– А чо?

– Чо, чо… – я ей этих денег никогда и не приносил. Она о моём фактическом заработке и не догадывается. Я ей половину отдаю, а на остальные – у меня в соседнем посёлке баба живёт.

– Какая баба? – опять не понял Сашка.

– Красивая, до ужаса. Я ей деньги отвожу и раза-два три месяц в гости наведываюсь. На эти деньги имею все сто восемь волшебных удовольствий…

Сашка охнул и больше ничего не спрашивал. Из окна дома вырывалась мощно исполняемая дружным хором грустная песня о бродяге.

– Знаешь, брат, – уверенно заявил Сашка, – всё-таки надо тебе в Сосновку возвращаться. На кой леший тебе эта баба… У нас тоже тут удовольствий полно. Будем вместе на рыбалку на монастырские озёра ездить…

Утром Мутовкин, ещё не проснувшись полностью, ещё не открывая глаз, почувствовал, какая тяжёлая у него голова. Такая тяжёлая, что, наверное, и встать невозможно с постели: шея просто не удержит этой чугунной болванки.

В доме – тишина. От вчерашнего застолья не осталось и следа. Всё было чисто, расставлено по своим местам. Во дворе тётя Шура замешивала поросятам приторно пахнущее варево. Вокруг неё шмыгали куры, нагло запрыгивая в бадейку с поросячьим обедом.

– Ма-а, дай чего-нибудь кисленького, – не подходя близко к бадейке, попросил Мутовкин безжизненным голосом.

Тётя Шура отогнала курей, отряхнула руки, вытерла их о передник и повела племянника в летнюю пристройку. В летнике, как и раньше, в детские годы, пахло укропом, сухими травами, подгнившими яблоками.

– Где все орёлики? – спросил Шурик, утолив первую жажду, но не выпуская из рук ковшика с квасом.

– Лена твоя с ребятишками на пруд пошли. Сашка на работе. Я, вишь, тут кручусь… Вот и все орёлики. Может, опохмелиться хочешь? – сострадательно поглядела на племянника тётя Шура.

– А чего?

– Нашего, домашнего…

– Не-е, – категорически отказался Шурик. Вспомнил самогонный запах, сморщил нос и опять приложился к ковшику.

– Нагородил ты вчера… Столько нагородил – семь вёрст до небес и всё лесом, – тётя Шура осуждающе покачала головой.

– Да наврал я всё, – не спрашивая, что именно он «нагородил», угрюмо ответил Шурик.

– Я уж так и поняла. А то давай тут пыль в глаза пущать… Эх, Шурик, возвращался бы ты со своих северов. Всех денег, как известно, не заработаешь. Жили бы тут… Вон всего хватает…

Мутовкин вслух поддакнул, а в душе чертыхнулся, наслушавшись за вчерашний вечер подобных увещеваний. Он вернулся в дом, нашёл в чемодане свою любимую рубашку розового цвета. Умылся, побрился и вышел на крыльцо.

– Ма-а, а Сашка в какой стороне работает?

Мутовкин шагал по селу, постанывая от отдававшихся в больной голове шагов. В деревне, изменившейся за годы его отсутствия, теперь располагалась центральная усадьба совхоза. На улицах прибавилось много новых домов: казённых и личных. Копошились в пыли куры, дисциплинированным строем шагали гуси. За заборами блеяла, чавкала, гавкала, кудахтала разнородная живность.

Прохожие попадались редко, да и то всё незнакомые. На брёвнах у ворот крайнего по улице дома Мутовкин заметил одиноко сидящего старичка.

Поравнявшись с ним, узнал деда-сторожа, работавшего когда-то в Сосновскойшколе. Дед был инвалидом, без одной ноги. По ночам сторожил, днём был за воспитателя: давал звонки на уроки, следил за дисциплиной, шугая костылём озорующую публику. Под костыль частенько попадал и сам Мутовкин.

– Здорово, дедушка! – громко поздоровался Мутовкин.

Старик поднял глаза, основательно осмотрел Мутовкина и добро прошамкал:

– Шдорово, шдорово… Штой-то не припомню – штей будешь?..

Мутовкин назвался полностью, по фамилии, имени, отчеству. Но деду это ничего не напомнило.

– Я племянник тёти Шуры Бондаревой, – уточнил Мутовкин. – Шурик – я. А?

