Старый, видавший виды жупан, серого цвета, заштопанный умелыми руками жены, плотно сидел на хорошо сбитой фигуре Ивана. Трещали нитки, когда Иван наклонялся, делая резкие движения, и мог лопнуть на спине. Только Иван, зная крутой нрав жены, старался бережно обходиться с одеждой, всегда держал в чистоте, и не жаловался на короткие рукава. Обвислые шаровары, так и хотели упасть на землю, Иван их постоянно подтягивал, скрученной, сгнившей верёвкой, матерясь, делая новые, тугие узлы. Зато в телеге, на зиму, лежал настоящий тулуп, подарок одного из казаков, в знак благодарности, за радушный приём и ночлег, не раз спасавший Ивана от лютых морозов. С высоким воротником, как у стрельцов, и глубокими карманами.

– Та тут и собаки жить не станут, – прошептал он вполголоса, и почесал рыжие, как копна волосы. – Попробуй не согласиться, замордуют ироды, чтоб им пусто было.

Он повернулся и небрежно махнул рукой. С последних двух телег соскочили несколько парней, и быстрым шагом направились к Ивану. Один из них, Дмитрий, сильно отставал, хромая на правую ногу, после попадания турецкой стрелы, и вытирал потное лицо рукой.

– Ну, что дядько Иван, – спросил Дмитрий, завидя озабоченное лицо односельчанина.

– Сам погляди, потом вопросы задавай, умник. Видишь, всё сожгли, село пустое. Глянь в хлеву, может там, чё осталось.

Дмитрий, чувствуя себя по неопытности человеком бывалым, в ответ кивнул, с умным видом, и пошёл за дом. Иван уселся на сломанный забор, и приуныл.

– И чего это так нам не везёт? Только в Гайском прижились, и на тебе, – пробубнил он, и посмотрел на девочек, и жену.

– Пустой хлев, – закричал Дмитрий, разводя руки в стороны. – Ни соломы для скотины, ни корыта, пустота. Мыши и те не пищат. Жрать нечего. Правда хлев не успели поджечь, стены целые и крыша. Можно лошадей загнать, напоить. Вон и колодец. И передохнуть малость.

– Чует моё сердце, что здесь мы и останемся, – ответил Иван и показал рукой на дорогу.

– Вон уже, едут, благодетели наши. Гореть им всем в аду, на костре. Чтоб кости их трещали, и черти по башке каждый день палками били. Нелюди.

К Ивану люди относились с уважением, он был самым старшим, и опытным. В молодости воевал, побывал в плену, и часто рассказывал о своих приключениях.

– Дядько Иван, так это, может дальше пойдём? – спросил Дмитрий, с надеждой в голосе.

– Куда? Думаешь там лучше? Или ждут нас кисельные берега? Сейчас везде так, и никто нам не разрешит идти дальше. Попомни мои слова. Да и люди устали, нужен отдых, небольшой. Смотри, не ляпни языком, не подумавши. Лучше молчи, Дмитрий, молчи.

И Иван пригрозил молодому парню кулаком.

– Да понял, понял, не дурак.

– Не дурак, только вспомни, как из-за тебя едва село не сожгли. Забыл, дурья башка? Зачем сказал, что у нас ночевали запорожцы? Кто за язык тянул?

– Дядько Иван, век не забуду, глупость свою. И память татары оставили. В ноге. На всю жизнь. Теперь до старости придётся ногу тянуть. И на лошадь не залезть, и ходить как хромой утке.

– Зато живой, и саблей владеешь, не хуже турок. Скажи спасибо Богу, что не заарканили. И не потащили на галеры. Там бы и сгинул.

– Как жить под турками, дядько Иван? Не смогу я долго, чего греха таить. Уйду, брошу всех.

– Эка куда тебя понесло, негодник. О матери, сестрёнке подумал? Каково им будет, без кормильца? Выбрось дурь из головы. Ты гляди лучше на дорогу. Сам Юрась к нам пожаловал.

– Сын Богдана Хмельницкого?

– Он самый, вырядился, как на парад, тьфу, смотреть противно.

Иван сплюнул, и незаметно для подъезжающих всадников перекрестился. Юрась сидел на белом жеребце, в дорогой одежде, за ним тянулась длинная свита татар, не менее десяти всадников, поднимая на дороге столбом пыль. Бледный, худой, с измождённым лицом, Юрась, косился на крестьянский обоз, с неким презрением в глазах. Люди притихли, боясь пошевелиться, и с нескрываемым ужасом ждали, что на этот раз придумал Юрась.

