Колум, проследив за ликующим взглядом младшего, только скептически вздохнул, глянув на него, как на малое дитя. Короткий поцелуй увенчал их объятия, и следом миссис МакРайан — дважды МакРайан, на минуточку, — также обняла и поцеловала Колума. Киллиан мысленно прыснул, когда брат блаженно зажмурил глаза.
— Прокатишься? — Киллиан предлагал, чтобы отвлечься, чтобы под действием виски и ревности не сорваться в пучину неприятных размышлений.
— Пожалуй, завтра, — хитрый огонёк блеснул в глазах Алексис, смешавшись с вальсирующим отсветом от керосиновой лампы. — На сегодня у хорошей леди другие планы.
Киллиан ненадолго закрыл глаза. Он знал этот тон и эту многообещающую улыбку. Покосившись на Колума, младший улыбнулся. Алексис была бы славной охотницей, умела ведь с одного взгляда убивать обе цели наповал. Её легкое цоканье каблуков доносилось уже с крыльца. Колум мялся, неловко улыбаясь.
— Думаю, моё присутствие сегодня неуместно, — маскируя досаду за благожелательностью, сказал Колум. Решил предоставить законным супругам возможность побыть наедине друг с другом?
Киллиан мысленно благодарил его и одновременно ругал. Ему хотелось провести эту долгожданную ночь вдвоём с Алексис, но разве было бы это правильно, учитывая, что она явно намекнула обоим? Да и какой смысл был в разделении, если они уже давно опорочили себя такими отношениями.
Вновь наступив на горло собственной ревности и желаниям, Киллиан шагнул к брату и коснулся его плеча, чуть сжав. Слова застревали в горле, но усилием воли он все же заставил себя вновь смириться.
— Идем, — улыбка вышла почти неподдельной. Разве что самую малость отдавала горечью. — Она ждет нас двоих. Между нами не будут стоять женщины, даже Алексис. Помнишь?
Колум кивнул и, чуть подавшись вперёд, уперся лоб в лоб Киллиану. В такие моменты нутро подсказывало младшему МакРайану, что извращенное устройство их семьи — единственный шанс не потерять никого из двух близких для него людей. Мир замкнулся на них, и никого роднее у Киллиана нет и, кажется, уже не будет. А потому потерять даже кого-то одного он не мог.
Улыбнувшись своим мыслям уже куда более расслабленной улыбкой, Киллиан шагнул прочь из амбара. Они вместе закрыли двери и вскоре вошли в дом. Алексис суетливо поправляла уже распущенные волосы у зеркала. Когда только успела переодеться в ночную рубашку?
Она могла соблазнять их сколь угодно много, бесконечно стрелять глазами и заводить по щелчку пальцев, но каждый раз предательски-стыдливый румянец проступал на её щеках, когда двое её мужчин в два жадных взгляда наблюдали за ней. Киллиан вновь ухмыльнулся. Алексис. Застенчивая, благочестивая учительница, и вместе с тем распутная и ненасытная дьяволица, что берёт от жизни все и сразу. Его Алексис. Их…
Мысли плыли, и он даже не понял, как оказался рядом с ней. Уверенная и крепкая ладонь коснулась бедра, под пальцами ощущалось робкое тепло её кожи, отделенное тонкой тканью. Колум тихой тенью скользнул рядом, утыкаясь носом в шею Алексис. Киллиан властно бродил ладонями по талии, опустился до ягодиц, чтобы сжать, бережно, но вместе с тем неистово и страстно. Алексис целовала то одного, то другого, каждый раз все жарче и глубже.
Они разделили территорию не сговариваясь. Колум отступил за спину Алексис, а Киллиан полноправно расположился спереди, сходу впившись в губы супруги.
Зачем она только надевала сорочку?
Жадные руки, шумные вдохи и тихие, почти стонущие выдохи. Киллиан чувствовал, как в глазах мутнеет от опаляющей страсти. И несмотря на всю развратность происходящего, в таких отношениях он находил свой особый шарм. В нём будто боролось добро, твердившее, что так нельзя, и Алексис должна принадлежать кому-то одному, и зло, подстегивающее их моральное падение. Его раздражали руки Колума, что касались груди Алексис, и в тоже время ему нравилась сама мысль, что его жена настолько желанна, что они не могут даже разделить между собой ночи с ней.
