– Он убийца! Он убил донну Хосефу! Схватите это чудовище! – кричал мужчина, словно раненный зверь в капкане.

Продавец пряностей Лукас стал очевидцем тех самых последствий, о которых мечтал Элой.

– Отпустите меня! Он что-то дал ей, и ее бедное сердце не выдержало! – бедняга был в шоке и оттого рычал, срывая голос.

Элой поднялся на ноги и вытер кулаком лицо.

– Вам интересно, что я ей дал? Показал портрет. Только и всего. Надежду и право на нее. Очень-очень жаль, что она не смогла смириться. Хотите убить меня? Давайте. По крайней мере, это не будет убийством от рисунка. Но тогда никто не сможет нести свет и красоту этому миру. Никто не увидит себя такими, какие мы есть. Только мне. Мне дана такая сила, – сказал Элой, глядя в глаза разъярённого мужчины, сдерживаемого двумя прохожими.

– Сумасшедший! Вы слышите, что он несет?! Убийца!

– Кто-нибудь, вызовите уже полицию. Разве вы не видите, моя жизнь в опасности, – обратился Кальво к столпившимся наблюдателям, снимающим это буйство на свои мобильные телефоны.

Мужчина вырвался из капканов сдерживающих его рук и снова кинулся на Элоя. Художник бросился бежать. Он, словно жертва безумного гипнотизера, очнулся посреди хаоса, которым так гордился еще секунду назад. И если в тот момент ему и стоило кого-то бояться, то только самого себя, ведь Кальво вновь убил, и в этот раз намеренно. Не каждый человек способен принять собственную душу без серьезных последствий – он либо сойдет с ума как Айелет, либо погибнет, не справившись с осознанием. Так почему же теперь, когда Элой узнал правду, ему было так хорошо и легко? Чему он радовался?

«Я чудовище. Мне нравится играть с людьми и мучить их! Что я наделал?! Чего добился?!»

Обо все этом думал Элой, убегая от человека, жаждущего справедливости и возмездия. Они мчались по узкой улице минуты три, но через некоторое время Лукас начал отставать, а затем и вовсе остановился, неспособный бежать дальше. До хрипоты кричал он проклятия в след гению с гнилой душой и ненавистью к самому себе.

«С днем рождения тебя, Элой Кальво – чудотворец из Сиджеса»

Вторую ночь подряд Элою снились кошмары. Ему являлись бесцветные лица незнакомых людей, одновременно улыбающихся и рыдающих. Мучили страшные образы преследующих его монстров, от которых он пытался спастись в узких улочках Сиджеса, которые сужались так сильно, что Элой застревал меж стен и просыпался в момент удара когтистых лап.

Вечера стали пыткой, простыни превращались в раскаленные плиты, а страх прожигал насквозь. Теперь Элой начал бояться последствий. Он понимал, что в порыве безумного вдохновения причинил зло и практически бравировал им на глазах у десятков людей. В тишине своей квартиры художник, продавший душу дьявольскому искусству, в бреду ожидал своих палачей.

«Они найдут меня. Будут судить. Лишат всего. Они ведь даже имя мое отберут. Может безжалостно наступят на горло, наблюдая, как я задыхаюсь»

Но никто не приходил, а жар все не спадал. Чувство вины то отступало, давая вздохнуть свободней, то накатывало, как цунами, вдавливая в матрас миллионами тонн сожаления.

Очередная ночь мучений протекала по накатанному сценарию, вот только Элой не спешил засыпать. Мурашки пробегали по телу, а простыни были влажными от пота. В висках пульсировала, гнездилась боль, и он, закрыв глаза на долгую секунду-мгновение, как будто уснул. И тут же сильный стук в дверь заставил Элоя подскочить с кровати. Не удержавшись на дрожащих ногах, художник упал на колени.

– Кто там?! – крикнул больной и замер, пристально вглядываясь в полумрак прихожей.

Ему показалось, что где-то там, среди темноты, за дверями его крепости раздались шаги, словно ночной визитер в нетерпении ходил взад-вперед.

– Это вы, Лукас!? Уходите, я не делал этого, она сама! Это был просто рисунок! – крикнул Кальво, обливаясь потом.

Он привалился к кровати и обхватил колени руками. Еще немного и начал бы выть от отчаяния и страха. Спасения не предвиделось.

