В директорском шатре стало тихо. Отбросив сигарету в сторону, синьор Антонио побагровел и разразился громкими возгласами:

— Ах ты… Да ты понимаешь, что говоришь?!

— Понимаю, — закричала в ответ Люси. — Если вы выгоните Драгана, я сделаю так, что из «La Stella» выгонят вас.

Вновь выругавшись, синьор Антонио закашлялся и вдруг как-то нехорошо осел. Покачнувшись, он не глядя нащупал стул рукой и грузно повалился на сидение. Тяжело дыша синьор Д’Аскола покрылся испариной и, засипев, ухватился рукой за грудь.

— Ах ты… Ах ты… — захрипел он. — Воды…

Из глиняного кувшина плеснула спасительная влага. Перепуганная Люси быстрее поднесла кружку директору, и тот жадно осушил ее до дна. Попросил еще. И еще. Приступ прошел. Отдышавшись, Антонио пригладил растрепавшиеся волосы и глубоко вздохнул.

— А ты молодец, — сказал он, покачав головой. — Я всегда знал, что ты не глупышка, Люси. Ловкость твоя не только на манеже, но и тут. Твой отец был таким же, — протянул директор.

Они долго смотрели друг другу в глаза, не произнося ни единого слова, и в молчании том рождалось долгожданное примирение. И для директора, и для Люси цирк значил многое. Они практически были семьей — Люси выросла на глазах у Антонио Д’Аскола, директор почти заменил ей отца, когда Люцифер Несравненный разбился.

— Не выгоняйте Драгана, пожалуйста, — вновь попросила Люси и едва ли не с дочерней покорностью опустилась подле директора на колени.

Антонио ласково пригладил ее рыжую головку, а когда Люси коснулась его шероховатой ладони, вдруг содрогнулся. Из глаз его скатилась скупая слеза, и грозный директор в мгновение обратился жалостливым стариком.

— Ах, Люси… Я же не изверг! Не изверг, — страстно залепетал он. — Когда вы с отцом появились на пороге, ты была совсем малюткой. От вас разило бедностью. Твой отец был чумаз, черен. Ты была обряжена в жалкое платьишко, но чистая, красивая. Едва я вас увидел, подумал: вот человек, у которого осталось последнее в жизни, и ради этого последнего он душу продаст, — проговорил синьор Антонио, сжав ладошку Люси в своей руке. — Я видел, как он взошел звездой из самой грязи, Люси. Я помогал ему, помогал тебе. Не бросил тебя, когда его не стало. Я не изверг. Я такой же, — заверил директор. — «La Stella» — последнее в моей жизни. Я… Я должен был так поступить. С тобой, со всеми вами. Ради таких же Этьенов и Люси, какими были вы однажды. Прости меня, дитя. Прости, — взмолился он, и Люси разжалобилась, подавив в себе накопленные обиды.

Стоило ли обижаться? Принять все случившееся было тяжело, но по сути Антонио Д’Аскола был прав. Юная Люси Этьен получила богатого любовника, цирк — покровителя, и все за малую цену — сделку с совестью.

— Не выгоняйте Драгана, — повторила Люси. — Он не виноват. Никто не виноват. Так случилось.

— Так случилось, — благоговейно прошептал директор, услышав долгожданные слова.

Антонио Д’Аскола просили оставить Драгана Ченчича в покое. В обмен — прощение Люси Этьен за все случившееся, и директор не мог отказаться от столь выгодного предложения. Вся жизнь «La Stella» сошлась на Люси клином. От нее зависела благосклонность мистера Мефиса, от нее зависел и успех выступления. Синьор Антонио возлагал большие надежды на номера с участием своей звезды, а потому не хотел вражды с ней.

— Скажи ему: еще раз вытворит что-то подобное — я выгоню его и выгоню по-настоящему, — сказал директор, вернув голосу былую жесткость. — Я слишком стар, чтобы удерживать всяких юнцов от их безрассудства. Извинись перед мистером Мефисом. Нет! Я сам извинюсь. И Люси… — окликнул ее синьор Д’Аскола у самого полога директорского шатра. — Если ты что-то чувствуешь к нему, лучше забудь. Так всем будет легче. Ему прежде всего.

— Да, синьор Антонио, — ответила Люси и вышла.

***

В отличие от директорского шатра — багрового ада, пропитанного едким дымом и пылью, — шатер Драгана и Гумберта выглядел бедненьким раем. Серая парусина от света казалась едва ли не белой, и, окунувшись в эту мнимую чистоту, Люси искренне обрадовалась, обнаружив Драгана одного. На нее он даже не оглянулся. Разложив на койке мешок, Драган нырял в рядом стоявший сундук и отбирал свои вещи. Скарб у Заклинателя ножей был более чем скудным. Скудным был и потрепанный вид Драгана.

