«Старею, что ли, уже, или чего? – подумал Женька и в расстройстве и заерзал на месте. -Через год четвертый десяток пойдет… Наверное, так полагается, чтобы уже и бессонница начиналась, и память проваливалась… А скоро и зубы начнут выпадать… Вот жизнь летит-то, зараза».

После того как два года назад Женьку Аушева лишили водительских прав, он так растерялся, что первые несколько недель ходил с испуганно-удивленным выражением лица, точно сильно близорукий человек, потерявший свои очки, и был не способен ни к какой работе. Потом растерянное состояние сменилось злостью на весь окружающий мир и полным неверием в справедливость. «Не спросили даже, как вы, товарищ Аушев, дальше жить собираетесь, отобрали права – и гуляй, Вася. А как же теперь, что, и профессию менять? А если не хочется? То, что можно через год пересдать, – это все брехня. Завалят на экзамене, как пить дать, потому что был пьяный за рулем… Ну и что с того, что был пьяный – он же ничего не нарушил, ни на кого не наехал. Эх, сломали жизнь человеку, как сгоревшую спичку…».

И обозленный на всех и на все Женька Аушев принципиально забичевал.

Раньше он работал в геологических партиях, жил в полевых лагерях – а тут вдруг оказался, как какой-то Алладин, прямо волшебным образом, в большом городе, без работы – без жилья и вообще без прописки. Это сейчас он уже привык и освоился, а первое время, стоило только ему появиться со своим очумелым выражением лица на более-менее видном месте, его тут же, без лишних вопросов, хватала милиция, отправляла в спецприемник для бродяг, где Женьку мыли, чистили, проверяли, кто есть кто, потом штрафовали и выпускали на свободу до следующего раза.

Конечно, Женька периодически устраивался на работу. Работал с душой неделю-другую где-нибудь на свалке вторчермета или овощной базе. Но затем вспоминал о своей обиде и в одночасье рвал все связи с производством, игнорируя всякие там отделы кадров.

Два года Женька не был дома. Мать, отец, младшие братья, которые уже поженились и жили семьями рядышком с родителями – все считали, что Женька колесит на своем грузовике по степям, по каким- то далеким месторождениям и никак не выберет время навестить родных, подыскать себе невесту, жениться, в конце концов, и зажить, как полагается нормальным людям, спокойной оседлой жизнью. Так думал Женька, когда смотрел на себя глазами матери, братьев, которых очень любил, глазами строгого отца, которого он хоть и побаивался, по мальчишеской памяти, но тоже любил – и ему становилось жалко себя, что на самом-то деле у него все не так, что нет никакой почетности в тех мыканьях и лишениях, которые терпит он вот уже два года, что никто не знает, как ему тяжело и безысходно, и никто не поймет, если даже начнешь объяснять.

Проснулся Женька от шума голосов, доносившихся со двора. Визгливые протесты баб-Кати скандально перемешивались с мужским басом и собачьим лаем. Женька мигом вскочил с дивана и за окном, выходящим на улицу, увидел серый фургон хорошо знакомого ему «воронка».

– Вставай быстро! – Женька толкнул все еще спавшую подружку. – Милиция. Влопались!

Он, как затравленный кошкой воробей, заметался по дому, с перепугу не понимая, что спрятаться негде, а бежать некуда. Подружка с опухшим лицом встревоженно наблюдала за Женькой и никак не могла попасть в рукава своей зеленой кофты.

Хлопнула дверь в сенях. Баб-Катя продолжала клясться своей утробой, что никого у нее нет и милиция ходит – только полы пачкает.

Заскрипели половицы под тяжелыми шагами – и Женька с раскрытым от страха ртом, приложив палец к губам, сказал своей подружке «цыц», плюхнулся животом на пол и колбаской закатился под диван. Лежа в толстом слое пыли, он усиленно тер переносицу, боясь чихнуть. На лицо налипла паутина с засохшими мухами, тополи- ными пушинками, Женька на это не обращал внимания, сдерживая дыхание, следил за двумя парами ног в начищенных сапогах, которые остановились перед самым его носом и словесно пытали «кто-откуда-зачем» брошенную на произвол судьбы подружку.

Через минуту одна пара сапог повела пару стоптанных босоножек к выходу, а вместо второй пары сапог неожиданно возникло круглое усатое лицо. Женька чуть не сказал «здрасте», узнав знакомого милицейского шофера, которому в последнюю отсидку помогал ремонтировать служебную машину. Усатый удивленно чмокнул губами и, не сказав ни слова, выпрямился.

– Больше никого? – спросил вернувшийся милиционер.

– Больше никого, – ответил Женькин знакомый.

С утра до обеда Женька в муторном настроении слонялся по городу.

– Салам, Жексен! – окликнули его из зарослей чапыжника у пивного ларька. – Ты чего такой протухший?

Женька посидел немного с приятелями за банкой пива, рассказал им, как его уважает милиция, и потом совершенно непоследовательно перешел к жалобам на свою жизнь. Его не дослушали, потому что кончилось пиво и потому что такие разговоры никто не любил. Женька, вдруг разозлившись, сказал, что за вином он с ними не пойдет и денег им взаймы не даст, и что вообще кончает с бичевской жизнью, уезжает домой к отцу-матери. Приятели немного подивились Женькиной злости, однако отговаривать не стали. Даже наоборот, сердечно попрощались, поочередно пожав руку, как будто Женька собрался вступать в отряд космонавтов.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.