«Интересно, можно ли его перерубить? Скоро узнаю...»

Но первый удар бича приходится не по нему. Балрог яростно бьет в стену, и по ее светлому дереву наперегонки разлетаются черные трещины и желтое пламя. Тварь рычит, взвинчивая себя, окутываясь в мрак, а Руссандол вдруг понимает, что ему делать вовсе нельзя.

Нельзя состязаться с балрогом в силе, иначе он истратит себя напрасно.

И срывается с места до того, как тварь наносит второй удар, уже в него. Бросается навстречу живому раскаленному камню, закрываясь от черного ятагана в другой руке демона и вновь вонзает меч работы Куруфинвэ в это, живое или нет, как можно глубже, и отскакивает быстрее, чем тот успевает схватить.

Не останавливаться. Мчаться так, словно сама Арда горит у него под ногами. Она уже горит, дым и копоть ложатся на деревянную вымостку там, где еще не проломила ее тварь…

Бросаясь то вправо, то влево, Руссандол наносит чудовищу одну рану за другой, пока балрог шаг за шагом все же идет вперед, рыча и обливаясь горящей маслянистой кровью. Но время уже выиграно, успевает подумать он, этой крылоногой нет за его спиной, там пусто. Только горят два каменных светильника на маленькой площади, открытой всем ветрам.

Три пути вели с этой площади, он знает. Две мощеные улицы спускались с нее – и слева, вдоль обрыва, еще одна узкая улочка-лестница уводила в гавань. И паленую ящерицу держать здесь, чтобы не скатилась туда следом за правительницей – а куда ей еще деваться! – и не прорвалась к кораблям.

И он мечется вокруг огромной твари, отскакивая и бросаясь снова, коля и рубя, отклоняя удары огромного черного ятагана и уворачиваясь от огненного бича, словно живущего своей жизнью.

И земля дымится у них под ногами от отвращения.

Когда новый удар ятагана в щит отбрасывает Руссандола, как бык отбрасывает волка, словно сама земля подставляет ему траву, камень и столб светильника, чтобы остановиться и ринуться обратно на врага.

В эти мгновения он видит все вокруг – каждое движение балрога, каждый замедленный удар чужого оружия, каждый камень, столб и куст вокруг себя, которые могут стать опорой, до последней черточки – видит линию обрыва, замечает, как пылают дома по левой стороне улицы, как теснятся испуганные люди далеко справа среди домов…

Он не видит только Эльвинг, исчезнувшую, мелькнувшую перед ним в последний раз на вершине холма. Он может лишь надеяться, что та уже бежит в сторону гавани, но не видит и отблеска света, унесенного ею. Вместо него вокруг багровое свечение балрога, колыхание его рваного крыла и тьму, которая накрывает все вокруг него. Только оружие и доспех работы Курво яростно блестят даже в этом свете. Пока еще.

Балрог рвется не к лестнице – он стремится к обрыву! Даже израненный, обливающийся своей горящей дрянью. Вот он снова отмахивается от Руссандола, отбросив его подальше, и словно бы рвется заглянуть за край склона. И в это мгновение Руссандол понимает, что сделать дальше. Бросается на него, нелепо, неудобно, вынуждая развернуться, замахнуться…

И край обрыва проседает под огромными ногами, словно этому холму балрог невыносимо омерзителен. И даже удар ятагана, придясь, наконец, всей мощью прямо в щит и едва не сломав Руссандолу правую руку, только отбрасывает балрога еще чуть назад.

Когда падающая тварь роняет ятаган и хватается черной лапищей за камни, Руссандол почти отрубает ее отчаянным ударом. А потом отскакивает назад, слушая удаляющийся рев и невольно вспомнив, как падающий балрог утянул за собой Глорфиндэля из Гондолина.

Огненный кнут взметнулся из-за края обрыва целых три мгновения спустя.

Успей Руссандол выпрямиться, его, наверное, утащило бы вниз. Останься на краю – ему снесло бы голову. А сейчас кнут лишь взвился в воздух, но самый его конец метнулся прямо Руссандолу в лицо и вспыхнул невыносимой, ослепительной болью!

Он кричал, пока хватало сил, не видя ничего перед собой от этой боли.

