Сели за стол, перенесенный из кухни по случаю праздника, провожать старый год под непременную “Иронию Судьбы”. Брин сидела на диване, облокотясь на мягкий диванный валик, слева подпирала теплым телом Ксюха, все было чудно, радостно и нетревожно, и играли на щеках Брин ямочки, и переполняло душу счастье, и задушевно тренькала гитара в руках телевизионного очкастого хирурга, и выводил он свое “Я спросил у тополя, где моя любимая”, и ревела с три ручья от этой русской проникновенности к этому времени уже не совсем трезвая Брин, а, глядя на нее, заревела и Ксюха, пуская из носа (опять) пузыри. Потом они что-то опять нарезали, готовили, убирали грязную посуду, приносили чистую, весело звенело стекло, посуда, вилки. В общем, стоял гвалт и нетрезвая суматоха, какая царит в любой российской семье незадолго до наступления нового года. Говорил какую-то речь, выразительно и с чувством, этот их бессменный президент с резиновой мордой, Брин мало что из этой речи поняла, да и не все ли равно. Били куранты, хлопнуло и истекло пенной струей неохлажденное шампанское, кричали “Ура”, Брин целовала Ксюху, Ксюха целовала Брин и Костика, Костик целовал Брин и Ксюху, шутили по телевизору какие-то комики. Ксюха и Костик ржали, Брин не понимала ни слова, да и плевать: она поджала под себя ноги, обхватила Ксюху за талию, уткнулась носом в ксюхино плечо, и хотелось ей только одного – обратиться в демона, (как из книжки советских фантастов, братьев, как их, Брин забыла фамилию), чтобы взять кусок пространства: эту вот квартиру, этих двух людей, остановить время, закуклиться с ними, отгородиться от остального мира куполом. Навсегда.

Наклюкались все основательно, Костик выбыл из строя первым. Шатаясь, как тяжелораненный боец, он отбыл на кушетку на кухню. Оставшись вдвоем, под треск и грохотание фейеверков и петард за окном, стали целовать друг друга в рот, жадно вбирая в себя языки друг друга и слюну, вязкую и тягучую. Очень скоро, впрочем, они от этого занятия утомились. Ксюха выключила свет (елка продолжала весело мигать разноцветными диодами, отбрасывая на стены причудливые тени), обе они рухнули на диван. Обнявшись, заснули, жарко дыша друг на друга. Проснулись обе одновременно, оттого, как им показалось, что на них уронили мешок картошки. Оказалось – Костян, в одних только трусах какого-то дикого покроя (”семейники”, обьяснила на следующий день Ксюха). Брин взвизгнула, Ксюха зашипела:

– Костян, ты охерел?

– Неудобно на кушетке, Ксюх.

– Ты нормальный вообще, нет? Брин здесь!

– Ну и чего, я только посмотрю.

– Я тебе сейчас посмотрю, животное! Пшел на кухню!

Костян ретировался, по пути ловко подцепив со стола бутылку коньяка, а Ксюха, испытывавшая острую жажду, шарила по столу в поисках остатков вина, нашла, припала к бутылке. “Можно мне тоже вина”, – просипела Брин. Ксюха набрала полный рот, легла сверху на Брин, нашла губами губы подруги, и перелила вино из своего рта в ее. “Еще”,– простонала Брин. Уталив таким образом жажду, они разделись, легли снова: Брин на левом боку, Ксюха пристроилась сзади, укрыла обеих шерстяным неколючим пледом, просунула левую руку под голову Брин, правой обхватила Брин за плоский живот; Брин свернулась калачиком, поместив большие прохладные ступни на ксюхины бедра. Ей показалось, что Ксюха обьяла ее всю, как скафандр, и теперь она, астронавт, плывет в невесомости, под надежной ксюхиной защитой. В голове у нее негромко и торжественно пел Дэвид Боуи:

This is Major Tom to Ground Control

I'm feeling very still

And I think my spaceship knows which way to go

Брин, 1-е января

Утром разбудил Костик. Он уже успел принять “лекарство” от абстинентного синдрома, и стоял сейчас над ними, одетый, источая благодушие и запах коньяка:

– Доброе утро, девочки, с наступившим!

– Уйди, животное!

– Не, ну я чего, я ж только посмотреть.

В Костика полетел тапок, он скрылся на кухне; послышался шум воды, громыхание чайника.

– С наступившим, малыш.

– С наступившим, детка.

