На деревянной лакированной двери висела ламинированная табличка, на которой красовались аккуратные черные буквы: «Главный врач отделения хирургии Уваров Станислав Анатольевич». Собравшись с духом, Рита постучала, негромко, но уверенно. Сомнения вновь захлестнули с головой: зачем она пришла? Разве сможет ей помочь хоть кто-то? Сердце забилось быстрее, руки затряслись. Рита боялась, что Станислав Анатольевич, как и Добровольских, пошлет ее куда подальше, выскажет все про ее глупость и недальновидность.

– Станислав Анатольевич, к вам можно? – Рита робко заглянула в кабинет, готовая сбежать в любое мгновение. Но стоило увидеть врача, как бежать уже никуда и не хотелось. Нет, он никогда такого не скажет, это совершенно другой человек с такими добрыми, выцветшими глазами, который столько для нее сделал, так поддерживал на протяжении нелегкого пути, когда Олег был в реанимации и когда умер.

За большим письменным столом сидел пожилой хирург. Солнечные лучи блеском ложились на абсолютно седую голову.

– Да, – он вопросительно смотрел на нежданную гостью, жену недавно ушедшего пациента. Он хорошо запомнил Маргариту Николаевну, как она дневала и ночевала у палаты. Было в ней что-то особенное, совсем юное, светлое, познавшее горе не по годам. – Проходите, Маргарита, – он жестом пригласил ее.

Врач снял очки в массивной черной оправе и положил рядом на стол.

– Станислав Анатольевич, я к вам… – начала Маргарита, но слова болезненным комом застревали в горле. Накопленные беды нахлынули разом, и сдержать их не осталось сил. Они пробили оборону, которую Рита отчаянно старалась держать в кабинете раздраженного Добровольских, перед медсестрами, осуждающими ее действия, в белом больничном коридоре.

– Помогите, пожалуйста… – голос задрожал, на глаза навернулись слезы. – У меня… у ребенка… – больше сказать не получилось ничего, Рита обеими руками держала папку и всхлипывала, опустив глаза в пол.

Врач нахмурился. Маргарита Николаевна сильно изменилась с их последней встречи. Когда они увиделись впервые, он видел в ее взгляде трепет и надежду, что муж поправится, выйдет из больницы. Потом видел в карих глазах боль, которую уже никто и ничто не сможет унять, даже сейчас, на дне зрачков, трепыхалась та самая не затихающая боль. Теперь в этом измученном, уставшем взгляде было еще что-то. Что-то испуганное, затравленное и отчаявшееся, стоявшее на грани безумия. Он по опыту понимал, что если сейчас человека оттолкнуть, то человек шагнет в пропасть, из которой не будет возврата.

Сейчас на ней лица не было: кожа бледная, щеки впали, стройность превратилась в болезненную худобу, в черных волосах появились седые проблески.

– Тише, Маргарита, тише, – все тот же спокойный голос. Голос не простой, обладающий какой-то магической притягательностью, почти гипнотический.

Станислав Анатольевич поднялся из-за стола, налил в граненый стакан воды из кувшина, протянул Рите.

– Так. Давайте-ка водички выпейте. Присядьте.

Голос и вправду действовал, как тогда, когда она обезумевшая летела по коридору, не зная еще, что именно стряслось с ее Олегом. Ее Олег… Тот же самый голос сообщил о его смерти, ночью, по телефону. О смерти Олега.

– Вот, валерьяночки таблетка, – врач взял ее руку, вложил в нее маленькую желтую таблетку.

– Я… – не переставала всхлипывать Рита, слова так и не могли сорваться с языка.

– Ну-ну, глубокий вдох, еще один. Успокойтесь сначала.

Рита так стойко держалась на похоронах, в кабинете гинеколога, когда ее ребенку подписали смертный приговор и вот сейчас… сорвалась.

– Я была у своего врача. Мне сказали, что нужно сделать аборт.

