Он выглядит хорошо. Даже очень. А вот в ней полно изъянов.

Она не прислуга демонам и не их пища, но всё ещё человек. Поднявшийся по шаткой лестнице, ведущей к порядкам и законам современных богов. Получивший кусочек их привилегий. Однако по-прежнему человек. Пешка. Один сплошной изъян.

Расплавленный янтарь глаз Виена жжёт её. Он делает глоток.

– А что мы можем обсудить помимо работы? – парирует Эри запоздало и закидывает ногу на ногу.

– Погоду? – поднимает брови Виен, отпивая ещё немного кофе. – Утром был такой жуткий ливень.

Эри вздыхает.

– Рю нужна новая душа, – сообщает она наконец.

– Как и вчера.

– Он хочет определённую душу.

– Какую?

Его лицо, красивое, породистое, оно не настоящее. За роскошным фасадом прячется истинная отвратительная наружность, Эри помнит об этом. Но не может оторвать взгляд от Виена.

Глупое, глупое, бесконечное время, вскрывающее нанесённые им же раны, когда они заживают.

– Кэори, – отвечает Эри и переключает внимание на официанта за окнами кафе, прислуживающего престарелой даме в розовом платье.

Ей думается, что нехватка мест внутри заведения – удача. Сидели бы они сейчас неподалёку от этой женщины, слушали бы её перепалку с официантом, чувствовали бы запах дешёвого вина, которого она перебрала.

Снаружи тише. Воздух вкуснее. И Виен как на ладони.

Эри прекрасно знает, чем заканчиваются их встречи при отсутствии яркого дневного света.

– Кэори Белоликая? – переспрашивает демон с плохо скрываемым интересом.

– Да.

– И зачем Рю понадобилась душонка какой-то певички? Замечу, не самой талантливой.

– Откуда мне знать? Джеро попросил меня выяснить, вдруг кто из вас знаком с ней лично и поможет попасть к ней. Кстати, ты третий, у кого я спрашиваю о Кэори.

Быстрый взгляд на её губы, прищур.

– Я не знаком с ней, – ровно отвечает Виен.

– Ты был на её выступлении на прошлой неделе.

Виен улыбается, ставит чашку на стол. Откидывается на стуле и усмехается.

Его искусанные губы всегда лгут. Виен может говорить о нежности, а в то же время мысленно сжимать её горло в руке, заставляя её корчиться и задыхаться. И она верит, что он абсолютно искренен.

В этом главный талант всех чудовищ.

– Я могу назвать тебе парочку способов избавиться от того, что ты сейчас делаешь, – произносит Виен, и усмешка исчезает с его лица.

– И что я сейчас делаю? – спрашивает Эри, снова вздыхая.

– Изводишь меня.

Она встаёт, цепляет рюкзак за лямку и швыряет на столик звонкие чаевые. Но прежде, чем она успевает сделать хоть шаг, голос Виена останавливает её:

– Извини.

Эри оборачивается, натыкается на грустную фальшивую полуулыбку.

– Я помню, что мы договорились больше не поднимать эту тему, – добавляет Виен. – Но разговор «по работе»… Эри, ты считаешь меня дураком?

– Прими как комплимент.

– Ты ищешь встречи со мной.

Она опускается обратно на стул и кладёт на колени рюкзак, будто пытаясь закрыться им от Виена. Так себе защита. Тут и кирпичная стена не спасёт. Потому что из-за своего дара, коим она раньше гордилась, она чувствует присутствие демона каждой клеточкой. Чувствует горячую тьму, которой веет от него. С другими у неё не так. Обычно Эри знает, что за демон перед ней, и улавливает его некоторые эмоции, желания, настроения… Все они одинаковы и не выходят за свои пределы. Виен же другой. Она не ощущает его эмоций, она не знает, чего он хочет на самом деле, но точно знает, что её влечёт ко всем его порокам, скрывающимся в глубине тяжёлого взгляда.

Она хватается за каждый повод увидеться с ним, и иногда ей кажется, что, не будь она Проводником, всё бы ограничилось той встречей в «Ликорисе». Демоны находят развлечение со смертными лишь на один раз. Эри бы никогда больше не увидела его.

Но, имея возможность призывать любого демона… Кто бы отказался от такого?

