Брин снова помотала головой, отгоняя дурацкие мысли. Попросила Ксюху повернуть камеру пониже, чтобы видеть, что же она там, собственно, делает руками. Увидев обрамленную темной шерсткой влажную ксюхину щель, сама возбудилась чрезвычайно и запустила с беззвучным выдохом палец глубже. Кончили они почти одновременно и сейчас, запыхавшись, откинулись в креслах и посматривали друг на друга – Ксюха с озорством, Брин – с опаской и каким-то огорошенным недоумением. Ксюха как ни в чем не бывало оделась (как с гуся вода, так, кажется, говорят), попрощалась и побежала встречать из школы сына – младшеклассника. Больше Брин и Ксения сексом по интернету не занимались.
План потратить накопленные деньги на путешествие возник через несколько месяцев после оглушительного провала операции “Силиконовые сиськи”. Брин работала фрилансером в сфере компьютерного дизайна, посему от работодателя не зависела и могла взять отпуск хоть на месяц, хоть на два: деньги у нее были. Жила она очень скромно, людей сторонилась, из квартиры почти не выходила, делая покупки онлайн и раз – другой в неделю выбираясь в молл за продуктами. Мысль оставить на месяц осточертевший Лондон прочно поселилась у нее в сознании и не отпускала ни на день. И все чаще и чаще вместо знойных пляжей с белоснежным песком, бунгало, дайкири, коктельных зонтиков и прочей мишуры, перед ее мысленным взором возникала картина, писанная маслом каким-то русским художником: на заднем плане церковь, простая, вроде бы даже деревянная, на переднем дерево с голыми, без листвы, ветвями, в ветвях птичьи гнезда. Снег с проталинами. И небо, высокое, наполненное морозным воздухом, какое бывает только ранней весной. И еще виделось ей лицо Ксении – круглое, широкоскулое, с густыми (соболиными, как русские говорят) бровями, с карими, с огоньком, глазами, и сердце у Брин в эти моменты сбоило, замирало, и где-то внутри в районе диафрагмы сладко царапалась какая-то щемящая грусть и невыразимая нежность. “Я задыхаюсь от нежности”, – пела одна ненормальная русская, от творчества которой Ксюха фанатела. Ведь же про нее, про Брин. И про Ксюху. Ей снова пригрезилось улыбающееся ксюхино лицо, на голове почему-то дурацкая меховая шапка “военного” образца с невообразимой кокардой. Такие шапки, уверяла Ксюха, аборигены на Арбате любят “задвигать” толстым и глупым западным туристам. Без обид, окей?
В этот момент Брин совершенно отчетливо поняла, что поедет в Россию, и купит эту идиотскую шапку, и заставит Ксюху в ней сфотографироваться. А еще Брин поняла, что просто хочет видеть Ксению, не на экране монитора, а вживую, по-настоящему, хочет обнять, прижаться к теплому мягкому ксюхиному телу, вдохнуть ее запах, потрогать нежные губы своими, слушать биение сердца, ощутить всем своим существом ее пульсирующие вены и артерии, вжаться, просочиться в нее, раствориться, распасться на атомы, умереть. Господи боже, паниковала Брин, что со мной творится? Я влюбилась…в женщину? Я влюбилась. В женщину.
Чувство это, пробившись однажды, как хрупкий росток в душе Брин (она теперь твердо знала, где обитает эта самая душа – там, в животе, где -то в районе диафрагмы), росло, набиралось силы, оформлялось, трансформировалось, наливалось нежностью и ревностью. Брин представляла Ксюху в обьятьях этого усатого крепыша, Костика, и ей, Брин, становилось нестерпимо горько, больно, тоскливо. Так тоскливо, что хотелось выть, как воет от холода и безысходности голодный бездомный пес.
Так больше продолжаться не может, решила она однажды: не должна любовь существовать в виртуальном пространстве, это неестественно, нездорово, неправильно. Коли ты человек, так и люби человека, вспомнилось ей. Откуда это, из какого-то советского фильма, кажется. Коли ты человек, так и люби. Человека. Брин человек, из плоти и крови. И Ксения тоже человек из плоти и крови. Может даже, они с ней потомки одного и того же человека. Может, наш пра-пра-пра-пра-пра-пра-дедушка, свирепый рыжебородый викинг, ураганил где-нибудь тысячу лет назад на Руси с каким-нибудь Харольдом Хартрадой, а потом подался на туманный Альбион, ураганить и сеять свое воинственное семя там. Или наоборот – кошмарил сначала англов, а потом осел где-нибудь на Ладоге, и дал многочисленное потомство. И очень легко.
