– Вытри мне визор! – Уэс кричит мне, не имея возможности отпустить дроссель или сцепление.

Я использую левую руку, как стеклоочиститель, но в ту секунду, когда останавливаюсь, Уэс кричит мне, чтобы я продолжала это делать.

– Просто сними его! – кричу я, но Уэс мотает головой в ответ.

Молния вспыхивает перед нами в сотне ярдов (91 м.). Я кричу, когда сосна, в которую ударила молния, падает с шумом и треском; летят искры.

Скользнув в сторону, Уэс внезапно останавливается и стаскивает шлем с головы.

– Ни хрена не вижу!

– Я тоже, – кричу, держась за него обеими руками и прижимаясь лбом к его спине. Мое худи промокло насквозь, но по крайней мере, оно защищает мои глаза от дождя.

Треск слышится все чаще и эхом разносится вокруг. Сухие сучья падают с большой высоты.

Уэс бормочет что-то, чего я не могу расслышать, прежде чем возобновить движение. Держусь крепко, не поднимая головы, пока он разгоняется. Дождь усиливается, давая мне понять, что мы больше не в лесу, поэтому поднимаю глаза.

И сразу хочу блевануть.

Уэс несется через открытое поле к тому месту, где мне сейчас меньше всего хочется быть.

В единственное место, в котором точно никого нет. В желтый фермерский дом с белой отделкой.

***

зип-код* – почтовый индекс; в данном случае указывает на большое различие; часто употребляется в ситуации, когда отношения между девушкой и парнем проблематичны из-за дальнего расстояния мест проживания.

ГЛАВА

XV

Уэс

Я въезжаю во внутренний дворик этого маленького говнюка и использую свой шлем, чтобы выбить стекло в задней двери. Надеюсь, Рейн не соврала, что его семья уехала из города. Единственное, что сельские жители любят больше бога, – это их чертовы пушки. Может выйти скверно.

Я просовываю руку внутрь и открываю засов, радуясь, старой школе, которая не требует ключа. Обернувшись, вижу, что Рейн стоит на крыльце, накинув на голову капюшон, и смотрит на дом так, словно тот обирается съесть ее заживо. Хватаю ее за локоть и втаскиваю внутрь, когда еще одна молния ударяет в лес, как ядерный снаряд.

Как только дверь закрывается – или то, что от нее осталось, я откидываю мокрые волосы с лица и топаю через кухню. Блять, не могу поверить в это дерьмо. Меньше, чем в миле отсюда есть бетонное укрытие от радиоактивных осадков, но я нахожусь в спичечном коробке посреди грозы.

Щелкаю выключателем, и две люминесцентные лампы над головой вспыхивают с глухим жужжанием.

По крайней мере электричество еще не отключилось.

Я даже не проверяю воду. Сейчас с неба ее обрушивается столько, что нам хватило бы на всю жизнь.

Кухня в точности такая же деревенская, как я и ожидал – бежевые обои с петухами на всех стенах, банки для печенья в форме петухов, маленькие петушиные солонки и перечницы.

– Твой парень точно любит петухов (cock – петух, член), – поддразниваю я, но, когда оборачиваюсь, Рейн все там же, где стояла, у задней двери, глядит на лужу, растекающуюся у нее под ногами. – Ты в порядке?

Она съежилась и ее лицо полностью скрыто под насквозь промокшим капюшоном.

– Я... я не хочу быть здесь, – бормочет девушка, не поднимая глаз.

– Ну, значит, нас таких двое, – я открываю ближайший к себе шкаф. Блюда. Следующий. Еще тарелки. Следующий. Кружки с гребаными петухами на них. – Думаешь, твой парень оставил что-нибудь поесть?

Если бы я думал, что у меня есть шанс трахнуть эту девчонку, то перестал бы напоминать ей о том, что у нее есть парень, который, возможно, все еще жив, но: а) не могу вспомнить имя этого маленького говнюка, поэтому должен называть его «твой парень», б) основываясь на том факте, что мы стоим сейчас на его чертовой кухне, я почти уверен, что секс исключен из меню.

Керамический петух заглядывает прямо мне в душу как раз перед тем, как я захлопываю четвертый шкафчик.

Петушиный замок. Буквально.

Я, наверное, мог бы проехать немного дальше и отвезти нас к дому Рейн, но после того, как она вела себя прошлой ночью, очевидно, что это тоже не вариант.