Её, черт побери, мечтал заполучить и Лоуренс, вот только его никто не звал на этот праздник жизни.
Колум снял с её плеч ночную сорочку, и свет керосинки огладил женственные бедра, приглушенно-пламенно оттенив светлую кожу. Вновь впившись в её губы, Киллиан тихо рыкнул. В такие моменты все отходило на второй план, на первом оставалась только она, её близость, её удовольствие и запах, что кружил голову.
Алексис выгнулась, простонав в губы мужа. Его руки опустились к груди, скользнули по полукружиям, чуть сжимая. Под напором ласк, она откинула голову на плечо Колума. В несколько коротких поцелуев Киллиан опустился на её шею. Прижал плотнее, ощутив руки Колума, что уже ласкали Алексис снизу. Не удобно. Мало пространства.
В такие моменты, как ни странно, братья понимали друг друга с полувзгляда. Колум отступил к широкой кровати с резными изголовьем и изножьем и сдернул с него расшитое фиалками покрывало. Киллиан невольно ухмыльнулся. Алексис долго и кропотливо вышивала эти несчастные цветы. Он вновь целовал её. Жадно, взахлёб наслаждаясь близостью. Её руки бродили по широким плечам мужа, закапываясь в волосы, царапая плечи сквозь ткань рубашки.
Киллиан взял её под ягодицы и усадил себе на бедра, а затем в несколько широких шагов покрыл расстояние до постели. Теплое и податливое тело чуть подрагивало от предвкушения под ладонями. Киллиан знал, что она останется довольна. Скинув с себя пыльные сапоги, он уложил Алексис на постель.
— Колум, будь добр, сними свою гребаную сутану, — буркнул Киллиан, между поцелуями с Алексис. — Смотреть на тебя не могу в ней в такой момент.
— Что такое? — медленно стягивая ткань с плеч, ехидствовал брат. — Появляется острое желание покаяться во грехе?
Фыркнув, Киллиан оторвался от губ жены, которой, казалось, уже было плевать и на сутану, и на пыльные вещи мужа, что могли испачкать белоснежную постель. Её зеленые глаза полыхали натуральным неистовым огнём, что без остатка спалил все мыслимые и не совсем приличия.
Алексис присела, рванув ремень на себя, следом в ход пошли и завязки. Легкая прохлада прогуливалась по коже, остужала налившийся жаром пах. Тонкие пальцы настоящей аристократки коснулись головки, и Киллиан утратил оставшиеся жалкие крохи сомнений. Тихий стон против воли вырвался из его груди, а глаза закрылись сами по себе. Ощущения её рук, дыхания в грудь, тепла от стоящего практически плечом к плечу Колума — кружили голову, наводняя её чем-то неправильным, греховным, но до того желанным, что противиться не было желания.
Ощущение нежных губ Алексис на собственной груди заставили его опустить взгляд на её лицо. В такие моменты она казалась братьям особенно прекрасной. Развратной, нежной и желанной. Колум легко уложил её на матрас. Загорелая рука лжепреподобного прошлась по животу, скользнула на внутреннюю сторону бедра, и Алексис с шумом выдохнула, закрывая глаза и подаваясь навстречу его руке.
Киллиан недолго стоял, любуясь игрой света на бледной коже, тем, как высоко вздымается её аккуратная грудь в томных стонах, как она закусывает губы и сжимает простынь в кулачки, как призывно смотрит на него, ожидая действий.
Он опустился к её губам, прибавляя к пальцам Колума на её лоне — свои. Цепочка влажных поцелуев отражала огонь керосинки. Он хотел её всю, неистово, не разделяя территории с братом, просто наслаждаться всем. Ею, близостью, тем, что он не один, и этой атмосферой пошлости и падения.
Язык скользнул по соску, раз-другой. Алексис не сдержалась, когда Колум, будто отражение младшего, опустился с ласковыми поцелуями на вторую грудь. Киллиан мысленно радовался, что их домик стоит на почтенном расстоянии от соседей и никто не услышит её стонов. Она выгнулась, широко распахнув глаза, а затем обмякла с блаженной улыбкой на губах.
Киллиан знал эту улыбку. Знал, что едва ли она насытится одним разом. Алексис привстала, легко толкнув его в плечи. По спине приятной прохладой мазнула простынь, и младший МакРайан был готов поклясться, что догадался о следующем шаге жены, но она явно готовила ему сюрприз.