В конце концов, в ней течет кровь воинов, хоть и ослабленная многократно поколениями, цивилизацией, изнеженностью. Она решилась, она сможет, она должна ее увидеть. Дрожащими руками Брин взяла смартфон, пролистала записную книжку, нашла ее номер, добавила в Ватсап. Набрала по-русски:
Привет, Ксюха! Я думаю посешать Россию в ближашее время. Как на счет визит к тебе?
Чуть не выронив телефон из потных от ужаса ладоней, нажала кнопку отправки сообщения. Сердце колотилось, как загнанный зверек. Сообщение прочитано. Тише, тише, маленькое глупое сердечко. Не гони так шумно и быстро кровь, не то ты не выдержишь, разорвешься от страха и напряжения, и я так и не узнаю, что ответит мне моя подруга…любовница. Может, нет ей дела до тощей маленькой Брин, может, у нее дел полно: сын заболел, или муж запил (“Do you know what zapoy means?), или долбаный годовой отчет не бьется (ксюхино выражение, очередная загадка: почему – бьется?), или нет: бухгалтера, кажется, составляют годовой отчет не в конце года, как все нормальные люди, а позже, но все равно, мало ли проблем у тридцатипятилетнего человека? Родители нездоровы, или…тут телефон блямкнул, и высветился ответ: Hooray!!! И танцующий человечек. И праздничная дудка. И торт. И цветы. И что-то еще, кажется, фейерверк. Брин рухнула ничком на кровать, зарыла голову в подушку и от облечгения разрыдалась. Отплакавшись, она рывком села на кровати от пришедшей мысли: постойте-ка секундочку, ведь, наверное, нельзя просто вот так звять и полететь в Россию, нужна виза, еще куча всяких бумаг, бланков и прочей лабуды (ксюхино слово)? Брин бросилась к компьютеру, ввела в браузере: “как получить визу в Россию”, и с ужасом осознала, что перед ней разверзся Персональный Ад Интроверта. “Интроверт, интроверт, интровертище”, – дразнила ее Ксюха. Брин решительно тряхнула головой: “Ничего, я справлюсь. Справлюсь ради тебя, детка”.
Следующие две недели пронеслись, как говорят русские, в сплошной “запаре”; и в самом деле, решить надо было огромное количество проблем. Взять хотя бы подарки, для примера: кому купить, что купить? Магнитик на холодильник, в виде Биг-Бена, каждый же русский желает получить, верно? Постойте-ка секундочку, как это “не верно”? You must be kidding me! О боги, боги!
Но последовательно, одна за одной, проблемы и дела порешались, устаканились (догадайтесь с трех раз, чье словечко). И вот Брин в салоне самолета, отчаянно мандражирует и обливается холодным потом. Она и взаправду летит, в Москву, где ее будет встречать Ксюха с мужем, а потом они отправятся в это их сумрачное предместье (как это Ксюха называла? Подмосква?), где Ксюха уже сняла для Брин на месяц маленькую студию, судя по фото – светлую и уютную, и находящуюся в пяти минутах ходьбы от ксюхиного дома. Они будут встречать Новый год вместе. Yehoo!
Ксения.
Эта британочка ей понравилась сразу же, как только она увидела ее фото в Тичазе: лицо, в общем и целом, не лишенное приятности, высокий лобик, большущие серые глаза, в которых недвусмысленно читается интеллект и высшее образование, и то и два. Взгляд внимательный, серьезный. Что-то есть такое во внешности, что отличает от других, каких-то блеклых и скучных. Что-то скандинавское. Надо полагать, наводили предки ее шороху по европе лет эдак с тысячу назад. Недаром молитву даже перепуганные европейцы придумали: “От ярости норманнов избави нас, господи”. Позже, пообщавшись с Брин по видеосвязи, Ксюха поняла, что девочка эта совершенно особенная: когда она улыбалась, показывая ровные белые зубки, ее лицо, до того непримечательное, волшебным образом преображалось: оно озарялось изнутри каким-то мягким и ровным светом, возникали морщинки: в уголках глаз, по три морщинки (Ксюха посчитала), морщился забавно носик (по две морщинки с каждой стороны тонкого переносья), в уголках рта, по две морщинки. А главное – на щеках возникали две прелестые ямочки, увидев которые в первый раз, Ксюха воспламенилась и незамедлительно захотела только одного: нежно взять это лицо ладонями, и прикоснуться к этим ямочкам губами. Впрочем, в первый раз было не до улыбок: бедная девочка так заикалась, что почти ничего не могла сказать, только мучительно краснела и смотрела большими серыми глазами, как щенок с перебитой лапой. И захлестнула Ксюху такая волна нежности к этому незнакомому ей еще человечку, что она поняла: пропала она, совсем пропала.
