— Ты сильно изменилась.

— Я многое поняла, Драган. В особенности, чего хочу.

— Чего же? Денег? — ухмыльнулся он, но Люси не ответила. Свернув у виска локон колечком, она поправила прическу и украдкой коснулась губ.

Как же она была красива, как же она была дорога ему — от медных прядей до последнего вздоха. Драган места себе не находил после той репетиции. Он хотел лишь напугать, отплатить за свою боль, а когда ранил, клял себя на чем свет стоит. Убежать бы, уйти из цирка, но Драган не смог, угодив в замкнутый круг вечных терзаний и привязанностей. Вслух он называл Люси Этьен шлюхой, а в глубине души по-прежнему боготворил. Драган расспрашивал всех в цирке: Гумберта, Гейне, Берту, Буффо, остальных, стараясь найти хоть малейшее оправдание, и нашел. Люси не знала, что его увезли. Запуганная директором Берта предательски молчала. Люси осталась совсем одна, и в том, что случилось, была и его вина. Драган Ченчич и вправду ее оставил один на один с проклятым Антонио Д’Аскола.

Оправив край перчатки, Люси пристально посмотрела на него, и Драган, упав на колени, сжал ее руки.

— Прекрати! Отстань… — попыталась отделаться Люси, но Драган не отпускал, норовя обнять.

— Я слышал. Я слышал, что тебя заставили.

— Не твое дело, — шикнула Люси и стукнула его кулаком по груди.

— Берта сказала…

— Мне все равно, что сказала Берта, а теперь все равно, что скажешь ты! — раскричалась Люси, и Драган обнял ее. — Меня ждет мистер Мефис. Он богатый и знает, чего хочет. А еще он не пропадает, как ты! Пусти… Н-нет, хватит. — Люси вновь попыталась вырваться, но Драган прильнул к ее губам, и в этом первом и единственном поцелуе они оба стихли.

Драган Ченчич целовал жестко, нетерпеливо, как человек, который старается что-то доказать. Он крепко сжимал Люси в объятиях, стараясь вызвать в ней какой-то ответ, и хотя Люси сперва поддалась, но быстро устала от этой нетерпеливой пылкости. Поцелуй Чарльза Мефиса был иным. Чарльз ничего не доказывал, будучи уверенным в своей силе, и эта сила влекла, как огонек мотылька, но… Предательское «но» заставляло биться сердце сильнее, проступало слезами на глазах и душило отчаянной безысходностью, пробуждая спрятанные чувства.

Люси отстранилась. В глазах Драгана горела надежда, истекавшая горькими слезами, и сердце Люси Этьен сжалось от сожаления по чему-то утерянному.

Драган остался в прошлой жизни. Должен был остаться в прошлом. Что мог предложить ей нищий словенец? Любовь до гроба? Нынче для Люси это было необычайно мало, хотя на мгновение она подумала, как здорово было бы убежать на край света. С ним. Это было невозможно. Не возможно, — повторяла Люси, стараясь думать о Чарльзе Мефисе и его богатстве.

— Прости…

— Ты прощен, — процедила сквозь зубы Люси и отвернулась. На глаза ей вновь попалось маленькое деревянное колечко, и по щеке сбежала слеза. — Я не злюсь на тебя. Не злюсь, — повторила она, прикусив губу.

Уронив на девичьи колени темную голову, Драган вдруг разрыдался. Страстно он шептал признания в любви. Говорил о том, что проклятый директор обманом усадил его за решетку Лонхофа и лишь поэтому он не был рядом, когда Люси так нуждалась в нем. Едва не крича, Драган твердил о том, что никогда бы не бросил ее и никогда не бросит впредь, и Люси просила его уйти, из последних сил стараясь не поддаться великому искушению остаться рядом с ним навсегда.

Бедный Драган и вправду любил. Любила и она. Директор обманул их. Когда-то Люси немедленно бы бросилась в шатер синьора Антонио, устроила бы сцену, но не сейчас. Что толку постоянно вспоминать о случившемся, искать виновных? Прошлого не вернуть, а в своем будущем Люси Драгана Ченчича почти что не видела. Старалась не видеть, чтобы не терзаться чувством вины и мучительными сравнениями богатой жизни с бедной.