Она как наркоманка ищет причины для вызова, а он отвечает ей тем же. Он не звонит ей, не приходит сам, он ждёт, когда знакомая скользкая нить протянется к нему из другого конца города, и он перейдёт по ней. Ждёт очередной дозы неловких разговоров, случайных прикосновений, красноречивых взглядов.

Им обоим это нужно. Эта необходимость разрывает изнутри, полосует разум тупой бритвой.

Виен отодвигает чашку на край стола и встречается с ней глазами.

Опавшая, сухая, сгорбленная. Как гнилое деревце. Сбор душ отнимает все её силы. Кто знает, сколько их требуется Рю по будням. Сколько жизней Эри губит ежедневно…

Она никогда не оголяет плечи, не открывает грудь. Всё, что видит Виен, – тоненькие ключицы в вырезе пушисто-аметистового свитера и белые запястья с голубыми прожилками вен.

Её запястья сводят его с ума.

Волосы растрёпаны, под глазами круги… Сливовая помада – одна из причин его обсессии.

«Ты совсем не знаешь, что у этого кофе мерзкий вкус, Эри. Он отдаёт… землёй. Наверное, землёй из моей могилы, которую я и прямо сейчас выкапываю, глядя на тебя. Рою её так глубоко, что уже добрался до грёбаного раскалённого ядра».

Смертные придают слишком большое значение всем этим обыденным вещам: кофе, закаты, любимые телесериалы, утренние пробежки… Как будто в этом пшике, которым представлялась Виену человеческая жизнь, есть какой-то смысл. Долго ли эти мелочи будут наполнять их существование иллюзией счастья?

Виен ненавидит кофе и иллюзии.

Ему давно пора отпустить смертную, но он не делает этого. Он смотрит на неё, вдыхает её запах, ворочает в лабиринтах памяти одни и те же воспоминания. И до жжения на кончиках пальцев хочет ранить её. Словами и поступками.

«Зачем ты это делаешь?».

Едва ли не самый частый её вопрос.

Его не перевоспитать. Он был рождён разрушать всё, к чему прикасается. Он разрушает, ломает её, и ему это нравится. Он портит даже собственные вещи.

Её бесчисленные «ненавижу»… А ему и впрямь как будто всё равно. И только.

Он часто находит себе новую вещицу, краше и податливее старой, но потом всегда возвращается к Эри. Потому что тем достаточно быть его вещами, пресными, однозначными, которые и портить-то становится со временем скучно. Эри не хочет быть вещью. Она хочет, чтобы Виен преподнёс себя ей на чёртовом блюдечке.

Подал к столу. Холодным. Разрезанным на мелкие жёсткие кусочки.

Эри не выдерживает первой и опускает глаза.

«Да ладно. Ты можешь больше, я знаю».

Его иногда тошнит от её притворности. Она хочет играть в жертву, страдалицу, когда на самом деле заставляет его влюблённым мальчишкой бежать к ней по первому требованию.

Он уже не знает, как выдрать из себя эту одержимость.

Он улыбается:

– Завтра в семь она даёт небольшой концерт в поместье Мэса. Я проведу тебя туда. И, возможно, прикрою, пока ты будешь вершить свои тёмные дела. В обмен на небольшую услугу.

Эри смотрит с недоверием.

– Одна душа, – добавляет Виен мягко. – Любая.

Она запускает руку под ворот свитера и с раздражением тянет за цепочку на шее, вытаскивая на свет дюжину крошечных чёрных бусин. У каждой из них, идеально круглой, обсидиановой, с тонкими серыми сосудиками, своя история и соответствующий иероглиф, спешно нацарапанный на гладком боку. Но Виена это мало заботит. Поэтому когда Эри перебирает бусины в руке, показывая их демону поочерёдно, тот не отрывает взгляда от её лица.

– Любая, – повторяет он тихо.

С присущей ей горькой усмешкой Эри отрывает одну из бусин и толкает её в сторону Виена. Он останавливает её недолгий путь, накрыв ладонью. Кожа чувствует тепло, сосредоточенное в маленьком куске магического камня, и по телу Виена пробегает дрожь.

Он давно не питался.

На лице Эри – отвращение.

«Прекрати. Ты давно к этому привыкла».

– Сегодняшний «улов»? – спрашивает Виен, сжимая бусину в кулаке.

– Как ты узнал?

– Она… Она отзывается на прикосновение.

– Она принадлежала старику, если хочешь знать, – Эри облизывает пересохшие губы. – Это была добровольная сделка. Он не мог расплатиться с долгами.