— То есть, ты интересовалась моей скромной персоной? Польщен.

— А ты знаешь, что изменился за эти три дня? — внезапно спросила фея, не переставая его изучать. Каким она его видела? Что заметила? — У тебя прежде был мертвый взгляд и ледяная, неживая аура, теперь же ты словно ожил. Музы оставляют след в каждой жизни, хочется нам того или нет. Можно я ещё кое-что проверю?

— Пожалуйста, — не стал возражать Рейнольдс, несколько заинтригованный. Он не ощущал в себе никаких перемен, хотя видел свое изображение в зеркале утром и вечером. Те же ртутно-серебряные глаза, те же снежные волосы, та же мраморная бледность. Ничего нового, абсолютно.

Лорелла пододвинула стул несколько ближе, затем протянула руку и положила её на грудную клетку колдуна. Тот на секунду даже поморщился — противоположность сил не столь явственна, как с музой, но все же её никто не отменял. Разные природы. Свет и тьма всегда конфликтовали, даже если испытывали взаимную симпатию.

Пальцы феи дрогнули и она неуверенно улыбнулась. Рейнольдс только кивнул — мол, экспериментируй себе на здоровье, ничего страшного не происходит. Что она пыталась считать с его сердца, которое никто иначе, как каменным, и не называл? Оно-то билось, но медленно, нехотя, будто показывая равнодушие ко всему миру, поэтому его никто не любил проверять на детекторах лжи — те никогда ничего не показывали.

— Ты, как моя сестра, умеешь читать мысли и эмоции по количеству ударов в минуту? — полюбопытствовал Призрак с доброй насмешкой.

— Там, в лечебнице, я ощутила насколько слабо бьется твое сердце — словно у человека, слишком долго пролежавшего в холодной воде. Как у умирающего, понимаешь? Оказывается, это потому, что ты вырос среди вампиров, в замке, где холоднее, чем в могиле и тебя поили ледяными зельями алхимики Баккерель, дабы ты не умер там, — Рейнольдс едва удержался от тяжелого вздоха. Несколько смущало, что подробности его биографии мог узнать каждый. Он же не представитель человеческого шоу-бизнеса. — А сейчас оно бьётся практически как у всех. Понимаешь теперь о чем я?

Рейнольдс не понимал. Лорелле дали абсолютно правильную информацию — забранный Властеной маленький колдун спустя месяц жизни в замке просто начал умирать от холода. Женщина, заменившая ему мать, едва с ума тогда не сошла — а еще говорят, будто вампиры ничего не умеют чувствовать! На время она даже покинула замок и жила с ним в Нью-Йорке, до тех пор, пока Этьен Баккерель не добился нужного результата и не ввел в его кровь зелье, замедлившее сердцебиение маленького Рейнольдса до десяти ударов в минуту. Подобное решение разумеется угрожало жизни ребенка, но Властена рискнула. Она — вампирша сильнейшего клана и ее решение было абсолютно очевидным. Мальчик должен был либо стать сильнее, либо умереть и прекратить существование проклятого рода безумных гениев Ратценбергов.

В результате, он около года провел в лечебнице, опутанный капельницами, кислородными масками и пытаемый ежедневными уколами — с тех пор тянется шлейф его неприязни к шприцам, — однако выжил. Научился дышать, перестал вечно мерзнуть и вернулся в замок. С тех пор Рейнольдс так и жил — с воистину неживым сердцем, возможно, поэтому он и вырос настолько безэмоциональным, равнодушным, с уставшим взглядом. Но Призрак никогда не жалел о том решении, принятом Властеной, более того — он часто благодарил её за смелость.

Его сердце никак не могло биться быстрее. Никак. Ведь сегодня он был в замке и не ощущал никакого неудобства. Рейнольдс, пытаясь скрыть растерянность, сжал пальцы Лореллы. Нахмурился. Под её ладонью его сердце билось намного быстрее. Неужели муза и вправду его меняла? Проклятие, да она опасней, чем хотелось бы — не хватало только снова загреметь в лечебницу, дабы начинать жизнь заново! Но ведь в замке же он не мерз? Возможно, из-за непонятного влияния Мелеты его сердечный ритм восстановился, но кровь сохранила способность легко переносить холод?!

Нет, такого просто не может быть!