Входная дверь издавала легкие щелчки, словно чужак легонько поддергивал за ручку, а охваченный ужасом парень поднялся на ноги и бросился на кухню, где, схватив нож, побрел назад, понимая, что не сможет пустить оружие в ход, не в силах вонзить это лезвие в чужую, хоть и враждебную плоть. Элой прокрался в прихожую и на цыпочках подошел к двери. Он долго вслушивался в громкую тишину под раскаты биения собственного сердца, но безрезультатно. Незваный гость исчез, оставив июльской ночью липкий озноб и бессонницу.

На часах было уже четыре утра, когда Кальво вернулся в спальню и повалился в кресло. Болезнь и страх осаждали его разум, но взять себя в руки было бы слишком просто. Он совершенно точно был уверен, что кто-то стоял за той дверью, желая добраться до него.

Не существует призраков, есть только люди – завистливые создания, в природе которых изначально заложено стремление разрушать и уничтожать красоту, как она есть. А Элой был всего лишь инструментом, кистью, стражем красоты и воздушных замков. Почему бы не дать им стать реальностью?

Теперь страдающий гений был уверен так же и в том, что не готов сломаться так скоро, не для того он все это затеял и принял, чтобы опустить руки и сгореть в пламени проклятой лихорадки и вины. Его способности и дар имеют право на жизнь. И он не отступится никогда, идя дорогой славы и великих побед.

«Выстраивайтесь в очередь, монстры. Штурмуйте мою дверь хоть каждую ночь. Я не перестану рисовать вас! Не остановлюсь ни перед чем! Покажу миру истину и сорву ваши маски. Положу конец искусственному маскараду, в котором увядает наше общество. Так будет, пока я жив. И пока существуют белые холсты, я всегда буду наготове. А готовы ли вы – мне безразлично»

Его взгляд застыл на портрете Айелет, стоящем на каминной полке. Белое ожерелье висело на уголке полотна.

– Ее лицо, ее жемчуг и ее жертва не будут напрасными. Она ушла прекрасной смертью, подарив людям шедевр. Эта женщина – символ новой эры искусства, – подумал Элой и посмотрел в окно.

Спустя миг его вновь окатило волной кошмара, ведь снаружи, за окном, на открытой лоджии, стоял полупрозрачный человек, прижавшись лицом к стеклу. Он скалил хищное коварное лицо, и Элой узнал его. Это строгое лицо с опущенными уголками губ и морщинистым лбом. Отец. Из легких сына ушел весь воздух, в ушах застучало сильней, а рот открылся в немом крике. Внезапно образ за окном померк и рассеялся. А Кальво завыл от страха, не догадываясь, что крик его был отлично слышен соседям, разбуженным его воплями вторую ночь подряд, когда он терял рассудок посреди кошмаров наяву.

«Уйди, уйди, уйди!»

Если мужчина, обладающий редким даром, вынужден его сдерживать, в чем тогда смысл? Быть может, не суждено ему быть хорошим, но тогда и не стоит думать о последствиях дурных поступков, ведь он не желал и не желает никому смерти, оставаясь лишь художником, рисующим звук глухому зрителю. Он не отступит и продолжит свою великую миссию: раскрывать глаза людям и показывать им, каковы они со стороны, создав утопию, где каждый получит право быть таким, каким ему следует быть. И даже если у него не получится, его картины будут жить вечно, пронося сквозь поколения свет истины.

На утро лихорадка спала, и Элоя вновь потянуло к холсту. О происшествии в магазине пряностей никто не говорил, и художника ни в чем так и не обвинили. Да и что ему могли вменить? За маленький портрет, оставленный на прилавке, наказать человека нельзя, и этот обыкновенный несчастный случай в летний жаркий день не был упомянут даже в местной газете. Видимо, кому-то свыше было угодно, чтобы автор продолжил свой путь. Что он и сделал.

Сегодня Элой Кальво торжественно вернулся к повседневной жизни. Включив телефон, он обнаружил сотни сообщений и пропущенных звонков. Десятки предложений участвовать в выставках; заказы, поздравления – все это не особо волновало его, однако, разобрав входящую почту, Элой обратил внимание на одно маленькое сообщение от Люсии из студии Дельгадо с известием о выздоровлении Исмаэля, который, как оказалось, пытался свести счеты с жизнью. Виной тому стал успех работ Кальво. Элою даже стало жаль талантливого глупца. Но то был его выбор. Он сам позволил своим друзьям участвовать в своем мероприятии, потому то коса и нашла на камень.