– А ты здесь кто? Медсестра? Заботишься или смеешься надо мной?! Пожалуй, мне следует почаще быть собой и ставить на место самодовольных девиц! Тебя, похоже, не учили, что тыкать палкой в спящего тигра опасно! – он поднялся с кресла и подошел к ней вплотную, – не надо меня дразнить, девочка. Не рискуй!

Айелет невозмутимо смотрела вдаль, спокойная и будто бы сосредоточенная на чем-то, а Луис горел во власти коньяка и гнева. Ее поведение еще больше распалило его. Он ощутил себя проигравшим злым старикашкой, которого не принимает всерьез дерзкая соплячка. Айелет медленно подняла голову и коснулась его руки. Ее пальцы пробежали по коже сверху вниз и сжали ладонь буяна.

– Ты мне не нравишься, Луис. Но это не делает тебя плохим. Плохая здесь только я. Позволь мне быть ею. Играть в нее. Иначе я не могу. Слишком долго так жила. А ты будь собой, если хочешь, но не позволяй дерзкой девчонке вбивать кол в твое сердце. Я здесь не за этим. И ты тоже, – ее слова, словно ведро холодной воды, окатили Гальярдо.

Он держал Айелет за руку, не зная, как поступить. Еще одно новое ощущение в копилку к прежним. Она смогла усмирить его – смелая, смелая Айелет Скаат. Этот момент твердо убедил Луиса в том, что кол, о котором она говорила, уже вбит. Влюбленность – жестокая и банальная интриганка, связала его, подарив букет злого рока, досады и горечи. До любви было подать рукой.

– Иди спать, уже поздно. Давно пора завершить этот день, – проговорил Луис и отошел в дальний конец гостиной апартаментов, пропахших обидой.

– Ты прав. Пошутили и хватит. Спасибо за то, что развлек, – сказала Айелет и вскоре ушла, оставив опустошенного мужчину наедине с пустой бутылкой грусти.

– Не за что, красавица. Завтра будет веселее…

Четыре месяца спустя Луис больше не мог находить утешения в своей некогда благодатной уединенной пустоте. Под беспощадным барселонским солнцем парка Сьютаделья – оазиса, наполненного громким смехом молодежи, беззаботно проводящей досуг, Луис Гальярдо банально страдал от одиночества. Наступившее лето – вектор, тянущийся с недавней зимы. Той самой зимы, в которой люди влюблялись и гибли, умирая духом, но не телом. Несчастные жертвы случая, разбросанные по всей стране, находили утешение в своих воспоминаниях. Для кого-то сладостно-приятных, но и приторно-горьких тоже. Их время закончилось, и они застыли. Но среди них Луис выделялся особенно ярко. Он смотрел на отдыхающих вокруг и завидовал, наблюдая профиль идеальных отношений. Незамысловатые эмоции. Никаких масок. Преданность. Возможно ли, что люди в парке просто демонстрировали фальшивую видимость идиллии? Луис привык судить по себе. А они (герои Сьютаделья) бескорыстно любили друг друга, лелея собственные семейные ценности, уважали своих родителей и отдавали душу детям. Чем ограничивается страсть вон у того молодого парня к его прекрасной девушке? На что пойдет он ради ее капризов? Отдаст ли всего себя дьяволу ради сохранения их общего будущего? Нет ответа. А о чем думают прекрасные спутницы рядом с теми, кто выбрал их? Перестанут ли их лица светиться счастьем, когда изможденный мужчина упадет без сил, споткнувшись на скользких амбициях, неспособный доказать свою силу и благонадежность? Ответ был.

«Женщина – существо безгрешное. Миллион желаний, вопреки здравому смыслу, всего лишь часть ее бытия. Обвинить женщину в пороке, все равно, что кошку в поимке мыши. С избытком чести и гордости, с самоотверженностью способна она на коварство во имя высокой цели, высота которой определяется ею в минуты слабости и сожаления. Она символ любви и ей неведомо зло. Иначе не быть женщине беспощадной царицей природы»

Эти слова были написаны когда-то самим Гальярдо после развода с женой. Глубокой ночью, дрожа от обиды, он изливал свои пьяные чувства на огрызке бумаги, сожженной вскоре в камине.

