В цирюльне Киллиана принимали также приветливо, но буря в его душе не унималась. Что делают они в резервации? То же самое, что когда-то Алексис вытворяла с Киллианом? Вряд ли. Колум понимал, что даже по меркам дикарей это аморально, оттого вряд ли они стали бы подвергать семью такой опасности.
У дома охваченный водоворотом мыслей Киллиан очутился быстро. Парочка все ещё не вернулась, оттого их семейное гнёздышко было до невыносимой тоски пустым и будто бы даже холодным. Киллиан надеялся сходу попасть в объятия Алексис, ощутить её запах, тепло любимых рук. Увидеть, как она суетливо-радостно хлопает в ладоши при виде подарка. А теперь даже сюрприз оказался испорченным. Ведь она и без него увидит новую кобылу в стойле, когда вернётся.
Заперев лошадей в амбаре, Киллиан открыл замок своим ключом и вошел в дом. Невольная улыбка скользнула по его губам. Рука Алексис чувствовалась во всем: в чистой скатерти на столе и гладко заправленной постели, в аромате свежего постельного белья и отсутствии пыли на полках шкафчиков и полу. Киллиан сумел полюбить свой дом только когда Алексис начала наполнять его уютом, своим присутствием и любовью.
В комнате уже стоял полумрак. Солнце практически полностью скрылось за Пайкс-Пик, постепенно уступая тьме. Младшему МакРайану даже не хотелось тревожить мрак светом керосиновой лампы. Он придирчивым взглядом обвел дом и, не обнаружив ни одной вещи Колума, довольно кивнул. Похвально, миссис МакРайан, ни следа преподобного любовника — или же второго мужа? — не попадало в поле зрения. Это к лучшему, ведь Мередит всегда заглядывала в их дом когда вздумается. Было бы неловко, если бы подруга обнаружила вещи Колума в их с Алексис супружеском гнездышке.
В том, что брат проводил здесь каждую ночь, Киллиан даже не сомневался. Он слишком сильно любит Алексис и не позволил бы ей оставаться одной. Именно в моменты одиночества любимая была наиболее уязвимой. О, ему ли не знать, как мастерски маленькая южанка умудрялась трепать себе нервы. Стоило Киллиану или Колуму задержаться где-то больше положенного, как она тут же начинала волноваться и обдумывать разномастные причины их опозданий. И всегда неизменно негативные.
Он подошёл к шкафчику и достал оттуда бутылку виски. Вечер обещал быть томным, а проводить его за назойливыми и гложущими мыслями Киллиан не хотел. Он и без того слишком часто уговаривал себя, что вся эта тягостность — временная, и скоро он сумеет привыкнуть. Напиток обдал жаром гортань, и МакРайан грузно опустился на стул. Откинувшись на спинку, он закрыл глаза и на ум быстро пришли воспоминания об их с Алексис свадьбе. Ухмылка зазмеилась на его губах. Эту свадебную ночь он не забудет, наверное, никогда. И ведь им было хорошо. Всем троим.
Ещё один крупный глоток прокатился по горлу. От мыслей Киллиана отвлек шум и он, не вставая, повернул голову к двери. Звонкий смех Алексис обласкал слух нежной трелью. Как горные весенние ручьи в родной Ирландии, что так живописно рисует память. И только когда он услышал голос брата — что-то внутри неприятно кольнуло. Разумеется маленькая южанка не одна, разумеется рука об руку со вторым своим возлюбленным. Или же с первым? Кто из них в глазах Алексис был вторым номером? Менее важным и менее любимым? Киллиан искренне хотел верить, что он все же был первым. Пусть не единственным — плевать. Главное — первым. Важным. Необходимым.
Тёмным, едва различимым силуэтом Алексис скользнула в комнату, едва слышно шагая по полу, следом, более грузно, ступал Колум. Киллиан с намеренным громким стуком поставил бутылку на стол и чиркнул спичкой, поджигая огрызок сигары. Крохотный огонёк осветил его лицо и, ойкнув, Алексис хлопнула в ладоши.
— Киллиан! — её радостный голос грел его завьюженную сомнениями душу. — Ты вернулся! Мы ждали тебя завтра.
Она торопливо зацокала по полу каблучками туфель, ориентируясь на крохотный огонёк сигары. Желание обнять её накрыло, как волной. Все былые мысли будто захлебнулись в этом шторме. Киллиан встал, тут же угодив в объятия жены. Нежность наполнила мысли, и вся злость, что весь день потихоньку накапливалась в душе, отступила, рассеянная её теплом и близостью.
