Как только Юна села за стол, отец наполнил тарелки для каждого и постучал ложкой по столу. Ровно три раза. Никто о таком не договаривался, просто с давних пор повелось. Ложки застучали о края тарелок в попытке зачерпнуть больше каши.

Итан ковырялся в горячей каше и украдкой глядел на небритого отца. Хлопья овсянки застряли среди жестких золотистых волосков на подбородке, но так и остались незамеченными. Несколько волосков посередине были чуть темнее, почти рыжими. Итан спрашивал у отца, не красил ли тот их специально. Нет, не красил. Если бы бритва не сломалась, то давно бы уже сбрил.

Халат сестры оттопыривался, и сквозь дырки виднелась молочная кожа. Изношенный, выцветший халат наводил на Итана еще большую тоску, чем папино небритое лицо. Раньше тоска была сильнее, когда этот самый халат носила мама. Сестра часто выводила Итана из себя, поэтому и тоски на неё он жалел.

– Когда приедет комиссия? – спросила мать, поглаживая отца по плечу.

Тот поджал губы и опустил ложку в пустую тарелку. Грудь высоко вздымалась, указательный и большой пальцы правой руки терлись друг о друга.

– В сентябре, – наконец, ответил отец, и его челюсть заходила ходуном так, что золотисто-рыжая борода затряслась, а очки в толстой оправе съехали на кончик носа.

– Комиссия? – переспросил Итан.

– Вечно ты лезешь, – Юна замахнулась на брата грязной ложкой, но мать стукнула кулаком по столу.

Зазвенели оставленные в тарелках ложки.

– Чего? – Юна вздрогнула и уставилась на мать.

– Никаких препираний, – в этот раз мать сверлила взглядом почему-то Итана. – Сколько раз вам говорила, что вы должны держаться друг за друга. Вы – семья, ясно?

– Да-а-а, – хором ответили дети.

– Комиссия из высшего класса, – уже спокойнее ответила мать. – Будут решать, что делать с больницей. Возможно, строить новую.

– Но на это уйдет время, – добавил отец, выдирая из бороды овсянку. – Временной больницы не будет. Сделают временный санитарный пункт. Посадят кого-то одного.

– Тебе и так платят копейки, – возмутилась Юна. – А если назначат не тебя? Мы тут вообще с голоду умрем.

– Мы что-нибудь придумаем, – твердо заявил отец.

Итан развернулся, чтобы вылезти из-за стола, но задел рукой чашку. Та сдвинулась с места и в мгновение ока оказалась на краю стола. Ложка упала, разбрызгивая остатки каши по деревянному полу.

– Я вам обещаю, – заверил отец. – Мы что-нибудь обязательно придумаем.

Итан присел на корточки, взял ложку, но подниматься не спешил, напуганный тем, с какой силой под столом отец сжимал кулаки.

Отец злился редко, только, когда дело касалось высшего класса. В отличие от матери, глава семьи Терра никогда не ездил в богатые кварталы и не любил обсуждать их достижения. Обычно мягкий и несловоохотливый, отец поразительным образом менялся, если речь заходила о правителе, высшем классе и обо всем том, что находилось за красными шлагбаумами. В тот день Итан впервые спросил родителя о разделении страны и остался пораженным изменениями, последовавшими вместе с долгожданным ответом.

К вечеру отец пришел в норму, чем Итан незамедлительно воспользовался. Перед сном школьник любопытничал сильнее обычного, потому что наставало «время страшно интересных фактов». Итан сам придумал название, чем безмерно гордился.

– Спокойной ночи, – отец присел на край кровати, на которой Итан спал вместе с Юной, и слегка ущипнул сына за нос.

– Интересный факт, – напомнил школьник и улегся поудобнее.

– Началось, – пробурчала Юна и отвернулась к стене.

– Выбирай категорию: медицина, история, литература.

Стоит отметить, что Леон Терра – самый начитанный в их квартале. До того, как сгорела центральная библиотека, он перечитал, пожалуй, тысячи книг и знал сотни историй, фактов, событий. Итан же довольствовался скудной школьной библиотекой, поэтому утолял жажду знаний с помощью отца. Отец называл это «наследственной любознательностью».

– История, – выбрал школьник в нетерпеливом предвкушении.

