Мама рассказывала, что в детстве, когда я плакал, она всегда могла меня отвлечь, переключить внимание на что-то другое. Взрослые тоже так отвлекаются, например, на телевидение или гороскопы. Ее напутствие мне помогло, Надя перестала плакать и полезла искать со мной несуществующих котят. Мы облазали весь подвал и ничего не нашли, зато Надя перестала плакать и обзываться. Я не был раскрыт, коробка для кошки действительно существовала, я поставил ее еще прошлым летом, но Мурка не поняла моих добрых намерений и не спала в ней.

После мы стояли с сигаретами расстроенные, даже я, отчего-то я немного надеялся на чудо, что котята и правда там будут, какими я описал. Но зато мы все казались спокойными.

– Мне легче стало, правда, когда я все рассказала. То есть я уже обсуждала это с подругами, но это не так здорово, как поделиться переживаниями с малознакомыми людьми. Вам же нет смысла мне врать. Или все дело в алкоголе, гуляющему по моему инфантильному телу. Но в любом случае, это было круто. Можем стать и куда менее малознакомыми людьми, если захотите.

Она смотрела на меня, будто бы я тут был самым главным. Я закивал.

– Конечно. Мы тебя проводим до дома, а завтра, может быть, у нас еще что-то будет. Или попозже немного. Но надеюсь, это твое заявление не перестанет быть актуальным утром с пришедшей головной болью, да. В общем, мы еще позовем тебя гулять.

– Здорово, – Надя даже снова улыбнулась своими кривоватыми зубками.

Мы повели ее домой. Голова кружилась, она жаловалась несколько раз на это, но мы с Борей стойко молчали, потому что хотелось показаться крепче. Вон, Надя, смотри, сколько мне нужно, чтобы напиться. Впрочем, гордиться было нечем, чем дольше остаешься трезвым, тем хуже организм защищает тебя от алкоголя. Ее папа даже не посмотрел на нас, забрал Надю в квартиру и только покачал головой. Я видел, как он нежен с ней, несмотря на то, что от нее пахло пивом, и от этого я еще больше почувствовал тепло к ней.

А потом мы снова пили в выходные, и в будние дни гуляли на трезвую голову.

Глава 5. Вернулся и занял мою комнату

Лето прошло, закончился и первый учебный месяц. Начинало холодать, но мы с Борей все не хотели переодевать наши спортивные куртки. Надин папа каждый день совал ей с собой шапку, и она милостиво соглашалась положить ее в сумку, чтобы ее тревожный отец беспокоился меньше. Ее тоска прошла довольно быстро, я мог только завидовать, она навещала ее снова лишь иногда. Тогда она начинала злиться, в ней хранилось много энергии на такие вещи. Надя оказалась бодрой и удивительно злобной девочкой. Доброта в ней тоже была, просто она умела становиться колкой и обидной, как терн с его кислыми ягодами. Моей влюбленности к Наде это не убавило, может быть, даже наоборот, мне нравилось изучать ее, я это делал до сих пор, так как не так легко было победить уже сложившийся ее образ в моей голове.

Сегодня я валялся на еще зеленой траве, смотрел в тускловатое, но до сих пор солнечное небо и курил. На самом деле я выпендривался, представлял себя героем фильма. Рядом на поляне Боря и Надя играли в бадминтон, шумели и громко переругивались, отпугивая всех других претендентов посидеть с нами на лужайке под солнцем. Это Надя как-то принесла ракетки, и Боря подхватил эту активность, меня тоже иногда веселило поиграться с ними. До этого я бросал воланчик с Надей, теперь должна была настать моя очередь с Борей, но я слег с мигренозными пятнами перед глазами. Сегодня я стал исследователем, пробовал смотреть на солнце, чтобы понять, усиливаются ли они на свету, казалось, что да. Когда меня все-таки затошнило, я, наконец, закрыл глаза рукой.

– В здоровом теле – здоровый дух, Гришка! Спорт – это здоровье и красота! – окликнула меня Надя.

– Это не всегда работает, у меня есть доказательства!

– О нет, он опять начал чернушные шутки про свою ситуацию с мамой, над которыми может смеяться только он.

