…

Снилось ему, что он маленький и несчастный. Мама оставила его посреди рынка и ушла по своим делам. Вокруг проходили люди, которых он совсем не знал, но они не обращали на него внимания. Он плакал и звал ее: «Мама! Мама!» Но мама все не приходила. Никому он был не нужен, никому. Другие родители вели своих детей за руку, ни на минуту не выпуская. А он все стоял, стоял, не зная, что делать. Он не хотел потеряться. Вдруг мама вернется за ним и не найдет его на месте.

Потом он ее увидел. Оказывается, она не ушла далеко, просто из-за паники он ее не разглядел. Она стояла в трех прилавках от него, наполовину скрытая корзинами с овощами, видно было только ее лицо и темные каштановые волосы, как всегда аккуратно уложенные вокруг головы. Никогда мама не выходила на люди в растрепанном виде. А теперь всегда идеальная мама плакала посреди площади. Плакала и орала на отца, который стоял тут же, рядом с ней, понуро опустив голову и теребя в руках край куртки.

– Зачем, зачем ты к ней ходишь? Я не понимаю. Я просто не понимаю происходящего.

Он ответил ей, но не очень уверенно:

– Не твое дело, с кем я провожу свое время. Твое дело – заниматься домом и детьми. И с тем, и с другим ты не очень пока справляешься.

– Что?! – завопила мать. – Да как ты смеешь говорить мне об этом! Я прекрасно воспитываю нашего сына. Он хорошо образован, у него манеры, он сытый и чистый. Чистый, в отличие от твоей душонки! Одно дело твои шашни с прислугой или пьяные пирушки с друзьями, оканчивающиеся в постелях, весьма отдаленных от постели твоей супруги. Я все могу понять, все вы мужчины кобели еще те. Но ходить в лес к какой-то потаскушке, регулярно ходить… Сколько ты это уже делаешь? Сколько времени прошло, прежде чем ты решился мне про все рассказать? Месяц? Два?

– Год, – отец покраснел. Микола видел это даже со своего места. А потом побагровел и поднял глаза, больше не смотрел в землю.

– Год? Целый год? Да если бы я могла от тебя уйти, если бы только было можно, я бы непременно это сделала сию же минуту.

– Не сделала бы.

– С чего ты такое взял?

– Куда ты пойдешь? Вернешься к своим бедным родителям? Или ты забыла, откуда я тебя вытащил?

– Я ничего не забыла! Я была самой красивой девушкой во всей деревне. Любой был бы счастлив жениться на мне.

– Была. Но что-то изменилось. Тебе уже не шестнадцать лет, и ты никакая уже не девушка.

Мать замахнулась. Первый раз в жизни замахнулась. Она не била даже своего сына. Никогда. И слуг не била, хотя могла бы. Она никого бы в жизни не обидела. Она замахнулась, но опустила бессильно руку.

– Я могу содержать тебя полностью до конца твоих дней. Построить тебе дом. Ты не будешь ни в чем нуждаться.

– А сам ты будешь жить со своей этой шлюхой?

– Не знаю. Наверное. Может быть и нет. Ты согласна? Я взял за тебя ответственность и я позабочусь, чтобы ты не умерла от голода.

– Я никогда в жизни не соглашусь на то, чтобы вся деревня судачила о том, что Марья не живет вместе с мужем, что он ее бросил. Никогда никто обо мне такого не скажет.

– Так что же будем делать?

– Брось ее, вернись в семью, давай все забудем, – взмолилась мама. – Все будет как раньше.

– Чтоб родилось что-то новое, что-то должно умереть. Я больше не люблю тебя, Марья, и никто из нас ничего не сможет с этим поделать. Если я и любил тебя раньше…

– Замолчи! Замолчи и никогда больше мы не вернемся к этому разговору. Скажи только…. Скажи только, как ее зовут.

– Моргана.

И тут земля затряслась, еда с прилавков посыпалась на грязную землю, люди падали и исчезали. Микола упал на бок. Его продолжало трясти.

…

– Эй! Мальчик! Мальчик!

Микола приоткрыл один глаз.

– Мальчик, ты живой? – до сознания доносился приятный девичий голос. – Ты что здесь спишь? Почему не дома? Мальчик, мальчик!

Микола вырвал руку из непрошенных объятий:

– Отстань! Кто ты такая?

