей-пра!

– Ага, – польщенно отозвался Иван Иванович. – А тебе?

– 59.

– А-а. Ну, тоже выглядишь… – Неизвестно, что хотел дальше сказать Иван Иванович, но передумал и ничего не сказал.

Тем временем праздник из-за столов начал перемещаться на танцевальное поле. И уж тут удержу вышедшим на него не было! Изголодался народ по общественному веселью, что и говорить. Не выдержав вибрации танцелюбивых мышц, вышел в круг и Суторин, маня за собою Баева и Мамалыгина. Баев последовал призыву и ненадолго присоединился к топающим и хлопающим, Иван же Иванович остался на месте. Он затуманившимся взглядом окидывал танцующих и сокрушённо думал о том, что танцы уж далеко не те, что прежде. Где те удивительные наряды, что уже сами по себе делали праздник? Где причёски, на которые уходило полдня трудов у дам и чуть меньше – у кавалеров? Ивану Ивановичу не нравилось, что одежды нынешних не отличались никаким изяществом, и значительное место тут занимали американские пастушьи штаны. Они, конечно, смотрелись гораздо эффектней старых русских порток, но нынче можно бы придумать и что-то покраше. Бальные джинсы – тьфу, срамота! Даже в театрах – они. И в пир, и в мир, и на прополку дачных грядок.

Откуда у Ивана Ивановича образовалась эта тоска по блестящим нарядам, кто знает! Верчение в великосветском обществе и раньше не было ему свойственно, а уж теперь – подавно. Но вот поди ж ты…

– Иваныч, ну держи! – призвал вернувшийся за стол Баев, наполняя стопки.

И они выпили. Тут подоспел запыхавшийся от скорых танцев Суторин, отдышался, и они выпили снова. Семён Петрович, памятуя, что он хозяин, до поры воздерживался от быстрого темпа пития, но в конце концов махнул рукой: не каждый день новоселье! Да ведь и супруга держит всё на контроле, тут же и дети во главе со старшим сыном. Есть, кому за порядком приглядеть. Суторин вполне разделял такую позицию Баева:

– Давай, Петрович, ещё разок поднимем. Такой домину отгрохал! Не хухры-мухры!

Оставив далеко позади по части возлияний умеренного Мамалыгина, оба приятеля скоро были изрядно навеселе, особенно Илья Борисович, и Баев почёл за лучшее покинуть банкетный зал, призвав на помощь старшего сына. Вдвоём с Андреем они благополучно довели гостя до пасущихся при кафе такси и скоро Баев и Суторин спешились у свжесобранного дома.

– А ведь что я тебе хотел показать, – спохватился хозяин, доведя Илью Борисовича до крыльца, – моё особенное изделие! Помнишь, я тебе обещал? С бала – на корабль! – И он повлек уже полусонного гостя к невиданному в этих местах сооружению – древнего вида кораблю. Удивляться у Суторина уже не достало сил, как и засвидетельствовать своё восхищение. С большим трудом Семён Петрович втащил старого моряка внутрь, но, завидев кровать, тот сразу же повалился на неё и уж больше ни на что не реагировал. Обескураженный Баев, у которого двоилось в глазах, с трудом добрался до дома, открыл его и доковылял до кухни, имея в виду прихватить бутылку водки и закуску. Но тут силы оставили его, он присел на кухонный диванчик и задремал. Окончательно и бесповоротно, решив возвратиться на судно чуть позже – через минуту-другую.

– Сейчас, сейчас, Борисыч, – бормотал он, неудержимо засыпая, – я мигом!

Вернувшийся Антон попытался растормошить отца, но тщетно – и оставил это до похода главных сил.

Илья Борисович проснулся довольно скоро и причиной тому стал штормовой ветер, обрушившийся на Осиновку после большой двухдневной жары. В неверном свете исчезающей в облаках луны он различил в тесном помещении спасательный круг на стене, штурвал, иллюминаторы, скупо пропускающие призрачный свет. Ветер свистел и завывал наверху, но внутри корабля всё было спокойно: ни качки, ни ударов волн по корпусу, ни криков людей.

«Идём ко дну» – сообразил бывший моряк Тихоокеанского флота и взревел: «Полундра!», после чего на ватных ногах бросился по трапу на палубу. Она оказалась непривычно тесной и несла на себе какую-то фантастическую надстройку. Но не это сразило Суторина: невдалеке шумели под напором шторма тополя, а вокруг бортов хлестала по земле молодая картофельная ботва. Поодаль виднелись тяжёлые кочаны обыкновенной сухопутной капусты. Сквозь рваные облака неслась бледная луна. И нигде – никаких признаков моря.

«Допился!» – смятенно подумал Илья Борисович и сжал ладонями гудящую, словно бубен, голову: «Говорила мама!».

***

Надежда Клюева, заручившись согласием своей бабушки на сеанс лечения баскетболиста Баева, купила заранее билеты на автобус. Бабушка жила вообще-то в посёлке при железнодорожной станции, но ехать поездом 30 километров представлялось кощунством по отношению к великим РЖД, протяжённость которых составляет несчётные тысячи километров. Автобус – другое дело. Ему без разницы. В городе, например, он может останавливаться через каждые полтора километра. И все довольны, почти никто не нервничает. Потому что знают: если нервы слабые – бери такси. Без остановок до самого пункта назначения. Можно, конечно, и на своей, но тут придётся раздражаться ещё больше – из-за пробок и бесталанных ездоков. Ещё Надя купила для бабушки подарок – замечательно пушистый платок. Вечером Андрей отправлялся отмечать со всей семьёй новоселье в своей Осиновке, но к полудню субботы твердо обещал объявиться на автобусной остановке города, поскольку в Осиновку и обратно он добирался автобусом. Баев настойчиво приглашал на новоселье и Надежду, но она отказалась.

– Ну с какой стати я появлюсь у вас сразу на новоселье? Люди ещё подумают невесть что! Сначала хоть как-то негромко познакомиться надо. Ведь надо?

– Да я бы тебя сходу и познакомил!

– Нет, как-то это неудобно: ни с того, ни с сего – и вдруг…

– Ну, так давай я прямо сейчас домой позвоню? Деревенские нравы простые. Поживёшь – сама увидишь.

– Андрей, ну что ты говоришь? Там сейчас, наверное, и без того хлопот полон рот. А тут ещё мы, всмятку…

Так что он поехал на торжество один, пообещав в удобную минуту посвятить родственников в свои личные планы относительно Надежды Клюевой.

В назначенное время Андрей, точно, обретался уже на месте; стоя на ступеньках крыльца автостанции, высматривал попутчицу. Высматривать ему было нетрудно: обтекающий поток пассажиров не заслонял поля зрения, баскетболист значительно возвышался над всеми.

Издали завидев Надежду, он стал призывно размахивать руками, что она немедленно заметила.

– Здравствуй! – с чувством приветствовал её Андрей, спускаясь со ступенек.

– Добрый день! Как новоселье? – помахивая сумочкой, спросила внучка знахарки.

– В общем-то, всё хорошо. Но с тобой прошло бы лучше.

Надежда Клюева засмеялась, больше от того, что Баев, вопреки некоторым опасениям, оказался вполне трезв и даже без признаков похмелья.