Вот оно значит, как все обстояло. Уваров невесело покачал головой. Он никогда не мог взять в толк, отчего такие хорошие, заботливые люди, как Маргарита Николаевна должны выносить в этой жизни столько страданий, а кому-то, кто этого не слишком-то уж заслуживает, все дается легко, как на ладони. И зачастую одни пренебрегают подобными дарами, а другие вынуждены бороться за свое счастье из последних сил.

– Тише, тише, нельзя в вашем положении так переживать, – он гладил ее по руке, пытаясь успокоить, как мог.

Маргарита старалась говорить, но продолжала всхлипывать:

– Я же просто хочу все варианты знать.

Станислав Анатольевич сел с ней рядом, обнял за плечи. От него приятно пахло свежим, чистым халатом.

– Я же ничего такого не сказала… а они, аборт и точка! Они же не понимают… это все что… он ведь наш…

– Так, – чуть строже сказал врач, профессиональным тоном. – Давайте договоримся. Сейчас вы оставляете историю болезни и все результаты анализов и пойдете домой, отдохнете.

Взгляд Маргариты переменился, она такими глазами, полными надежды и благодарности посмотрела на врача, что даже пожилой хирург смутился.

– Спасибо вам, Станислав Анатольевич! – все еще всхлипывая произнесла она.

– Маргарита, я ничего не обещаю, я не акушер и не неонатолог. Я покажу знакомому своему, к его мнению стоит прислушаться.

– Я понимаю. Спасибо вам.

Рита отдала папку с документами в надежные руки хирурга.

Маргарита немного успокоилась и взяла себя в руки. В любом случае, если врач подтвердит диагноз и скажет, что ребенку сохранить жизнь не удастся, она с этим смирится, но вот ожидание и неизвестность сильнее всего угнетали. Последние дни прошли как в тумане, Рита чувствовала себя роботом, который только и может, что встать с кровати, преодолеть дистанцию до работы, где можно немного отвлечься от мыслей. Слава богу Александр Степанович не слишком загружал работой и не давал тяжелых проектов. Большая часть коллег понимали, что потерять супруга нелегко и шли навстречу, но были и те, кто считал скорбь Риты слишком затянувшейся и пора бы ей полностью взять на себя обязанности. Она не обижалась, ей просто не было дела до остальных, не будет же она каждому объяснять свое положение, постоянное недомогание. Да и не хотелось никому говорить о своей боли, особенно на работе в «дружном» женском коллективе.

Больничный коридор, ожидание, кабинет врача: проверенная схема, ставшая чем-то постоянным, но не менее напрягающим. Четыре дня спустя Маргариту пригласили в клинику. Она пришла в назначенные два часа дня, ждал ее молодой врач Рустам Аркадьевич.

Рустам Аркадьевич прекрасно был осведомлен, что выглядел молодо, но также он знал, что впечатление обманчиво. На самом деле ему исполнилось тридцать пять лет, хотя многие не давали больше двадцати пяти. Молодая внешность в медицине скорее проклятие, чем награда. Многие коллеги не воспринимали его всерьез, ставя под сомнение опыт работы.

– Можно к вам?

– А-а! Вы от Уварова? Проходите, проходите, – добродушно пригласил он, улыбнувшись пациентке ровными белыми зубами.

– Станислав Анатольевич ввел меня в курс дела. Ну что, просмотрел я ваши анализы, почитал заключение предыдущего врача.

– Угу, – коротко кивнула Рита, скромно сев на кушетку и слушая каждое слово.

– Согласен, положение крайне серьезное. Дефект межжелудочковой перегородки.

Перед глазами помутнело. Конечно, следовало такое ожидать, едва ли были шансы на другой диагноз, который мог подарить хотя бы маленький шанс:

– Значит, все же аборт? – не своим голосом прошептала Маргарита.

Но Рустам Аркадьевич решительно мотнул головой:

– Ну, зачем же аборт.

Рита взглянула на него с недоверием, чуть нахмурив тонкие черные брови, а врач продолжил:

– Не буду врать и еще раз повторяю: положение у вас серьезное. Очень. Почти критическое. Но не безнадежное.