— С чего ты взяла, что это влияние музы? — Рейнольдс поднёс ладонь феи к своим губам. — Вдруг мое сердце забилось после нашего с тобой знакомства? Подобные случаи и в человеческой медицине описаны. — Её кожа была медовой не только на цвет, но и на вкус. Странно, эта сладость не раздражала.

Фея наклонилась к колдуну максимально близко, настолько, что их носы соприкоснулись. В её больших глазах отразились глаза колдуна, оттого показалось, что взгляд Лореллы стал серебряным. Рейнольдс едва не отшатнулся — впервые на него смотрели его собственным взглядом создания, у которого не было души. И как бедная Мелета не сжимается в комочек от ужаса, когда он находится рядом с ней? И почему Лорелла так тянется к нему, когда видит эту пустоту?

— Тогда это самая восхитительная ложь, которую я слышала, — сообщила фея, скользнув тонкими пальцами по покрытыми щетиной щекам колдуна.

Ещё секунду назад хотевший отстраниться колдун, подался вперед и их губы сомкнулись. Рейнольдс встречался с разными девушками, одна была даже из человеческого мира, но впервые ему довелось целоваться со светлым существом. И это было… удивительно. Нет, восхитительно. Нет… нет… нет… Точное слово подобрать было сложно, хотелось просто ощущать. Забыв об устремленных на них взглядах — обычно он редко позволял себе проявлять эмоции на людях, потому о его романах теневые существа только сплетничали безо всяких на то оснований. До сих пор многим не давало покоя - дерзнул он на самом деле встречаться с дочерью главы сингапурского клана вампиров или нет, а все из-за его скрытности.

Он знал, что сейчас вел себя неосторожно, и ему было плевать. Фея отстранилась первой. Медленно и нехотя. Колдун не заметил, как её руки сцепились на его шее.

— Обычно меня за ложь так не награждают.

— Прости, я должна вернуться к своим родственникам — мы празднуем день рождения брата, но через полчасика я могу сбежать. Так как — хватит тебе тридцати минут выдумать ещё какую-то фантастическую ложь?

— О, ты удивишься, — пообещал Рейнольдс, позволяя фее выскользнуть из его рук.

Она поцеловала его в щеку то ли в качестве аванса за будущую ложь, то ли в качестве стимула. Колдун смотрел вслед удаляющейся фигуре в платье цвета шартрез, резко выделяющейся на фоне одетых практически во все черное вампиров, мимо которых она проходила. Те косились на неё с неприкрытой заинтересованностью, затем перевели взгляд на него. Ещё бы, целая сенсация!

«Проклятие, Алира меня точно на порог не пустит, буду спать на коврике у замка…» — ухмыляясь, подумал без малейшего беспокойства Рейнольдс. За сингапурскую вампиршу сестра и правда желала его смерти, они даже несколько месяцев не разговаривали, а значит, и фею кое-как переживет. Поднявшись на ноги, он направился ещё твердой походкой в сторону барной стойки. Время для сбора информации резко сокращалось, стоило поторопиться и надеяться, что Ричард что-то вытащил из той страшноватой ведьмы. Точь-в-точь с какой-то средневековой гравюры сошла.

— «Кровавую Мэри» на мой счет. С той же кровью. Только добавь ещё пару капель вустерского соуса и сока сельдерея.

Бармен кивнул и стал смешивать необходимые ингредиенты.

— Оу, Самсон!

Рейнольдс замер. Вторым, «библейским» именем его называли только те, кто это имя слышал. Даже Ричард не знал, как называют лучшего друга, когда тот попадает за решетку. Конечно, не только его Совет амнистировал время от времени, но и других, однако такие встречи никогда нельзя назвать приятными.

Медленно отпив уже приготовленный коктейль, Призрак развернулся. У него за спиной стоял темнокожий парень с белыми татуировками на лице. В правом ухе висела серьга с несколькими черепами, в руке — посох размером в два локтя, сделанный из терновника и опутанный толстой красной ниткой.

Сидящий за столиком некромант даже шею вытянул, пытаясь рассмотреть неожиданного посетителя. Удивляться его реакции не стоило — настоящего хунган можно было встретить очень редко. И если некроманту было интересно, то Рейнольдс, в свою очередь, век бы не видел знакомого по атафонской тюрьме жреца вуду. Там они постоянно конфликтовали — один из редких случаев, когда Призрак сидел не в камере-одиночке.