— Я так по тебе скучала, — выдохнула она, и, словно заверяя свои слова, вынула из его рта сигару, впилась крепким, но невероятно нежным поцелуем.
Колум молча зажег керосиновую лампу, что тут же наполнила комнату тусклым, почти интимным светом, рассеяла тьму, что опустилась на улицу и на душу Киллиана.
— Дни без тебя невыносимы, — шепотом Киллиан обжигал ухо Алексис, а она улыбалась, будто на её душе расцветала весна.
— Так же, как и мои без тебя.
Больше всего на свете ему хотелось ей верить. Этим словам, что по тону были похожи на клятву, рукам, что исцеляли душевную боль.
— Здравствуй, Киллиан, — тихо, будто боясь нарушить идиллию, все же вмешался Колум. — Ты привез то, о чем мы договаривались?
Оторвавшись от жены, младший МакРайан удивленно глянул на брата, а затем кивнул.
— Вы разве не видели?
Впрочем, Киллиану едва ли требовался ответ, по озадаченному виду брата он понял все и так. Алексис, улыбаясь, с подозрением смотрела на двух своих мужчин. Кто бы мог подумать, что за видом благочестивой и скромной учительницы Колорадо-Спрингс таится женщина, что предпочла порочную связь мукам выбора? Слава Богу — никто.
— Я сперва занёс корзину с продуктами и только потом собирался поставить коня в стойло.
Колум поджал губы, под пристальным взглядом Алексис, будто маленький. Киллиан улыбнулся против силы. И все же когда они оба рядом, ему становилось легче.
— Что происходит? — она впилась в Киллиана любопытствующим взглядом, будто пытаясь уловить ответ в его глазах. Младший МакРайан улыбнулся, хитро сверкнув глазами.
— А твоя часть уговора?
— В амбаре, — ухмыльнулся преподобный. — За сеном.
Кивнув, Киллиан опустился на губы ничего не понимающей Алексис коротким, но многообещающим поцелуем. Взял её за руку и устремился к двери. Колум, поняв брата без слов, опередил их и оказался у амбара первым. Замок открылся легко, и пока Колум доставал из сена женское седло, Киллиан завел Алексис в амбар и зажег керосиновую лампу.
Мягкий свет огладил лощеный бок кобылы, затерялся в серебристой роскошной гриве. Колум уложил седло рядом с дверцей в стойло. Киллиан прикрыл за ними двери в амбар и переглянулся с братом. Эффект подарок произвел интересный: такой молчаливой Алексис ещё никто не видел. Утратив дар речи, она шагнула к лошади и неверяще огладила крупную морду. На её глаза навернулись слезы. Она ведь только однажды говорила при них о том, как любила ездить верхом. А они запомнили и исполнили её мечту.
— Она же стоит целое состояние.
Улыбаясь и плача, — весьма по-женски, подумалось Киллиану, — Алексис обернулась к братьям, что стояли чуть позади.
— Ты заслуживаешь лучшего, — с влюблённой улыбкой проговорил Колум, любуясь радостной Алексис.
И все же между ними была колоссальная разница, которую Киллиан не раз отмечал про себя. Колум любил нежно, трепетно, боясь утратить, обидеть, задеть. Мудрая и ласковая любовь старшего брата резко контрастировала с пылом младшего МакРайана. Киллиан любил Алексис больше жизни, но его чувство было куда более терпким и страстным. Безбашенность и мудрость, тихий уют — против неистового безумства.
— О, не волнуйся, — Киллиан ощущал, как ему становится жарко, несмотря на заполняющую амбар прохладу. — Такие подарки достаются только хорошим леди.
Нажим на последние два слова возымел эффект. И если Колум позволил себе только не вяжущуюся с образом святого отца дьявольскую ухмылку, то Алексис и вовсе рассмеялась в голос, утирая ладонью слёзы.
— Спасибо, — вновь бросив короткий взгляд на лошадь, Алексис бросилась на шею сперва к Киллиану. В глазах все плыло. От виски, от её тепла, о того, что его она благодарит первым. Обнимает первым. И пусть они живут в относительном согласии, пусть когда-нибудь научатся делить её внимание поровну. Пока между ними жива конкуренция, каждое такое объятие от Алексис — плюс к общему зачету очков.
