Так думала, меланхолически склонив голову набок и вертя пальцами потухший окурок наша героиня – натура, как вы видите, пока загадочная и отчего-то много курившая в этот вечер.
VI
Собираясь на работу следующим утром, Виктория еще раз вспомнила о событиях предыдущего дня. Она ведь, как-никак, сделала, возможно, кого-то немного более слепым, чем он был до того. Ей, конечно, не было жалко этого персонажа нисколько, но какое-то смутное беспокойство она испытывала. Может, это от того, что она могла встретить его снова, когда придет в следующий раз, да не одного и не двух, а с действенной подмогой? А придет ли она в следующий раз? Ох, господа, как она хотела бы не идти туда больше никогда! Эта лестница на Коломенской была сущим злом, злом большим и сильнейшим, чем Люцифер, более коварным, чем Мефистофель и совершенно хладнокровным, даже методичным. Наша героиня подумала, что было бы неплохо кому-нибудь рассказать о том, что с ней произошло. Но кому и как? Кому-нибудь на работе? Но ведь никто не знает… Она подумала про вечернего гостя – еще менее знакомого человека, чем кто бы то ни было. Интересно, он зайдет?
С такими мыслями Виктория отправлялась на работу. День, однако же, двигался совершенно обычным чередом до некоторого момента. Она шла с обеда обычным своим маршрутом по Невскому проспекту, как вдруг, не доходя до Зеленого моста, она буквально наткнулась на нечто бесформенное. Ей навстречу шагнуло что-то в форме грязного пломбира в шоколаде или чего-то вроде того и, когда она попыталась пройти мимо, взяло ее за руку со словами:
– Девушка, постойте пожалуйста!
Она удивленно посмотрела на странного персонажа и, выдохнув в его сторону дым, спросила:
– Что?!
– Я должен вам кое-что сказать, кое-что важное… Я должен вам помочь! – тараторил пломбир, не отпуская ее. – Нужно отойти с тротуара, я сниму этот дурацкий костюм и…
– Мне помочь? Что за чушь?! Вы кто? – спрашивала она.
Они сделали несколько шагов в сторону, к стене, где новый герой отпустил ее и частично расстегнул свой чехол так, что стало видно его лицо:
– Вы не узнаете меня? – спросил Павел дрожащим голосом, глядя ей в глаза.
– Нет, – ответила Виктория, подспудно будто бы догадываясь, кто может быть перед ней, но тут же прогоняя саму мысль за ее нелепостью.
– Хорошо! – выдохнул собеседник, улыбаясь. – Вы меня вчера ударили бутылкой по голове.
– Хотите повторения? К сожалению, бутылки под рукой нет.
– Слушайте! Случилось не то, что должно было… – Павел все пытался что-то сказать, блуждая взглядом.
– Да ладно тебе! Ты же не против, что я к тебе на «ты» – вчера ведь вечером обстановка была достаточно интимной, как мне кажется? – нашу героиню разбирал смех, так что она с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться в лицо ему в почти истерическом припадке. – Говори короче: как вы узнали?
– В том-то и дело, что я не знаю! Я сам до сих пор не знаю. Я не хотел этого, а он шел так, будто точно знал, куда вы идете.
– А ты якобы не знаешь и сейчас этого?
– Нет! – энергично замотал головой Павел, стараясь придать своим словам максимальную убедительность. – Я хочу вам помочь… Правда…
– Ты – мне? – усмехнулась Виктория. – Ты вчера себе-то не мог помочь! Где же твой напарник? Давайте, на Невском, чего вам?!
Надо сказать, господа, что она не отдавала себе тогда отчета, зачем ей с ним говорить. Наша новая знакомая испытывала смешанное чувство гротескного презрения и некоторого любопытства. Она не была склонна воспринимать всерьез угрозу, гипотетически исходившую от этого жалкого раздатчика листовок и его где-то обивающегося напарника, хотя это ощущение превосходства было, возможно, лишь мимолетным, ведь прошлым вечером их намерения выглядели серьезными. Сейчас же ореол испуга окружал этого странного персонажа в костюме мороженого еще более явно, чем на той темной лестнице.