Когда мир вокруг вернулся, он сидел на дымящейся земле, нашаривая оружие и задевая руками сбитый с головы шлем. Боль полыхала, охватив половину лица, чуть затихая, перекатывалась в голове, но ее можно стало терпеть. И все же она расползалась по телу ядовитой, отравляющей слабостью.

Руссандол с трудом открыл левый глаз. Пятно боли на месте правого всколыхнулось. Теперь он видел все вокруг немного иначе, чем раньше. Более… плоским, словно нарисованным на темноте. Дымящиеся обломки вымостки. Рытвины в земле. Опаленные островки травы и кустов. Переломленный в середине столб светильника – его камень коснулся земли, но все также светился, окружив себя лужицей голубоватого света. Поверх всего этого падали отблески пламени. Все это немного плыло и качалось для него.

Лучше не думать, возможно ли что-то исцелить. Есть, о чем подумать прямо сейчас. Прямо сейчас нужно встать.

В сумраке позади светильника что-то зашевелилось. Схватив, наконец, меч, лежавший рядом на дымящейся земле, он вскочил, шатаясь, готовый драться, и не зная, будет ли на то способен.

Не враги. Всего лишь люди. Люди бежали через площадь к лестнице в гавань, женщины тащили кто детей, кто стариков. Несколько женщин подбежали к нему, желая помочь. Иные шарахнулись, когда он повернул к ним голову.

Над городом трубили рога, возвещая, что враги ворвались за стены.

— Что это? – хрипло спросил Руссандол.

— Ворота прорвали, господин эльф, — сказала одна из беглянок. – Уже давно прорвали. В гавань рвутся, говорят. Пришлый князь отступил вправо от ворот и всех оттуда погнал бежать к кораблям, но там внизу орки, главные улицы горят. Отрезало нас, только здесь и можно пройти…

— Идем с нами, господин эльф, — сказал кто-то. — Ты ранен, мы тебя доведем.

Он оттолкнул протянутые руки.

— Где Эльвинг? Она была здесь!

— Мы не видели… — донеслись растерянные голоса.

— Здесь только ты с чудовищем сражался!..

— А она была здесь?..

— Идемте, господин эльф, надо бежать!

Голоса текли мимо, как вода, и сами люди появлялись и бежали мимо в оранжевых сумерках, исчезая за полуобрушенным домом. Среди них порой мелькали рослые эльдэ, но их было совсем немного. Руссандол поднял голову и сделал несколько шагов поперек потока беглецов, над которыми возвышался больше чем на две головы.

Отсюда, с холма, город был виден как на ладони – и он уже горел. Сириомбар разделила напополам линия огня там, где пронесся балрог. Второй очаг огня был у ворот, сами ворота пылали. Оборвалось пение рога с надвратной башни, вместо него затрубил другой, левее. Эту часть должен оборонять Карнистиро…

Вспышка знакомой боевой ярости донеслась оттуда. Карнистиро дрался там прямо сейчас, напрягая все силы, увлекая за собой всех согласных и не согласных, наслаждаясь тем, что наконец снова добрался до темных тварей. С другой стороны… просто пришло теплое прикосновение.

«Ты жив», — подумал Макалаурэ.

Руссандол подобрал шлем, надел его. Зло отломил погнутое крыло, чтобы его основание не задевало обожженную щеку. Вложил пока меч в ножны. Поднял щит, слетевший при падении с правой, стальной руки. Его еще шатало, и можно было забыть о той немыслимой легкости движений, которая охватила его в сражении с морготовой тварью.

Если Эльвинг в гавани — а кроме гавани, ей деваться и некуда, — его место там, среди защитников кораблей. Рядом с Карнистиро.

Но сможет ли он пройти прямым путем, по главной улице? Или придется спуститься в гавань вместе с беглецами, чтобы присоединиться к ее защитникам? Но это лишнее время…

— Идемте, господин эльф, — снова и снова звучало у него за спиной. Кто-то дал ему воды. Он взял флягу не глядя, напился – и вернул не глядя, вода всем нужна.

Что-то заколыхалось и зашумело там, в нижней части уже горящей улицы – он не сразу смог разглядеть. Левый глаз слезился, мешая рассмотреть, тогда он прислушался – и разобрал все самое ненавистное. Рев и выкрики орков.

Оставив бегущих позади, он сделал еще несколько шагов вперед, очутившись уже среди верхних домов.