Пришедшая к ней в детстве идея создания общины сестер-подвижниц, несущих помощь обездоленным и несчастным людям, не оставила Елену Рерих и в зрелые годы. Позднее она выбрала название для такой общины: Сестры Золотой горы, или Алтайские сестры и мечтала создать ее в России, куда намеревалась вернуться из Индии после смерти мужа.

Пора детства незаметно пролетела. Елене исполнилось 16 лет.

Девушка окончила гимназию, перед ней встал вопрос о том, чем заниматься дальше. Конечно, при ее недюжинном уме, необычных способностях и тяге к знаниям она мечтала о продолжении образования, о поступлении на Высшие женские курсы при Санкт-Петербургском университете[9]. Но тут Елену ждало сильнейшее разочарование: ее мечтам о получении университетского образования не суждено было сбыться. Ей не разрешили поступить на университетские курсы, как она ни упрашивала родителей. Мать считала, что девушке это не нужно, отец больше понимал дочь, но все же не разрешил ей учиться в университете, опасаясь ее сближения с революционно настроенной молодежью. В принципе, опасения Ивана Ивановича насчет возможного увлечения Елены революционными идеями были в какой-то мере оправданны. Он прекрасно знал, что его дочь обладала не только живым умом, но и обостренным чувством справедливости и уже с детских лет понимала, что такое социальное неравенство.

В итоге вместо университета девушке разрешили продолжать частные уроки музыки, которой она тогда увлеклась всерьез, и совершенствоваться в изучении языков – тоже в домашних условиях, а не на специальных курсах.

Но именно тогда, уже в 16 лет, Елена стала особенно остро чувствовать пошлость и пустоту окружающей ее среды. Пустые светские развлечения, балы и сплетни, которым предавалось, за редким исключением, все тогдашнее «высшее общество», не интересовали ее. Ей хотелось настоящих знаний, она стремилась к духовной самореализации и уже тогда искала высший смысл жизни. Окружавшая ее «золотая молодежь» и свойственный ей образ жизни были чужды Елене. Между тем мать побуждала ее именно к тому, чтобы быть как все, жить мелкими и ничтожными «женскими» интересами. Екатерина Васильевна искренне считала, что главное для женщины – это вести светский образ жизни, одеваться по последней моде, удачно выйти замуж и заниматься семьей и детьми, что, собственно говоря, делала всю свою жизнь и она сама. Увидев однажды в руках дочери книгу по философии, мать небрежно бросила ей: «У нас в институте только дуры это читали». Между матерью и дочерью не было духовной близости – они жили каждая в своем собственном внутреннем мире. Это приводило к взаимному непониманию, а иногда и к конфликтам, которые больно ранили девушку, лишний раз напоминая о ее духовном одиночестве как в собственной семье, так и в той социальной среде, к которой она принадлежала.

Единственной отдушиной для нее в тот период стало общение с кузеном Степой Митусовым, спутником ее детства. Он знакомил ее с новыми веяниями в искусстве, в основном – в музыке, которой она увлекалась, и приносил неплохие книги модных в то время поэтов и философов. Но и это не удовлетворяло ее духовных потребностей, не отвечало на вопросы о смысле жизни, которые она уже давно задавала себе.

Окружавшая Елену духовная пустота привела ее к психологическому кризису. У девушки началось нечто вроде нервного расстройства. Она перестала выезжать на балы и светские приемы, никого не хотела видеть. Целыми днями она лежала одна на кровати, отвернувшись к стене. По совету врачей ее увезли в Ниццу для лечения душами Шарко. Перемена климата и, главным образом, обстановки, новые впечатления и предоставленная ей некоторая свобода вернули ее к нормальной жизни[10].

Елена Ивановна в юности

В 1898 году, когда Елене было 19 лет, семью постигло большое горе – умер отец, которого девушка очень любила и ранний уход которого предчувствовала еще в детские годы. Последний сон-предупреждение о смерти отца она видела месяца за четыре до его ухода из жизни. Она проснулась тогда среди ночи с чувством страшной, безысходной тоски. Месяца через два после этого сна у отца случился приступ стенокардии. Врачи уверяли домашних, что опасность миновала, что угрозы жизни и здоровью Ивана Ивановича нет. Но Елена чувствовала, что отец доживает последние дни. Ее предчувствие в который раз оправдалось – вскоре отец умер во сне от остановки сердца.

О его смерти скорбели не только семья и родственники, но и многие знавшие его по работе. Как отмечала З. Фосдик в своем дневнике, записывая услышанное от Елены Ивановны, «отец ее был идеальным человеком, большим мыслителем, гуманистом. После его смерти к ним приходили его рабочие, студенты его курса и говорили: «Он был отцом нашим, учил нас, как жить»[11].

После смерти отца мать позволила Елене поступить в Высшую музыкальную школу профессора Боровки при Петербургской консерватории. В то время музыка стала для Елены вторым по значимости (после чтения) увлечением. Лишенная возможности продолжать образование в какой-либо еще области, кроме музыки, девушка всецело сосредоточилась на этом занятии и при ее природной одаренности быстро достигла больших успехов.

Музыкальные способности Елены и техника ее фортепианной игры в молодые годы были столь заметны, что ведущие преподаватели Петербурга прочили ей будущее блестящей пианистки. Видя необыкновенную одаренность девушки, с ней занимался сам директор музыкальной школы профессор Боровка.

Надежды педагогов не осуществились – Елене Ивановне был сужден другой, особый жизненный путь, предуготовленный для нее Адептами восточной мудрости. Но особую любовь к музыке, как и вообще к искусству, Елена Ивановна пронесла через всю свою жизнь. Музыку любила и вся семья Рерихов. Много лет спустя, в далеких Гималаях, собираясь за вечерним чаем, Рерихи слушали пластинки с любимыми музыкальными произведениями. Это было лучшим отдыхом для всех членов семьи после напряженного трудового дня…

В юности Елена была одной из первых красавиц во всем Санкт-Петербурге.

Все, кто оставил свои воспоминания о встрече с Еленой Ивановной – сколько бы тогда ни было ей лет, единодушно отмечают в ней две яркие черты: необыкновенную красоту и особое душевное обаяние, которое она буквально излучала.

Современница Елены Ивановны Н. В. Шишкина вспоминала: «У нее было много завистниц ее успехам в обществе, много предложений выходить замуж.

[Был] один очень блестящий молодой человек, бывший лицеист, единственный сын у родителей, миллионер, ему принадлежало Общество Пароходства на Волге «Самолет». Он был без памяти влюблен в Е.И., делал ей предложения, но и он получил отказ. Все окружающие ее и ее родные не могли этого понять: как отказать такому жениху, о котором так мечтали все петербургские красавицы.

Но она говорила, что она поставила себе задачей в жизни выйти замуж за человека – знаменитого служителя искусства, будь то музыкант, певец, художник, живописец или скульптор, но непременно человек с высшим дарованием и талантом»[12].

Желание Елены Ивановны было вполне понятным. Так уж устроена жизнь женщины, что одним из самых важных событий в ней является замужество. В дореволюционные годы это событие определяло судьбу женщины в гораздо большей степени, чем в нашу эпоху. Именно поэтому юная Елена решила выйти замуж только за человека из творческой среды, талантливого и духовного.

Ее желание совпало с Высшей волей – она встретила такого человека…

Однако право на осуществление этого желания ей пришлось отстаивать в упорной борьбе с мнением всей своей родни, навязывавшей ей свои представления о том, какой супруг ей нужен.