Элиза Гальярдо стала причиной окончательного становления Луиса таким, каким он являлся в те дни. Она ушла от него, понимая, что не в силах больше притворятся частью его жизни не по правилам. Гальярдо и не думал меняться. Он так и остался жестоким авантюристом с каменным, впавшим в спячку сердцем, в котором не нашлось места живой и слишком мягкой женщине, мечтавшей о дочери с его глазами.

Гальярдо жил так много лет и не особо горевал, но чувства ожили и сердце проснулось. Одержимость собственной свободой внезапно перестала волновать Луиса. Он твердо решил завоевать Айелет и воплотить реальность, достойную их обоих.

Но просто извиниться – слишком поздно. Найти нужные слова – невыполнимо. Убедить ее в собственной силе – опасно. Почему? Потому что Айелет больше не существовало. Она сгинула в водах лета. Исчезла на фоне терзаемой штормом яхты. Не видела протянутых рук полюбившего ее Вампира.

Это был очень большой дом, достаточно старомодный на фоне авангардных коттеджей престижного района Эль Визо, но все же удачно вписавшийся в ряды пестрой архитектуры современного Мадрида. Окруженный высокой стеной особняк возвышался за ней, как замок с приведениями. Красный кирпич, острая крыша, эркеры с большими окнами и балконы с колоннами – здесь явно жили богатые люди, защищенные от внешнего мира. Айелет была здесь гонимой принцессой, мятежной дочерью, вернувшейся в разрушенный мир ее кукольной жизни.

На въезде перед воротами был расположен пост охраны. Вероятно, Скаат-старший понимал, что обладает имуществом достойным того, чтобы его стерегли днем и ночью.

– Почему твой отец не вывез картину в Израиль? Все-таки он не является испанским подданным, – спросил Луис у Айелет, когда они вышли из такси неподалеку от имения Скаатов.

– Может не хотел рисковать вывозить ее нелегально. Могли бы определить, что это за картина и вот тогда одним штрафом не отделаешься, сам понимаешь, – ответила она, оглядывая улицу.

– Но, тем не менее, он уехал, спокойно оставив ее без присмотра. Ты вообще уверена, что она все еще там, учитывая, что дом ему больше не принадлежит? Как-то странно все это, – вздохнул Гальярдо, который с утра витал в облаках.

Теперь же, очнувшись, он принялся находить нестыковки в сложившейся ситуации.

– Когда ты увидишь, где он ее оставил, ты успокоишься. И дом он формально не продал, на него всего лишь наложен арест, – пояснила начинающая воровка.

– Как интересно, ну что ж, давай поглядим.

– И вот еще… ты же осознаешь, что я не знаю, как проникнуть в особняк? То есть ключей у меня нет, охранник скорее всего из новых и не узнает меня в лицо, а на территории повсюду камеры, и нас с тобой засекут на раз два. Может вернемся в отель? – теперь стало ясно – Айелет боялась и сильно нервничала.

– Ой, да перестань. Есть масса способов туда попасть. И это не значит, что я собираюсь портить пальто и лезть через забор. Думаю, здесь сработает один верный и проверенный способ.

– Какой, позволь спросить?

– Деньги, красавица. Не все мои методы заключены в использовании крутых гаджетов, как у Джеймса Бонда, – Луис взял ее под руку и повел к дому.

– О, ну деньгами это слишком просто. Я представляла, как ты сидишь с картами и обзваниваешь знакомых хакеров. Хотела увидеть профи в деле. Со всеми типичными гаджетами, – пробурчала Айелет, покорно идя вперед.

– А я хочу своего Ван Гога, которого, кто бы мог подумать, променяли на жемчуг. Так что расслабься. Мне вот что не дает покоя. Ты отдаешь мне картину стоимостью… да бесценную вещь! Ты уверена, что я выйду оттуда невредимым? Без инородных предательских тел в спине? Кстати, я о пулях, – сказал Луис и ощутил на себе ее взгляд.

Должно быть грозный, иначе быть не могло.

– Уверена. Моя мать достаточно обеспечена, чтобы не гоняться за баснословными реликвиями. Нам важна лишь семейная ценность, и только она имеет значение. А что до картины… тебе она нужнее. Будешь любоваться ею и травить байки на банкетах. Хоть кому-то принесет радость эта гениальная мазня. И инородных тел в спине, то есть пуль, тебе точно бояться не следует. Не от моей руки уж точно.