В статье того же года «Журнал, критик, читатель и писатель»43 Тынянов критикует отсутствие критики, соответствующей запросам эпохи, и предлагает два «выхода» из ситуации: с одной стороны, «выход – ученая критика, критика, вооруженная литературной наукой» – и в этом смысле «Промежуток» как раз представляет собой такую попытку; с другой стороны, «выход в самой критике», критика «должна осознать себя литературным жанром»44. В конце «Промежутка» Тынянов вновь обозначает «цель», насущный позыв, призыв и вызов, внутренний импульс промежутка: «Нам нужен выход». В этой формуле знаменательны не только объединяющее поэтов, критиков и читателей «мы» современности, но и сама метафорика выхода. Она риторически и композиционно закольцовывает статью, которая начиналась с установки писать не о стихах, а о «поэтах, которые идут через промежуток»45. Кинетические лексемы – глаголы и отглагольные дериваты движения – играют ключевую роль в мысли Тынянова: промежуток представляет собой не только период и время, но и пространство, в котором, по которому и из которого движутся поэты. И если в модели литературной эволюции направление и движение внутри системы Тынянов относительно уверенно определяет и наделяет диалектикой центробежных и центростремительных линий и траекторий, динамическим взаимодействием центра и периферии, то в случае промежутка внутренние механизмы движения еще не найдены, ориентиры еще не намечены, и продуктивность тех или иных смещений и перемещений критику приходится намечать на ощупь, смело, но осторожно, боясь и не боясь совершить провидческие ошибки.

В таком подвисшем положении, в ситуации принципиальной терминологической нестабильности и промежуточной необеспеченности концептуальных инициатив метафорические издержки и двусмысленности понятийных предложений оказываются важнее готовых решений. Поэтому неудивительно, что в своей статье Тынянов использует одну и ту же кинетическую образность для определения разнородных и даже противоположных явлений. Так, одно из любимых слов-концептов «Промежутка», смежное «выходу», – «отход»46, которым Тынянов двунаправленно характеризует тенденции и стратегии само-остранения – со стороны не только поэтов промежутка, но и его имманентного критика-наблюдателя. Тынянов сам отступает от им же сформулированных принципов промежутка, «отходит» в историко-литературные модели и проекции. Эти «отходы» своей частотой, количественно и качественно, становятся неотъемлемой составляющей, то и дело обнажаемым приемом автодеконструкции «Промежутка».

«Отход» – мультифункциональная модель. В случае Пушкина, к которому постоянно возвращается мысль «Промежутка», Тынянов с литературно-исторической точки зрения обозначает словом «отход» тематическое и жанровое смещение поэтики, пушкинские «отходы от старых тем и захват новых»; Пушкин «отходил на историю, прозу, журнал»47. Здесь смещающий «отход» является (позитивно коннотированным) революционно-эволюционным скачком48. В случае же Маяковского «отход», концептуализация которого разворачивается в метафорике военного дела, напротив, приобретает семантику отступления, бегства и/или возвращения на знакомые позиции:

В тыняновской оценке Маяковского отход-выход предстает как вынужденная мера, не стратегическое, а инстинктивно тактическое и во многом инертное решение-движение, прогнозировать эффективность которого критик не берется. «Отход» Маяковского – рецидив, возврат, при котором еще неясно, содержит ли он в себе потенциал обновления. Разговор о Маяковском заканчивается открытым вопросом о плодотворности его отчаянного отступления. При всей инвективности критических суждений Тынянова в «Промежутке», статья внутренне живет фигурой открытого вопроса, и это сочетание оценочности критики и нериторического вопрошания, твердости и сомнения сообщает тексту Тынянова дополнительный драматизм, работающий на семантику нестабильности самого предмета рефлексии – промежутка.

Этот разговор о тыняновских терминологических амплитудах «отхода» связан с тем, что именно с еще одного «отхода» Тынянов и начинает свое беглое обсуждение Ходасевича. Причем в данном случае военная метафорика «отхода» поддерживается уже на уровне эпиграфа к подглавке: «Au dessus de la mêlée» – «Над схваткой». Ходасевич находится над «промежуточной» борьбой, таков метафорический посыл тыняновского эпиграфа, предваряющего рассуждения о самопозиционировании Ходасевича:

«Отход» здесь синонимичен отстранению («отойти и стать в стороне»). При этом из перспективы динамического промежутка подозрительным кажется не столько само движение дистанцирующегося отхода, сколько следующее за ним «стояние в стороне» – поза и пассивная стагнация, которая в шкале ценностей Тынянова, убежденного «динамиста», не может находиться на хорошем счету. Эта пассивность синтаксически подчеркивается тем, что Ходасевич у Тынянова никогда не является субъектом предложения, за исключением замечания (о котором речь впереди), что у Ходасевича есть стихи, «к которым он сам, видимо, не прислушивается»51, но даже в этот – единственный – раз, когда «Ходасевич» ставится в позицию подлежащего, сказуемое семантически обозначает не активное действие или волевое движение, а, напротив, отрицание действия. Пассивом субъектности и негативной предикативностью Тынянов косвенно постулирует статику поэтики Ходасевича, неадекватную кинетической грамматике промежутка.

Тынянов с самого начала не скрывает своей интонационной предвзятости. В характеристике Ходасевича Тынянов не только аналитичен («положение» Ходасевича «соблазнительно»), но и ироничен («в достаточной степени величаво»). Величавая гордыня надменного нейтралитета плохо сообразуется с (после)революционным требованием однозначного выбора. При этом только самому Ходасевичу может показаться, что он выпал и самоисключился из «промежутка». Иллюзорная сценичная позиция дистанцированности («в стороне») – одно из проявлений промежуточного самосознания, «отход» Ходасевича смежен «отходам» других поэтов. Недаром Есенин, «отход» которого сопоставляется с «отходом» Ходасевича, предстает у Тынянова «характернейшим поэтом промежутка»52.

«Отходы» вариативны, и для критики промежутка становятся важны не только их типологические сходства, но и индивидуальные нюансы различий. Промежуточное положение Есенина, с которым Тынянов соотносит Ходасевича, диагностируется как «отход на читательский пласт». В ситуации кризиса поэт (Есенин) начинает апеллировать к воображаемому и программируемому читателю, прямо и опосредованно вводить его в текст, тем самым меняя интонационный строй. При этом расчет на читателя – эта довольно традиционная «„мотивировка“ для выхода из тупиков» – вполне может оказаться действенной в периоды кризиса, как, например, в случае Некрасова53. Однако апеллятивно-диалогическое обращение к читателю, само по себе вполне благотворное, подразумевает также – в случае Есенина – опасную экспрессивность, которая начинает несоразмерно доминировать и утверждать себя за счет более тонкой и сложной работы над фактурой стиха. Подхваченная Есениным, некогда удачная и сильная эмоция, формирующая ведущую личную интонацию его лирики, приобщает читателя к тексту, причем часто в виде прямого, неприкрытого обращения-апострофы. Тынянову трудно скрыть свое раздражение банальностью и фамильярностью этой спекулятивной экспрессивности, зацикленной на возбуждении читательской эмпатии54.