Встали, оделись, умылись (на этот раз Брин позаимствовала ксюхину зубную щетку), в очередной раз обновили стол: подозрительный на предмет несвежести салат выбросили, заветрившиеся сыр и колбасу Ксюха сложила в отдельную тарелку, посмотрела на Костика:

– Чудовище это сожрет.

Костик, почувствовав, что речь идет о нем, оторвал взгляд от телевизора:

– Чего?

– Ничего, мой хороший, кушай. А вот коньяк дай-ка сюда, ты не забыл, что тебе сына завтра еще к свом родителям везти?

– Ну, может, хоть это, пивка?

– Две банки, не больше. Иначе никуда не поедешь. Я ясно изьясняюсь?

– Яволь, Ксения Шикльгруберовна

Пили кофе, ели торт. Смотрели “Служебный роман”, сидя на диване втроем (Ксюха посередине, захорошевший Костик привалился к правому ксюхиному плечу, забравшаяся на диван с ногами Брин прильнула к левому), Костик и Ксюха обьясняли непонятности, возникавшие по ходу фильма.

Обсуждали планы Брин: Красная площадь, музеи, и самое главное, Arbat-street

– Бринуль, мы же с тобой договаривались: в России ты говоришь по-русски.

– Улица Арбат

– Просто – Арбат

– Арбат

– Ладно, мои завтра уедут, свожу тебя в Москву. Матрешку хочешь купить?

– Я приехала сюда ради шапки.

– Логично: куда ж еще ехать за шапкой, как не в Россию.

Повинуясь внезапному порыву, Ксюха тайком сделала сэлфи: прильнула щекой к щеке Бринули, скорчила рожицу, вытянула руку, нажала спуск. Брин в этот момент смотрела в экран телевизора, вместе с героиней фильма выговаривая: “Это не ваше больное место, это ваше…пустое место”, на щеках играли ямочки. Отвлеченная вспышкой, Брин повернула голову, вопросительно приподняла тонкую бровь. Ксюха обьяснила:

– В контакт выложу, надо же показать фото лучшей подруги: умницы, красавицы, прямиком из ЛондОна.

– В контакт?

– Социальная сеть, здесь ей пользуются все. Вы у себя в Британии какой сетью пользуетесь?

Брин пожала плечами:

– Не знаю, Фейсбук, наверное.

– Подожди секундочку: ты хочешь сказать, что не пользуешься ни одной социальной сетью? А Вотсап?

– Не пользуюсь, Вотсап – по работе

– А куда ж ты “выкладываешь” еду?

– Еду я выкладываю на тарелку, из тарелки выкладываю…в себя.

Обе несколько секунд смотрели друг на друга, захохотали, повалились на диван. Костик с опаской пересел в кресло у окна. Отсмеявшись, Брин спросила: “А зачем кому-то публиковать фото еды?”

– Не просто еды, а какого-нибудь тонкого блюда, желательно ресторанного: кусочек еды, с веточкой зелени, политый капелькой соуса. Нужно же всем показать – ты успешный, ты состоятельный: кушаешь в ресторанах, катаешься в Альпах на лыжах, ведешь здоровый образ жизни, следишь за фигурой, читаешь Пруста, и вообще, относишься ко всему с легкой иронией и отпускаешь по значимым событиям жизни философские, с налетом юмора, мудрые комментарии.

Брин, подумав, вынесла вердикт:

– Шелуха.

День тек в неспешной, сытой истоме. Грохотали за окном петарды. Костик, дремавший в кресле, запрокинул голову и выставил вверх щетинистый кадык. При каждом новом взрыве за окном он вздрагивал. Брин, тыкая тонким пальчиком в смартфон, попросила напомнить ее, Брин, адрес. Ксюха сказала.

– Зачем адрес-то?

– Оформляю через интернет-магазин заказ, послезавтра привезут.

– Можно полюбопытствовать?

– Угу, сейчас. Вот.

Ксюха взяла смартфон и округлила глаза:

– Ты нормальная вообще, нет? Тридцать тысяч почти..за это? Ну, допустим (посмотрела на Костика, понизила голос), фаллоимитатор. Вещь нужная, кто спорит. Ну, допустим, фаллоимитатор двухсторонний…окей…бусы анальные…Но набор для связывания? Семь пятьсот?! Да вы шутите? Комплект из ушек меховых и хвостика мехового, с интегрированной анальной пробкой? Четыре пятьсот?! Да ты с глузду зьихала, моя милая!

Брин серьезно произнесла:

– Я покупала в Лондоне хороший фотоаппарат: большая матрица, светосильный обьектив. Его главная задача – сделать фото тебя в шапка…в шапке. Против фото с ушки и хвостик я тоже не возражаю.