Аппарат искусственной вентиляции легких размерено и монотонно шумно качал воздух в легкие. Уваров пропустил Потеряеву вперед и прошел следом за ней, прикрыв дверь.

– Открытый перелом правой бедренной кости и закрытый перелом левой малой берцовой. Перелом трех ребер, одно ребро пробило легкое, начался пневмоторакс. Косой перелом правой височной кости черепа. Трещина от левой височной кости до затылочной части.

Станислав Анатольевич должен дать ей полную картину состояния супруга.

– Насколько мне известно, виновник аварии скончался на месте, – закончил врач.

Рита побледнела и, казалось, сама вот-вот потеряет сознание. Она аккуратно коснулась ладони мужа, она вся в ссадинах и ушибах. Больно смотреть.

– Он поправится?

Уваров никогда не давал напрасных надежд. Особенно в подобных ситуациях. Сколько случаев за пару десятков лет набежало, когда уходили на тот свет пациенты в стабильном состоянии, но были и те, кому обещали все показания неминуемую смерть, а они выкарабкивались. Назло всему, всей медицине, твердившей, что случай безнадежный – выбирались с того света.

– Состояние тяжелое. Мы не делаем никаких прогнозов. Время покажет.

***

Оксана переминалась с ноги на ногу, не решаясь позвонить в звонок. Минуты четыре она задумчиво смотрела на деревянную дверь с ободранным черным дерматином. Половина металлических кнопок безвозвратно потеряна, и уже не различимы ромбы из этих кнопок. В голову лезли разные мысли, и обуревали смешанные чувства. С одной стороны отдалено теплое ощущение ностальгии, далекого детства, приятных моментов, от которых остался лишь призрак, прозрачный, едва уловимый и почти забытый след, с другой стороны неприятные воспоминания перевешивали все плюсы, и к горлу подкатывал болезненным ком. Набравшись смелости, Ксана нажала на старенький, выпадающий из стены звонок, весело зачирикал воробей в квартире.

– Кого там черти принесли?! – раздался неприятный скрипучий голос за дверью. Оксана напряглась, выпрямилась точно по струнке. По спине пробежал неприятный холодок, заставивший поежиться.

Вскоре дверь открылась, на пороге появилась пожилая женщина. Светло-зеленые глаза совсем выцвели и помутнели, голова покрыта реденькими, непривычно седыми волосами. Раньше мать всегда красилась в черный, совсем перестала следить за собой.

Глаза женщины сузились, она внимательно смотрела на нежданную гостью, чуть нахмурив тонкие, подкрашенные хной брови:

– Что за в жопу явление Христа народу? – Мария Георгиевна уперла руки в бока. Морщинистое лицо всегда смотрело надменно с горькой толикой презрения. – Ну и херли приперлась?

Оксана поджала тонкие губы. Вполне ожидаемое приветствие родной матери, но все равно чертовски неприятное. Язык так и чесался выдать тираду в ответ, но Ксана взяла себя в руки.

– Здравствуй, мама, – как можно ровнее старалась сказать она, хотя последнее слово против воли получилось каким-то холодным и твердым, ничего не значащим словом.

Мария Георгиевна с минуту выжидающе на нее смотрела, готовая к обороне. Ксана молчала. Не встретив ожидаемого сопротивления, женщина вытерла руки о засаленный подол выцветшего синего платья, оценивающе посмотрела на дочь сверху вниз, хоть и была едва ниже дочери, и осудительно скривилась. Еще бы, неприлично обтягивающие джинсы, по мнению матери, больше походили на нижнее белье, да и кислотно-желтый топ, поверх которого распахнутый меховой полушубок выглядел слишком вызывающе. А эти огромные «пиратские» браслеты такого же кислотного оранжевого цвета на руках еще в школе вызывали гнев. Сколько она их повыкидывала и не припомнить!

Такие детские драгоценности всегда приходилось прятать или оставлять у подруг. А может, мать просто завидовала молодости и красоте дочери, в любом случае, вдаваться в причины ненависти к ней родной матери Ксана не собиралась. Ей давно стало на нее плевать и если бы не нужда, в гробу она видела свою мамашу.