Открыл оба глаза, повернулся на голос и обомлел. Перед ним на коленках сидела очень молодая девушка. Лет шестнадцати, с волосами такими темными, как крылья у ворон, в деревне таких не встретишь, с бледным лицом, и яркими, голубыми, как кусок неба, глазами. С обеспокоенным выражением лица она наклонилась к Миколе и трясла его, пытаясь разбудить.

– Я Моргана, и я тебе уже представилась и не раз, пока ты отбивался от меня и кричал. А ты кто?

– Я Микола. Гулял по лесу, прилег на траву и нечаянно заснул.

Девушка вскочила на ноги и давай смеяться:

– Ты заблудился, заблудился! Заблудился в трех шагах от деревни.

Микола тоже вскочил на ноги и сжал кулаки:

– Ничего не в трех шагах, в километре от деревни растут осины и клены, а тут кругом сплошные сосны или что это такое. И не заблудился я! Я знаю дорогу!

– Хорошо, не заблудился, так не заблудился. Тогда я пойду, – и она начала удаляться между деревьев, озорно пританцовывая.

– Погоди! Да, да, я заблудился. Я не знаю, как вернуться домой, а уже наверное ночь. Ты знаешь, как вернуться в деревню? Если знаешь, скажи. Я сын деревенского Главы. Мои родители что угодно тебе за меня дадут.

– Двадцать ударов розгами они мне дадут, знаю я этих деревенских глав. Провожу тебя до опушки, а дальше сам.

И помчалась в лес, как лань, быстро и легко перебирая ногами, скрытыми в складках темно синей юбки.

– Синий идет к ее глазам, – зачем-то подумал Микола и побежал следом, боясь упустить ее из виду и остаться в лесу на веки вечные.

– А ты где сама-то живешь? – у Миколы сбилось дыхание, так быстро они шли, но он старался сделать вид, что все в порядке.

– То там, то здесь. Сейчас там, – и неопределенно махнула влево.

– Там – это где? В соседней деревне? Куда мой отец сегодня поехал?

– Ага, ага, – пропела девушка. – А расскажи мне про своего отца. Каков он из себя?

Микола не заметил, как ловко она переводит тему. Он очень любил рассказывать про себя:

– Ну, он строгий, но справедливый. Смелый, ничего не боится. И самый главный, его все уважают.

– Ой ли?

– Точно тебе говорю. У него знаешь, сколько крестьян и слуг? Они делают все, что он им говорит.

– Иначе что?

– Что?

– Иначе плетью по спине, вот что. Знаю я твоих деревенских глав.

– Да откуда тебе что-то знать, ты и не живешь в нашей деревне, и никого оттуда не знаешь.

– Главные везде одинаковые, они всегда бьют неглавных розгами, чтобы те их слушались, а без розг никто никого слушать не станет.

– Тебя били хоть раз?

Девушка резко остановилась и Микола чуть в нее не врезался с размаху. Вовремя остановился, но все равно оказался очень близко. От нее пахло полевыми травами и цветами, а вблизи она оказалась еще лучше, чем издалека, когда он пытался ее догнать, а она убегала. Внезапно очень зло она произнесла:

– Еще бы меня кто-то бил, пусть попробуют.

Микола вдруг понял, что ей не шестнадцать. Он увидел это в ее глазах, вспыхнувших в последний раз голубым и превратившимся в бледно серые, грустный, мудрые. Старые? Она смотрела на него, как будто прошла через все и все знала. Знала, что было и что будет. Знала, что творится у него в голове. Знала, что она ему понравилась, и знала, что сам он этого еще не понял.

– Пусть попробуют, – повторила она еще раз, стиснув зубы с такой ненавистью, что эмаль на них хрустнула. Затем развернулась на каблуках и молча пошла дальше. Микола побрел за ней, не понимая, что он такого сделал, чтобы вызвать столь сильную реакцию. Думалось ему тяжело, не готов он еще был разбираться в хитросплетениях человеческих мотивов. Обычно он просто смотрел, как поступают взрослые, мнение которых он считал важным. В основном это был отец. Иногда – мама, но мама была женщиной, их реальности соприкасались лишь чуть, и проблемы в них были совершенно разные. Но ни в какой реальности не было ответа, почему девчонка разозлилась после одной фразы и, главное, что теперь с этим делать.

– Пока я спал, мне мама с папой приснились, – произнес он внезапно, сам не зная, зачем ему понадобилось делиться с девчонкой своими снами.