Драган был ей дорог. Как бы она ни старалась возвеличить во всем Чарльза Мефиса, как бы ни старалась продаться, сердце вопило о жестокой истине. Уж слишком много они пережили, делясь порой последним. Уж слишком крепко любили друг друга, чтобы так просто забыть о своих чувствах, и, сбросив маску беспринципной любовницы, Люси обняла своего нищего словенца.

— Так случилось. Случилось, — повторяла она, стараясь успокоить и успокоиться. — Прости. Я просто хотела спасти цирк.

Люси жалостливо гладила его темную голову и душилась от слез. По счастливому прошлому, по своим чувствам, запрятанным глубоко внутри, по чистоте и своей любви, загубленной в зачатке. Жизнь в богатстве позволяла забыться, да вот только от этого проклятого сожаления о прошлом избавить не могла. Все могло бы быть иначе. Иначе, а вышло… Так.

Покрывая темную голову Драгана поцелуями, Люси сковывала сердце заклинаниями о невозможности каких-либо чувств и горько жалела. Стоило очнуться из забытья. Вспомнить о платьях, белой гостиной и грядущем выступлении, но губы предательски шептали о любви. За маленькое деревянное колечко хотелось опрометчиво отдать все сокровища, полученные от Чарльза Мефиса, но Люси взяла себя в руки.

Пусть хоть кто-то из них останется в мире, где правит чистая любовь, а она пала с этого пьедестала, угодив, как Люцифер, в порочную бездну.

***

Расклеенные афиши дразнили пестротой красок. Базель трепетал в ожидании и наблюдал, как на высокие мачты под дружные возгласы поднимается новый шатер цирка — полосатый снаружи, темный, будто ночное небо, внутри. Гремели молотки. Возводились новые трибуны. Под дружное перестукивание на улице репетировали приглашенные оркестранты.

Истертый борт манежа покрылся новой обивкой, а к цирку привезли щенят, молодого тигра, белых цирковых лошадей и даже медведя, купленного у разорившихся конкурентов. Для Люси доставили выдрессированного липициана с легкой яблочной рябью на крупе, серым носом и белоснежным хвостом. Конюхи вывели его под уздцы, и липициан грациозно отсалютовал копытом своей новой наезднице.

Антонио неистовствовал, приходя от навалившейся радости в истеричное состояние на грани экстаза. В новой «La Stella» все должно было быть идеальным. Новых артистов избирали с неимоверной придирчивостью. Старых — гоняли едва ли не с хлыстом. Номера грядущего выступления оттачивали до совершенства, и труппа работала не покладая рук. «La Stella» сияла прожекторами, блестками и былой славой, разгоравшейся с каждым днем все больше и больше. Шапито кишел от волнительной суеты.

Синьор Антонио строил планы, громогласно объявляя о них каждому встречному. После Базеля труппа двинется на юг, в родную для многих артистов Италию.

— Милан-Флоренция-Рим! — повторял заведенный Д’Аскола. — А после, через Болонью к границам Австро-Венгрии!

Люси репетировала, как сумасшедшая. Днем — манеж, ночью — огромная вилла мистера Мефиса, — замкнутый круг, по которому Люси бежала, словно цирковая лошадь, не желая ни на миг остановиться. Запал Антонио передавался и ей. Директор пророчил великое будущее цирку, ей, и довольная Люси Этьен старалась на трапеции еще больше.

Под купол нового шапито Люси пустили первой. Вновь она взлетела ввысь, будто под звездное небо. Отработала фигуры без задоринки. После проскакала на лошади, и под громкие аплодисменты спрыгнула на руки Лакрицы, понесшего звезду цирка по кругу. Силач вынес ее в центр манежа, и труппа хором принялась повторять: «Viva La Stella*».

Восторженно хлопал в ладоши директор. С подобострастным обожанием рукоплескал Чарльз Мефис. С тихим сожалением аплодировал и Драган Ченчич, следуя за Люси несчастной тенью.

Люси никого не видела и не слышала. Трибуны слились в единую бездну чертей, тянувшую руки к звезде. Она — прима, думала Люси, рассылая воздушные поцелуи, и упивалась приближавшейся славой. Надежды кружили голову и порождали неуемную гордыню. Всепоглощаующую. Ослепляющую. Ненасытную.

Она станет величайшей циркачкой! Артисту нужно признание, и она его добьется. Она — артистка до мозга костей. Она — звезда.

— Viva «La Stella», — одобрительно гудел оживший цирк.