Мария Георгиевна отошла в сторону, пропуская в квартиру дочь.

– Проходи.

Внутри все по-прежнему, скудная старенькая мебель времен СССР, разве что линолеум сильнее вытерся, и рисунок на нем едва можно узнать: ровные квадратики, дешевый закос под паркет. Запах перегара и небольшой затхлости, по-видимому, не выветривался никогда. Женщины прошли на кухню. Оксана автоматом села на свое любимое место возле окна, ближе к батарее. Здесь любила сидеть только она, все детство: нравились жар от батареи и холод с окна. Раньше мать постоянно ворчала и говорила: продует. Но не продувало, ни разу. Сейчас матери было все равно.

Мария Георгиевна поставила на плитку чайник.

– Годами от нее ни слуху ни духу, а тут принесло. И с чем пожаловала?

Прямо так, сразу, с порога. Что ж, может, оно и к лучшему, чем дольше затягивать, тем тяжелее будет сказать. Ксана сделала глубокий вдох:

– У тебя внук будет.

На секунду померещилось, что мать испытала какие-то эмоции, даже замерла. Вытянулась в струнку сгорбленная спина, кажется, мать дыхание задержала. Или Ксана просто хотела так думать. Но через мгновение, Мария снова ссутулилась и продолжила своим язвительным голосом:

– Рано или поздно это должно было случиться, – Мария театрально развела руки, повернувшись к дочери.

Пять минут общения давались крайне тяжело, но надо терпеть, Ксана ведь не просто так сюда пришла, чтобы получить очередную порцию унижений, и она снова стерпела. Надо, надо терпеть, засунув язык глубоко в темное место.

Мария Георгиевна разлила чай в две чашки, поставила их на стол, тяжело охнув, села напротив.

Ксана, закусив остатки гордости, набралась смелости спросить:

– Мне деньги нужны.

– Конечно, теперь, поджав хвост, бежишь за помощью к матери, – мать деловито хлебнула крепкого чая и продолжила наседать, словно нарочно проверяя терпение. – Принесла-таки в подоле. Поздравляю.

– Ты поможешь мне?! – зло выкрикнула Ксана, не сдержавшись.

Мария Георгиевна скрутила смачную дулю под самым носом дочурки:

– Вот тебе, а не денег.

Оксане даже пришлось чуть отстраниться, чтобы не задеть руку.

– Ни шиша у меня нет, глядишь, скоро хату заберут. Если бы ты хотя бы звонила иногда, была бы в курсе! Дочурка, – Мария в два глотка выпила горячий чай из маленькой фарфоровой чашки.

Ксана к нему даже не притронулась, ее трясло от злости и нахлынувших старых обид, больше всего хотелось врезать по этой наглой морде, причинившей столько страданий за всю жизнь:

– Я бы и звонила, не будь ты такой сукой.

– Ой-ой! – в глазах читалась злость, вызов, такой, что бывает у любительниц скандалов. Мария только и ждала повода. – На себя бы посмотрела. Яблочко от яблоньки. Червивенькое яблочко только.

Мария встала из-за стола, забрала свою пустую чашку и полную чашку дочки и вылила ее в раковину, поставив с такой силой, что посуда громко звякнула и едва не раскололась.

Оксана даже дернулась от громкого звука и сдавлено выговорила:

– Из-за тебя отец и умер.

Губы матери презрительно скривились:

– Твой папаша сопляком был вот и издох пораньше.

Это было уже слишком! Как она смела так говорить об отце?! Он был добрым, работящим человеком, никогда-никогда даже голоса не повышал. Потом с подачи матери начались пьянки… со временем они стали постоянными. Сердце отца не выдержало. Он умер от инфаркта, когда Оксана была подростком. Жить с матерью стало невыносимо, и она часто убегала из дома. Смерть отца… эта рана все еще кровоточила.

– Да пошла ты нахуй, мамаша.

Оксана встала со стула и пошла прочь. Ноги ее здесь больше не будет. Никогда и не при каких обстоятельствах. На что она только надеялась! Глупая, просто идиотская попытка с ее стороны просить денег у этого чудовища.