– Пойду переоденусь, – бормочет она. Туристические ботинки скрипят по линолеуму, когда она проходит через кухню в гостиную.

Ее настроение – пример номер четыре тысячи восемьдесят пять, демонстрирующий, почему всегда лучше уйти, чем быть оставленным.

Обыскав шкафы, ящики и кладовку и не найдя ничего, кроме отравы от тараканов и петушиного дерьма, делаю ставку на холодильник. Понимаю, что это рискованно, и я прав. Этот ублюдок вычистил все. Внутри только несколько пакетиков кетчупа из «Бургер Пэлас» и полпачки масла.

Но, открывая морозилку, кажется, я услышал пение ангелов. Мороженое, корн-доги*, замороженные вафли, колбасные бисквиты, пакеты с овощами и, как вишенка на торте, – пол бутылки водки Грей Гуз.

Мама этого ублюдка только что стала моим новым героем – коллекция петухов и все такое.

Я отвинчиваю крышку и дегустирую, когда в дверях появляется маленькая тряпичная кукла. Ее лицо выглядит абсолютно удрученным, когда она стоит, одетая в баскетбольное джерси* и шорты старшей школы Франклина, держа перед собой мокрый сверток одежды.

– Какого хрена ты это надела? Я кашляю, вытирая рот тыльной стороной ладони.

– Это все, что я смогла найти, – поспешно отвечает спортсменка, и румянец заливает ее щеки, когда она смотрит вниз на форму, покрывающую ее изгибы. Голос у нее тихий и полный раскаяния, но мне плевать.

Рейн моя. Я похитил ее. Я использую ее. Я заставил ее кончить меньше часа назад, и мне не нравится, что она расхаживает передо мной в майке какого-то другого ублюдка.

– Его гребаное имя у тебя на спине.

– Это все, что я смогла найти! – кричит она, удивляя меня своим внезапным гневом. – Он забрал все!

Думаю, нам не стоит больше говорить об одежде, поэтому открываю дверцу морозилки, надеясь сменить тему, прежде чем ситуация изменится к худшему.

– Не всё.

Глаза Рейн широко распахиваются, а маленький ротик приоткрывается.

– Корн-доги? – шепчет она, переводя взгляд с меня на изобилие в морозилке и обратно.

– И мороженое... и, если ты ешь овощи, – я достаю пакетик замороженной брокколи и ставлю его в микроволновку прямо напротив холодильника. Мой желудок урчит громче, чем гром снаружи в предвкушении горячей пищи. Не знаю, какое время ближе – обеда или ужина, но почти уверен, что протеиновый батончик, который я сунул себе в рот этим утром, был единственной едой за весь день.

– О боже, настоящий обед, – восторг в ее голосе заставляет меня выпятить грудь от гордости, хотя все, что я делаю, это нажимаю кнопки на микроволновке.

– Я, э... собираюсь постирать кое-что. Ты хочешь, чтобы я это забрала? – взгляд Рейн скользит по моему телу, напоминая, что вся одежда промокла и забрызгана грязью.

– Конечно, – я прикусываю щеку изнутри, стараясь не ухмыляться. Если этой сучке нужна моя одежда, она получит ее.

Расшнуровав ботинки, вытягиваю ногу из каждого и оставляю обувь грязной кучей посреди кухни. Затем медленно и эротично стягиваю с себя рубашку и стараюсь не морщиться, когда вместе с ней спадает повязка. Но Рейн этого не замечает. На самом деле она вообще не смотрит на мое лицо или плечо. Малышка смотрит прямо на мой пресс. Белая майка облепила грудь, как будто я участвую в конкурсе мокрых футболок, поэтому бесстыдно поигрываю мышцами, когда снимаю кобуру и кладу ее на столешницу, а затем и все остальное из карманов.

Я не тупой. Знаю, что выгляжу как влажная мечта каждой девушки, и использую это в своих интересах, когда возможно. Моя внешность и моя изобретательность – единственные инструменты, которые мне были даны в этой жизни. Все остальное приходилось выпрашивать, одалживать или красть. В том числе и маленький черноволосый инструмент, пускающий слюни передо мной.

Расстегивая джинсы, слышу хихиканье Рейн. Не совсем та реакция, на которую я надеялся. Поднимаю глаза и вижу, что ее соблазнительный макияж испорчен дождем, волосы вытерты полотенцем и растрепаны. Она в ужасном состоянии, но, когда улыбается, я замираю, боясь вздохнуть.