Порой их в корзину пустую кладут.

На кассе работают Дантовы муки.

Мужчина похож возле них на Сургут.

Старуху подобна Израилю в деле,

когда Палестину он ночью бомбит.

В Пятерочке стынут и гаснут тефтели.

О столб, ты без рук и без ног инвалид.

Ты светишь башкою в округе своею,

пока под тобою заводят Урал.

А я вот такое сейчас разумею:

Солдат есть столица страны Генерал.

* * *

В Саратове ночью гуляют драконы,

тремя головами светя фонарей.

Курю целый день Lucky Strike на балконе.

Живу тише летних в дому батарей.

Жую ароматную с мятою жвачку.

Мне очень легко, хорошо и светло,

хоть нет у меня ни работы, ни тачки.

Строка – это весла, а строки – весло.

Поэтому вечер спускается низко.

Под ним образуется море голов,

что жарят на плитах гусей и сосиски.

Ведь музыка – лед с хоккеистами слов.

Они на коньках пробегают два метра

и катятся долго от смеха и слез.

Гора возвышается всюду Ай—Петри.

Я выпил с утра очень много колес.

В романе возвел сорок тысяч Японий,

почти что сошел на планету с ума,

сорвал георгин, выпил пива и понял,

что город – поэт, написавший дома.

* * *

О сублимированный кофе,

тебя варил еще ацтек.

Он натирал в тебя моркови.

Передавал из века в век.

Потом пришла за все расплата:

тебя послал в себя Кортес

и скушал сахарную вату.

Продал две тучи на развес.

Купил архангельское солнце,

женился на картине Ге.

Затрепетали в ночь червонцы.

Припал барбос к моей ноге.

Залаял весело и громко.

А я сказал в ответ ему,

что без стихов – сплошная ломка.

Я улыбнулся ничему.

Послал в квадрат прямоугольник.

О, я нисколько не старик:

я навсегда и всюду школьник.

Учиться в классе я привык.

Писать диктанты под диктовку

и уравнения решать.

Стою один на остановке.

Пью пиво снова и опять.

Течет в желудок мой Охота.

А я курю LD взаймы:

вдыхаю душу Идиота

и выдыхаю тело Мы.

* * *

Дега нарубил дорогой колбасы

и выпил стакан дорогого ликера.

Протер влажной тряпкой лицо монитора,

побрил себе лезвием острым усы.

А после отправился в ветхое поле

картины свои понарошку писать.

Устал исправлять их опять и опять.

Дега – средоточие воли и боли.

Он дан человеку на все времена,

чтоб тот обнаружил себя на полотнах.

Забыв про положенный господом отдых,

Дега зарубил топором каплуна.

Пожарил его на огне Поэтесса.

Сказал теплоту, высоту и полет.

Дега – Достоевский, но наоборот.

Дега – уходящие в легкие рельсы.

Они их пронзают железом насквозь

и в кровь посылают за поездом поезд.

Дега чемпионский забрал себе пояс.

Устроил в себе революцию роз.

Попробовал в женское тело одеться.

А утром на улице каждой Дега

увидел, как скачут рука и нога,

глаза и язык, позвоночник и сердце.

* * *

Дела в городах и вовне.

Снега повалили пречисто

по всей трудоемкой стране.

Пока что я граф Монте-Кристо.

Я рою огромный тоннель,

зовя на свободу свободу.

Она – это средство и цель.

На улице просто погода.

Она улыбается всем,

пытаясь великое значить,

когда на часах Вифлеем.

Фантастика есть наша память.

* * *

Кавказцы всю Россию охватили.

Везде их танцы, тачки и кафе.

Они собой являют перец чили.

Кавказцы расположены в Москве.

В Твери, в Перми, в Саратове, в квартире,

на улице, в театре и в душе.

Кавказцев больше всех в подлунном мире.

Планета не вмещает их уже.

Они танцуют гордую лезгинку,

которою их дух наверх влеком.

Кавказцы застегнуть хотят ширинку

пути автомобилем – бегунком.

Чтоб всё у них притихло в плане секса,

иначе не случится ничего:

не будет ни Сатурна, ни Ка-Пэкса.

Кавказцы – это роскошь, торжество.

Рождение на небе урагана,

идущего на прочее войной.

А я проснулся ныне утром рано

и накатил коньяк открытый Ной.

Подумал о природе иностранцев,

и мне сказали Грозный и Магас:

охота в этом мире на кавказцев

до мира и кавказцев началась.

* * *

Выходишь из сакли, идешь за водой

под посвисты пуль и под взрывы снарядов.

Себе улыбаешься вдруг, молодой.

Пугаешься змей, их укусов и ядов.

Меня ожидаешь с похода опять.

Я в битве застрял, меня ранили в руку.

Тепло очага, дети, шкуры, кровать.

И муж и жена словно части друг друга.

Как нечто единое сердцем своим.

Поэтому все из аула черкесы

сидят у костра и взирают на дым.

Поют голосами навзрыд Марсельезу.

А мы обнимаемся, видя себя

на этом и через столетия месте

среди чернобровых девчат и ребят.

Любить и быть верным любви – дело чести.

Задача вхождения небом во вкус

творить из двоих их слияние – чудо.

Кавказ – это горы Казбек и Эльбрус,

которые спину венчают верблюда.

* * *

Кавказ – уравнение и расшифровка

того, что Египет всему загадал.

В Тбилиси стою на одной остановке.

Курю Беломор и вдыхаю завал.

Вбираю в себя горы, кучи, курганы.

Мне просто легко среди Грузии всей,

поэтому я не читаю Роллана.

Мне пишет письмо по сети Саша Грей.

Его я стираю не пальцем, а пальцем.

Роняю хорошее пиво в себя

и им вымываю из оного кальций.

Я еду в такси, никому не грубя.

И слушаю музыку Моцарта, Листа

и прочих творцов из ушедших времен.

На небе ни тучи, практически чисто,

когда бы не солнце как аккордеон.

И в мозг мой вошедшая экстренно фраза:

"Кавказ представляет собой самолет,

чьи иллюминаторы – фары Камазов,

везущих налево и вправо полет".

* * *

Господь обнадежил меня не собой.

Он бросил мне кость – то есть ось и колеса.

Я в зубы схватил ее, бросился в бой

и трижды купил рис, перловку и просо.

Рассыпал их птицам, таким воробьям,

что пулями входят в пространства избыток.

За городом вырос немыслимо хлам.

ТВ, интернет есть подобие пыток.