– Только очень коротко, хорошо?

Итан мелко закивал и задрыгал ногами.

– Помнишь, я рассказывал про пирамиду Хеопса? Так вот, она построена с соблюдением точных пропорций. В ней заложено то, чего древние египтяне знать не могли. Также в мире существуют и другие памятники древности, построенные удивительным образом. Они разбросаны по миру, но при этом все располагаются точно на экваторе. Интересно то, что чем древнее постройка, тем она качественнее. Все эти древние сооружения сейсмоустойчивы, то есть землетрясения их разрушить не могут. Ученые предполагают, что существовала древняя развитая цивилизация, которая исчезла по неизвестным причинам. Возможно, с помощью этих самых построек они пытались нас о чем-то предупредить.

– А что за пропорции? – сон, как рукой сняло.

– Завтра нарисую, – пообещал отец. – Будет много математики и геометрии. А теперь спи.

Возбужденный и с трепещущим сердцем, Итан уснул. За разноцветными волнами сновидений желтел нагретый песок Гизы, бушевали ветра, и синело чистое небо. Совсем рядом виднелась верхушка величественной пирамиды, отбрасывающей на землю треугольную тень в долгожданный день равноденствия.

***

Когда Ди отказался идти через шлагбаумы, Итан возвращался домой позже обычного. Солнце еще не село. Дрожало желтоватой точкой недалеко от горизонта. Время ужина, поэтому улицы стояли пустыми. Пыль, казалось, застыла на полпути к небу. Сквозь пыль Итан видел покосившиеся хибары, лысые огороды, на поливку которых денег давно не находили, редкие магазинчики и здание «государственного значения». Там заседали представители главной семьи страны – правящей семьи Коэло. Итан никогда не видел правителя, даже на фотографиях, но знал, что Алан Коэло – жестокий человек. Именно его отец более пятидесяти лет назад разделил страну на два класса.

– Итан Тэрра!

Навстречу мальчику бежала Юна. Щеки сестры раскраснелись, а рукав футболки (отцовской) слез на предплечье.

– Итан, – снова закричала Юна, остановилась, вернулась назад и подцепила ступней слетевший шлепок. – Да что б тебя. Итан!

Брат кинулся к сестре. Споткнулся и чудом не полетел лицом в землю. Вскинул руки, которые тот час попали в теплые ладони Юны.

– Что? – Итан не моргал. – Что стряслось?

– Там, – Юна ткнула пальцем воздух позади себя. – Там люди из высшего класса. У больницы.

– Папа, – одними губами проговорил Итан и выдернул ладони из хватки сестры. – Пошли!

Издалека виднелась дырявая серая крыша больницы. Даже птицы не решались садиться на хрупкий шифер. Темное от времени крыльцо опасно накренилось и отошло от здания. Чтобы пройти внутрь, нужно было перепрыгнуть кривую щель. Сейчас же на крыльце толпились врачи и медсестры, выглядывали из-за плеч друг друга, чтобы лучше рассмотреть небольшой белый автобус с затемненными стеклами.

Итан и Юна остановились у хибары, примыкающей к больнице. Мальчик вытянул шею и не моргал, чтобы во всех подробностях рассмотреть блестящий автобус. Такие ездили только по идеальному асфальту высшего класса. С начисто вымытыми колесами, черными, как сажа. С обтекаемыми мордами и чуть выгнутыми лобовыми стеклами. Спереди по бокам свисали зеркала, напоминающие грустно опущенные усики жуков. Огромных и устрашающих. Не ровня их желтым автобусам с истертыми покрышками и пятнистыми ржавыми боками.

Рядом с автобусом стояли четыре человека в одинаковых черных костюмах. Их волосы, покрытые чем-то влажным, напоминали замерзшие озера. На не тронутых загаром лицах – чистейшее безразличие.

Итан вспомнил, как однажды в школе им задали создать коллаж из вещей, которые ребята считают важными в жизни. Учительница выдала каждому белый картонный лист, а картинки предложила вырезать из газет. Когда Итан приклеивал к облачно-белому картону серые газетные фотографии, они казались ему чужеродными.

Теперь Итан смотрел на автобус, мужчин рядом с ним и вспоминал неудавшийся коллаж. Слишком чужие, слишком неподходящие.