Иван подошёл к Юрасю, и низко поклонился. Дмитрий остался стоять, возле забора, не решаясь приблизиться. Второй парень спрятался в сенях, и носа не высовывал. Женщины повязали платки, опуская низко, на лоб, пряча глаза и лицо.

Подбитая лисьим мехом бекеша, на голове шапка-гетманка, с двумя павлиньими перьями надо лбом, и красным самоцветом в центре, на боку сабля, инкрустированная дорогими камнями, булава, сделанная в Стамбуле, турецким мастером перед походом на Чигирин, и красные сапоги. Так выглядел Юрий Хмельницкий, пособник татар, безжалостный, властолюбивый, угнетатель собственного народа.

– Люди! Не бойтесь. Идите сюда, никто вас не тронет, – крикнул Юрась, хриплым голосом, слегка приподнимаясь в стременах.

Он с тоской смотрел на нехитрый скарб, в телегах, нескольких, тощих коров, овец, привязанных к телегам, голодных, исхудавших лошадей. В эти мгновенья ему стало жаль людей, и он вспомнил отца, учившего его совершенно другим житейским премудростям. Старший брат, Тимоша, рано погиб, отличаясь умом и храбростью. Уже в семнадцать лет он командовал Чигиринской казачьей сотней, затем водил в поход целое войско.

Люди молчали и не шевелились. Тогда из-за спины Юрася выехал офицер, и закричал.

– Ясновельможный гетман будет говорить. Все сюда. Немедленно!

Люди с недоверием в глазах, окружили Юрася, разглядывая изысканный наряд гетмана, и причудливые перья страуса. Мальчишки тыкали пальцами в саблю, сверкающую на солнце, и, прячась за спины родителей, исподтишка выглядывали, и снова глазели, с восхищением и завистью.

– Люди, оставайтесь на хуторе Благодатном, живите и радуйтесь! Хватит бедовать и гнуть свои спины на богохульника Самойловича. Власть свою я получил от турецкого султана, Магомета, и теперь вся Правобережная Украина будет жить припеваючи. Самойловича я одолею, рано или поздно, и притащу на аркане, чтобы судить перед всем народом. Теперь ни польские паны, ни царские воеводы не посмеют сюда сунуться. Я сын Богдана Хмельницкого, князь и гетман всей Украины. Мой отец освободил народ из ляшской неволи, и я продолжу его славное дело. Только если кто-то не подчинится, мне, либо моим людям, будет немедленно казнён. Всем понятно?

Иван стоял ближе всех к гетману и косился на молодого офицера. Тот держал правую руку на сабле, и мог в любой момент выхватить и ударить.

– Кто здесь за старшего? – спросил строгим тоном Юрась.

– Люди мне доверяют, ясновельможный пан, – ответил Иван, и снова поклонился.

– Кто ты такой?

– Свиридло, Иван, пан гетман.

– Так вот, Иван, приеду через неделю, и если уйдёте, с Благодатного, либо будете сопротивляться, моим указам, и не платить дань, прикажу татарам схватить женщин и детей. Уразумел?

– Ваша вельможность, как не уразуметь? Только если татары нагрянут? Кто нас защитит? У нас старики, да детки малые. Оружия нет. Ты же не станешь им препятствовать? Мы давно в пути, и видели своими глазами, как огромные сёла и города, превратились в пустыни. Люди бегут, кто куда, чтобы спасти свои жизни. Живут в землянках, пещерах, лесах, питаясь кореньями, желудями, боясь татар.

Юрась задумался и что-то прошептал офицеру. В ответ тот понимающе кивнул и сказал: Иван, сам подумай, зачем союзникам пана гетмана, разорять деревни, убивать людей, или забирать в рабство? Пан гетман здесь для того, чтобы освободить Украину, вернуть людям то, что у них забрали. Поэтому селитесь в домах, обживайтесь, и не бойтесь. Кто хочет работать у пана гетмана в замке? Нужны две женщины, ну?

Офицер направил лошадь к телегам пристально всматриваясь в лица. Иван замер, и сжал кулаки.

– Вот ты и ты, – крикнул офицер, указывая пальцем на жену Ивана, и вторую молодую женщину.

Мария упала на колени перед офицером и заголосила.

– У меня две дочки, малые. Кто за ними присмотрит?

Иван подошёл к телеге и обнял прильнувших к нему девочек.

– Это моя жена, пан офицер, и дети.

Он поднял с земли заплаканную Марию, и усадил на телегу.