Не случайно Юрий Лотман, отталкиваясь от тыняновской метафорики, отмечает «промежуточное положение» русской культуры как области «динамичности, нестабильности и постоянной внутренней противоречивости»; методологическая сложность для исследователя состоит в том, что он тоже находится в «позиции» промежутка – постоянной реставрации того, «что уже не и еще не является моделью»27. «То, что перестает быть» находится «в столкновении с тем, что начинает быть», при этом хаотическое «динамическое начало» промежутка «исключительно трудно поддается анализу» именно в силу своей переходности и неоформленности28. Для изучения подобного феномена легче применим эмпирический подход, нежели теоретический, хотя именно «теоретическое исследование» здесь является «исключительно важным»29. Для интуиции Лотмана показательно, как тартуский ученый, не обращаясь напрямую к тексту «Промежутка», улавливает проблемный теоретико-методологический потенциал тыняновского концепта контингенции и формулирует литературно- и культурно-семиотическую модельность промежуточного «уже не и еще не». Для инспирирующей силы тыняновского понятия промежутка знаменательно, что именно к нему Лотман вновь обратится уже в рамках реконструкции и ревизии своих семиотических парадигм в работе «Культура и взрыв». Там «промежуток» становится дифференцирующим обозначением периода «между моментом взрыва и возникающим на его основании новым этапом постепенного развития»30. К проблематике взаимодействия между фигурами промежутка и взрыва я еще вернусь в главе «о консервации взрыва» в берлинской поэтике Ходасевича; здесь для дальнейшей аргументации важно, что само тыняновское понятие промежутка, подхваченное Лотманом, содержит «взрывной» метарефлексивный потенциал31.

Концепт промежутка настаивает на зыбкости, относительности и нечеткости объекта исследования и оптики его проблематизации. Так, лишь опосредованно можно понять, какой период в своей статье Тынянов очерчивает как время наблюдаемого (изнутри) «промежутка»: «Три года назад проза решительно приказала поэзии очистить помещение»32, то есть начало промежутка датируется примерно 1921 годом, но при этом в качестве примеров промежуточного письма Тынянов цитирует и тексты, написанные в конце 1910‐х годов33. Нижняя граница «промежутка» – условная, Тынянов отказывается от четкой датировки в том числе и потому, что в этом случае в нем опять заговорил бы «историк литературы», а именно демонтаж историко-литературной хватки и представляет собой одну из сверхзадач статьи.

Зыбкой кажется также логика и композиция размышлений Тынянова в «Промежутке». Выдвинутые им положения и предположения, рассеянные по всему тексту статьи, не сведены в единую структуру аргументации. Конечно, протокольные скачки мысли характерны и для других работ Тынянова, но в «Промежутке» они дополнительно имманентно мотивированы той рефлективной неустойчивостью, которую задает специфическая динамическая нестабильность самого промежутка – предмета вопрошания и одновременно ситуации вопрошающего. Промежуточное письмо и, соответственно, метаписьмо по определению лишено уютной константности. Точки опоры промежуточной (мета)поэтики – скорее тентативные и вариативные ориентиры. Поэтому не так-то просто суммировать общие и частные, относящиеся к конкретным поэтам и поэтикам, наблюдения Тынянова и вывести основные критерии и своеобразные черты промежутка.

Ключевым становится определение промежутка как времени, когда «перестает действовать инерция»34. Если в другие периоды «инерция» является движущей силой канонизации, то в промежутке она утрачивает свое эволюционное предназначение и значение. Причиной и следствием, диагнозом и результатом «инерции» оказывается негативно ощущаемая автоматизация поэтической речи, тавтологическая эксплуатация готовых, канонизированных приемов и парадигм. В то же самое время кризис предполагает вызов, поиск и выработку «нового стиха», который позволит выйти из промежутка в следующую, еще не изведанную фазу продуктивной инерции: «В конечном счете, каждый новатор трудится для инерции, каждая революция производится для канона»35. Завет и императив новизны и обновления пронизывают самосознание промежутка. Слово «новый» и его дериваты употребляются в статье едва ли не полсотни раз и чаще всего являются исчерпывающей (хвалебной) характеристикой того или иного текста или приема. При этом проблематичным предстает уже само пространное определение «нового стиха»: «новизна взаимодействия всех сторон стиха, которая рождает новый стиховой смысл»36. Эта дефиниторная растерянность и рассеянность Тынянова связана с предпосылками и условиями «промежутка» – критик-современник, еще не знающий, что именно окажется решающей новизной, вынужден гадать, интуитивно подсказывать и предсказывать. Единственное, что Тынянов заявляет довольно уверенно, – это право современника «увидеть свой стих»: промежуток закончится тогда, когда «новый стих» будет канонизирован и станет «своей», «готовой вещью» эпохи37.

Признаки новизны Тынянов не артикулирует, но зато маркирует те потенциальные поля и уровни текста, в которых эта еще неизвестная новизна может прижиться. Реорганизация всех сторон стиха, по Тынянову, включает в себя «новизну зрения», «эмоции», «интонации», «темы», «смыслового строя» и «жанра»38. При этом Тынянов не приводит в пример ни одного поэта, который бы решал и решил все предложенные задачи сразу. Те или иные признаки искомой новизны он регистрирует экземплярно у ряда авторов, при этом с переменным успехом стараясь воздерживаться от оценочных суждений. Новый стих промежутка не обязательно должен быть «удачей», видимой сразу, скорее даже наоборот: «в период промежутка звонкая монета чаще всего оказывается фальшивкой»39. На требуемую новизну не распространяются привычные вкусовые мерила литературно-критической оценки:

Промежуток, будучи временем прощупывания провиденциального потенциала, не знает и не ищет готовых решений. В этом смысле и сама статья Тынянова, самоостраняющая инерцию историко-литературной перспективы, представляет собой попытку самообновления, смежную поэтическим исканиям эпохи. В концептуализациях промежутка обнаруживает себя общая тыняновская установка на эпистемологическую ценность процессуальности и динамичности: выход из «промежутка» – это не только и не столько отдельное конкретное решение, сколько сам процесс поиска, момент внутренней борьбы. Причем этот поиск, который важнее находки, может происходить как в пространстве критики, так и в самих, по определению метапоэтичных, произведениях промежутка: «Сам стих стал любимой темой поэтов»41. Метапоэтичность стиха выступает одним из приемов деавтоматизации инертного навыка. Состояние «промежутка» требует от поэта (теоретической) «сознательности»42, те или иные прикладные реализации которой Тынянов одобрительно и сочувственно фиксирует.