– Да послушайте же вы! – с мольбой уже простонал наш трудящийся. – Сейчас он в больнице. Пошел узнавать, что делать с глазом – так он написал мне. Я его не видел с вечера – мы сразу пошли в разные стороны. Я боюсь, что он может захотеть… отомстить, когда поправится. Вы…
Виктория перебила его:
– Если еще раз кто-то из вас появится, у него в глазу окажется что-нибудь поопаснее сигареты! – отрезала она, презрительно бросая окурок в Павла и уходя.
Несмотря на столь бравурное поведение, наша героиня испытывала некоторые сомнения насчет сложившейся ситуации, которая усугублялась щекотливостью причины ее появления на Коломенской. Ей нужен был чей-то совет или даже какая-нибудь деятельная помощь, хотя ни в том, ни в другом она не была до конца уверена.
Вечером же, возвращаясь домой около половины седьмого, она обнаружила в своей двери свернутый пополам листок бумаги, на который можно было бы подумать, как на очередную рекламу ремонта или интернета, а то и доставки пиццы, если б только подобные же квиточки торчали и из других дверей. На поверку сие оказалось запиской со словами:
«Зайду к Вам около восьми часов, если Вы не против. Если против – сообщите».
Дальше шел номер телефона и подпись: «Григорий». Виктория улыбнулась.
Господа, я уверен, что подавляющее большинство, если не все из вас уделяют огромное внимание своему внешнему виду. А как часто, расчесываясь или вычищая брюки, вы задумываетесь, зачем вы это делаете? Зачем вам ножницы, щипчики, крема, туалетная вода, кельнская вода? Зачем вообще существует зеркало? Конечно, иногда ответ очевиден, ведь значительная часть этих процедур направлена на соблюдение гигиены, уход от которой влечет неблагоприятные последствия, причем не только чисто косметического характера, однако – как курьезно! – привнесение дополнительных запахов, как всем хорошо известно, набрало особенную популярность именно тогда, когда от нежелательных запахов не слишком-то и стремились избавляться.
А как, господа и дамы, многие из вас ходят в рубище или прикрывшись пальмовыми листьями (хотя рубище, безусловно, лучше)? Уверен, что немногие. А много ли средь вас эпикурейцев? Надеюсь, что это так, однако разум против этой надежды. Наша героиня, например, не занимала себя подобными мыслями, потому что была увлечена выбором между теми или другими вещами, которые все должны были быть не слишком «домашними», но и не слишком «не домашними», чтобы это не выделялось, представляясь любому созерцателю нелепостью. Единственное, что было в этом процессе понятно сразу, так это то, что сегодня она не могла встретить своего гостя в виде, подобном вчерашнему. Одежда и парфюмерия есть инструменты соблазнения, они служат ублажению органов чувств – своих и чужих, – они служат Эпикуру. Не стоит, однако, думать, что это только так, и что все здесь – поверхностно (хотя ваш несчастный повествователь суть человек до крайности поверхностный и бренный разумом), поскольку услада глазу не отменяет услады разуму, а если кто так не считает, то он, конечно, имеет право на свое мнение.
Итак, без десяти минут восемь она курила на кухне в ожидании посетителя. Она пыталась читать, но это не выходило, ведь сейчас ее больше занимали мысли о том, стоит ли, в случае успешного развития событий (а успешное – это какое?), рассказывать Григорию о случившемся с ней происшествии, и как это делать, ведь не может же он узнать все? Почему-то ей априори казалось, что этот человек может заслужить ее доверие.
Григорий позвонил в пять минут девятого. Он был только с улицы и держал в руках коробку с зефиром в шоколаде. Ему открыла женщина в бордовом платье с узким поясом и короткими рукавами и черных туфлях на плоской подошве. Волосы были, как и днем ранее, собраны на затылке, а губы, чуть подкрашенные неяркой, под цвет платья, помадой, улыбались:
– Здравствуйте, Григорий!
– Добрый вечер, Виктория! Как видите, решил злоупотребить вашим предложением и зайти на чай.
– Почему же «зло»? Проходите!
– Да, спасибо! – он вошел. – Я вот кое-что принес.
– Зачем же? Я же говорила, что у меня есть пирожные. Раздевайтесь скорее, там есть свободные плечики, – сказала она, указывая на шкаф в прихожей. – Пойдемте на кухню.