Они оба подбежали ко мне, но я не спешил отнимать руку от глаз, защищенный от них локтем. Послышался Надин голос:

– Вы посмотрите, какой у нас тут крутой молодой человек с сигаретой, полный страданий и несбывшихся надежд.

Кто-то ткнул меня под ребра пальцами, скорее всего, Боря, но мне не стало щекотно, поэтому я сумел сохранить свою позу.

– Ладно, оставим его, пусть страдает. Хотя если долго не обращать на него внимания в душевных мучениях, он умрет, – это уже звучал голос Бори. Они уселись по обе стороны от меня на траву, я даже чувствовал тепло от разгоряченных тел после игры.

– Я не страдаю, я размышляю.

– Неужели Роден ничему тебя не научил? На «Мыслителя» ты совсем не похож.

– А я и не его изображаю. Я знаешь кто? Стреляный солдат, например, руки Верещагина. И вот я доживаю свои последние минуты, а это самое время для самых знаковых мыслей.

Боря затряс мою руку, по тому, как он цепко схватил меня, я и с закрытыми глазами распознал его.

– А вот об этом я как раз думал недавно. Вы приколитесь, вот будете вы умирать, и типа правда кажется, что человек должен подумать какие-то свои главные мысли, да? Там, например, какую-то философскую мысль выдать, или поразмышлять там о любви к ближним, или о смысле прожитых лет, или рассказать всем, как надо жить. А у тебя такая засада – песня в голове крутится. И ты такой лежишь, и думаешь, типа если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день. А ведь на самом деле все уже очень плохо, а вот мелодия именно эта крутится. Ну или ты думаешь, как у тебя коленка чешется. И ты такой типа, не, подумай о чем-то другом, о великом, а этот зуд все не дает собраться. Ну или еще какая-то такая дребедень. Вот это охренеть подстава, да?

– Я бы о тебе, Надь, думал, – сказал я. Она давно была в курсе, что нравится мне, это уже успело стать шуткой. Она меня не отвергала, но я и сам всерьез с ней не поговорил об этом. Меня устраивало общаться, дружить и фантазировать.

– А я об Англии. Мама говорила, что в неприятной ситуации нужно закрывать глаза и думать об Англии.

– Да это же важно, какая будет последняя мысль! – Боря вдруг разозлился и начал толкать меня. Я наконец убрал руку, пятна перед глазами исчезли, осталось только недовольное лицо моего друга.

– Если не перестанешь тыкать меня, то твоей последней мыслью станут размышления о том, какая будет твоя последняя мысль.

Боря схватился за шею и повалился на траву, хрипя и хватая ртом воздух.

– О нет, Гришка, ты сглазил Борю, это действительно станет его последней мыслью, – Надя покачала головой. Свет гулял по ее щекам от движений, от этого глаза казались темными и загадочными. Боря угомонился.

– Я бы хотел понять, в чем состоял смысл всей моей жизни. Так, чтобы удовлетвориться им и принять, что все, что я делал, и было ради него, да? А потом закрыть глаза и тихо скончаться.

– Тогда тебе нужно умереть миллионером.

– А что, ты думаешь, я обязательно буду жить ради денег? – Боря снова на меня обиделся.

– А мне директором аукционного общества, если такие есть. Еще коммунисткой-феминисткой.

– Феминисткой-то чего?

Надины волосы раздувал ветер, они смешивались с дымом сигарет. По олимпийке Бори ползали зеленые жучки, что-то среднее между клопами и тлей, я не знал их название. Наверняка они поселились и на мне, и на Наде, но Боря был одет в черное, на нем они виднелись особенно четко. Мне вдруг показалось, что я так их обоих люблю, что это отличный день, и пока они оба рядом, я счастлив. Это ощущение было плотным, уверенным, хотя я знал, что оно легко закончится, стоит мне остаться одному. Тем более меня ожидали перемены, о которых мне не хотелось думать, поэтому я даже не сказал им об этом.

– У меня сегодня дед из тюрьмы выходит. То есть вышел уже, но мне неохота его встречать.

– Чего? Дуй домой тогда, это же твой дед! Поздравляю! – Боре отчего-то это показалось хорошим событием.

– Реальный арестант, опроси его, я хочу знать все про жизнь в закрытом казенном помещении. У него есть купола?