Разочарование сжало сердце Люси противной склизкой лапой. В мгновение в мыслях воскрес образ мистера Мефиса, одетого с иголочки, пропахшего духами и сладковатым дымом дорогих сигар. Образ растаял, и перед глазами вновь предстал Драган Ченчич. Бедный, как церковная мышь, чумазый, но все еще дорогой ее сердцу человек.

— Я уговорила синьора Антонио, — неуверенно начала Люси, уцепившись за эту возможность заговорить. — Ты можешь остаться. Он не прогонит тебя.

— Мне все равно, — шикнул Драган.

— Н-но… Тебе некуда идти.

— Обойдусь без твоей заботы. Без тебя, — обиженно добавил он и снова скрылся в сундуке.

Выпрямившись, Драган ухватился за ушибленный бок, и Люси, сорвавшись с места, оказалась подле него. Обеспокоенно она оглядела многочисленные ссадины, разбитую бровь, но Драган мгновенно сбросил с себя ее руки.

— Ты ведешь себя глупо. Тебе нужна помощь.

— Глупо? — ухмыльнулся Драган и впервые посмотрел в глаза Люси.

Сколько упрека было в его взгляде. Сколько вопросов. Люси сперва дрогнула, погребенная жестокой волной осуждения, однако взяла себя в руки. Теперь и на Драгана смотрели с упреком, и, не ожидавший ничего подобного, он сердито насупился.

— Тебя не было! — сказала Люси да так, будто не знала, что его заперли в Лонхофе. А может, и вправду не знала. Драгану было все равно. — Ты… Ты исчез, — повторила она.

— И ты сразу побежала к нему? Я видел, как ты садилась к нему в экипаж. Жалась к нему…

— Я должна была. Я сделала это ради цирка, — принялась оправдываться Люси, но Драган ее не слушал. Лишь брезгливо кривился и мотал головой. — Синьор Антонио сказал…

— А ты тут же и согласилась! — воскликнул Драган, не вытерпев всей этой лжи.

Ах, знала бы она, как больно ему было. Ах, знал бы он, сколько ей пришлось всего пережить. Это она побежала к богачу. Это он исчез тогда, когда был нужен. Это Люси Этьен предала. Это Драган Ченчич не оказался рядом.

Погрязшие во взаимных обвинениях, оба метали громы и молнии. В тишине. Люси хмурилась, дула губы. Разодетая в красивое белоснежное платье с кружевами, с вплетенными в рыжие волосы лентами, она казалась безумно красивой и теперь безумно чужой. Она, судя по всему, не знала, что Драгана посадили под замок. Сам Драган в этом не признался — не хотел оправдываться. Да и в чем? Разве он был в чем-то виноват? Нет! Снова Драган оглядел Люси с ног до головы. Прошло всего несколько дней, а она так просто позабыла о нем, отдавшись богачу. Прав был тот француз из Лонхофа: все женщины — шлюхи.

— И сколько? — спросил Драган, усмехнувшись горькой правде.

— Что?

— Сколько ты стоишь, Люси? — повторил он чуть громче. — Местные шлюхи стоят десяток раппенов, а ты? Я хочу знать.

— Я не шлюха!

— Разве? — тихо сказал Драган, и от этого тихого «разве» пропасть разверзлась в груди у Люси.

— Директор сказал, ты можешь остаться, — все, что ответила она, став необычайно холодной.

— Обойдусь без твоей заботы, — бросил ей Драган Ченчич и отвернулся к сундуку.

Люси буравила взглядом его спину и не верила. Теперь ее считали шлюхой, а раньше, кажется, боготворили. Не велика потеря — от внимания мистера Мефиса толку больше, зло подумалось Люси Этьен, и все же сердце ее сжалось от великого сожаления. Когда-то, в той жизни, Люси, кажется, любила. Когда была невинной и чистой, а сейчас?

Она оглядела серый парусиновый шатер, пропитанный пылью, заштопанный в нескольких местах. Раньше она не замечала в родном цирке ни грязи, ни пыли. Рай в шалаше казался настоящим раем, родным домом, но не теперь. Теперь даже собственный вагончик, в котором она прожила всю жизнь с отцом, казался убогим и затхлым. Теперь шапито выглядел не уютно охровым, а грязно желтым. Теперь и Драган, побитый, бедный, пусть и милый, виделся не таким как прежде. От старой жизни оставались крохи, и все же эти крохи хотелось сохранить.