– А-а, Шурик… Шурика помню. Шрашу бы так и шкашал… – Дед прислушался к чему-то внутри себя. Раскрыл широко рот, потрогал двумя пальцами жёлтый зуб, одиноко торчащий из белых бескровных дёсен. – В гошти, шначит? Или шовшем?

– По пути, дедушка. В Сочи вот еду, на курорт. Ну и решил проездом поднаведаться в родные места. Всё равно по пути ведь…

– А раш так – то нехорошо.

– Почему ж это нехорошо-то? – не понял Мутовкин. – Сейчас все на курорты ездят. Что тут такого плохого?

– Домо по пути, эх-хе… Вот и нехорошо. Даже плохо. Ищь ты – проештом…

«То ли я, с похмелья, никак не врублюсь, то ли дед от старости из ума выжил», – усмехнулся Мутовкин, отходя от старика. Направился в местное «сельпо», в котором по его детской памяти всегда пахло смешанными запахами селёдки и керосина.

Брата он нашёл в бывшем коровнике, переоборудованном под ремонтный цех. На старых бревенчатых стенах с невыветрившимся запахом навоза крепилась новая ажурная крыша. На залитом солярой полу стояли два размонтированных гусеничных трактора. Сашка, в грязном комбинезоне на голое тело, увидев Мутовкина, указал на него своим двум напарникам.

– Вон и сам, лёгок на помине.

Мутовкин с солидностью поздоровался за руку со слесарями. Один из ремонтников, парень в солдатской замасленной тужурке, подавая руку, засмущался своей испачканной ладони.

– Ничего – ничего, – сказал Шурик, – я – свой.

Второй ремонтник, ровесник Мутовкина, поздоровавшись, продолжал копаться в двигателе трактора. Мутовкин осторожно, чтобы не испачкаться, взобрался на гусеницу трактора, посмотрел, что он там крутит, и посоветовал:

– Полегче надо. Не так туго. Чтобы ходила, как по-живому. Туда-сюда, туда-сюда.

Слесарь послушно сделал несколько обратных движений ключом, ослабляя гайку.

–Вот теперь нормально, – удовлетворился Мутовкин.

Он спрыгнул с гусеницы, достал из карманов брюк две бутылки коньяка и обратился к брату:

– Угостить товарищей надо бы, товарищ начальник. Как думаешь? Да и нам подлечиться не мешало бы. Стаканы в этом учреждении имеются?

Сашка нерешительно пригладил торчащий шалашиком чубчик и, видимо, переборов что-то внутри себя, махнул рукой.

– А ладно. Пошли в мой кабинет.

Через час «с хвостиком» оба брата шли от ремонтной мастерской по направлению к своему дому. Сашка, умытый и переодетый, излагал Шурику свой план увеселительного мероприятия – ночной рыбалки на далёком лесном озере.

Поправивший своё здоровье старший брат одобрительно поддакивал, внося кое-какие дополнения .По дороге со стороны поля, на гребне пылевой волны, несся обшарпанный

«москвичонок», который из-за высоко поднятых колёсных мостов походил на голенастого, задиристого лосёнка.

– Черти его несут, – помрачнев, сказал Сашка и пояснил. – директора нашего оглашенного.

Директорская машина, поравнявшись с ними, резко тормознула, присела на передние колёса и окуталась обогнавшим его облаком пыли. Братья зажмурили глаза, крепко сжали губы. Мутовкин чихнул.

– Куда? – донеслось из пылевой завесы. – Куда, спрашиваю, ты направился, Бондарев?

– Да на полчаса я… Брат вот приехал с Севера, – отозвался Сашка с

зажмуренными глазами.

Пыль улеглась. Молодой директор в солнцезащитных очках, в студенческой зелёной штормовке, приоткрыв дверцу, подозрительно смотрел на Сашку.

– Почему в чистом? – спросил директор требовательно.

– Да надоело грязным ходить, – подумав, с независимым видом ответил Сашка.

– Силосник отремонтировали?!

– Так его ж только пригнали…

– Если к завтрашнему дню силосник не будет в работе…

– Брат же приехал, – перебил директора Сашка. – Что ж мне и отлучиться нельзя?

– Я тебе говорю, если трактор завтра не будет в работе – будешь у меня всю жизнь в грязном ходить! Родственники приедут и уедут, а время взаймы не возьмёшь! Понял?!

Сашка раздумчиво замолчал. Мутовкин решил вступиться за брата.

– Я, между прочим, местный. Я семь лет дома не был…