Горстка людей и эльдар отступала вверх, непрерывно теснимая заполнившими улицу врагами. Своих было немного, уж сколько оказалось на этом пути после прорыва ворот.

Потом сборище орущих и скалящихся вражьих тварей, почему-то чаще бурых и зеленоватых на морды, взбежит наверх, сбросит с обрыва всех, кто попадется по дороге, чтобы не мешали, и скатится в гавань сверху, откуда их не ждут. И подожжет корабли. Не пустые в этот раз – со множеством раненых и безоружных.

С Эльвинг.

Может быть, с Амбарто.

У Руссандола вырвался короткий горький смех. Амбарто чудом уцелел там, где отец жег лебединые корабли…

Позади закричали и затопотали быстрее – беглецы тоже увидели орков.

Он усмехнулся еще раз. Всмотрелся в наступающих врагов, пока далеких и плохо различимых слезящимся глазом. Но ему не нужно смотреть издалека – он хорошо знает, как они кривятся и хохочут, когда убивают, или когда жгут построенное чужими руками.

Значит, его место будет здесь.

Что ж, Морьо станет немного полегче там, под стеной. А потом – пусть злится опять, что Старший все упустил.

Еще несколько шагов, до него долетают рев и крики, кто-то из защитников падает… И внутри, после опустошения от схватки и раны, снова вспыхнула ярость, которую Руссандол ждал и звал.

Он дважды сегодня выжил не для того, чтобы отступать!

Сдернув рог с пояса, Руссандол вскинул голову, и поверх холма и всего Сириомбара разнесся раскатистый и гулкий призыв к бою.

По привычке он все же вернул рог на пояс перед тем, как вытащить меч. И двинулся туда, где упали еще несколько отступающих воинов. А сзади донесся топот – кто-то из беглецов нашли в себе храбрость присоединиться к нему.

Когда Майтимо быстрым шагом спустился, уцелевшие защитники не кричали и не радовались. Они просто расступились, давая ему место врубиться в орочью толпу.

*

*

Площадь Малый торг у стены и соседние улицы наскоро перегородили бревнами от раскатанных домов — сразу после того, как промчались перепуганные лошади. Эгалмот боялся, что они потопчут жителей в гавани, все же кони не валинорские, и даже смешанной крови мало. Карнистиро тогда заорал, что отдать жечь верных, даже на четырех ногах, живьем не даст, пусть бегут, они и так гибнут много чаще. Но к лошадям кинулись и нолдор, и синдар, и вроде бы в гаванях обошлось, а точно не узнали – не до того было. За конями вскоре хлынули отступающие люди и эльдар, многие в панике, иные в ярости, но все они приходили в себя и вставали за этим завалом. Эгалмот ободрял, призывал драться, а кано Карнистиро просто рычал на всех и грозился отрывать головы трусам и отступающим, но у него получалось не страх вызывать, а больше в себя приводить этим. Хотя Карнетьяро отлично знал, что это не образное выражение, и головы кано Карнистиро вправду отрывал. В Битву Бессчетных слез, правда, и только вастакам, своим и Второго брата.

А вместе у этих двоих вышло хорошо. Остановили бегущих от ворот, сразу направили их укреплять завал, поливать его водой и готовиться. Встретили первую волну орков, положили их на месте быстро и почти весело еще, потому как очень хорошо, когда стрел хватает. А их пока хватало, атани несли вязанками. Прикрывали тех, кто остался на стене, отстреливать врагов сверху. И пока не рухнули горящие дома и не вывалилось на площадь рогатое чудовище, неся за собой темноту и ужас, все казалось одолимым.

Хотя Карнетьяро того, первого ужаса не почувствовал. Просто вдруг разом пришла усталость от всего – нескольких дней скачки почти без сна, двух сражений, готовности остаться под стеной сперва с той стороны, теперь с этой.

Двигалась огненная тварь медленно, рывками, словно бы с трудом волоча ноги, и что-то черное и горящее, как земляное масло, покрывало ее всю, стекая на землю. Дома, мимо которых она брела, вспыхнули, затлела и почернела изнутри стена... Взревев, тварь метнула на завал через всю площадь то, что тащила с собой – почти туда, где Карнетьяро и стоял. Тело рухнуло прямо на воинов, его подхватили, не дали удариться о землю – и те, кто это сделал, тихо застонали.

У черноволосого юноши дыра в груди от когтей была такая, что кулак бы вошел. А он еще жил и дышал… Карнетьяро его узнал, по случайности лицо почти не обгорело.

Стон, как выдох, побежал по рядам.

Кано Карнистиро шагнул к Диорову сыну с другой стороны, взглянул. Оскалился, кровь так и бросилась ему в лицо от ярости. Посмотрел на тварюгу – и перемахнул завал одним прыжком. Правда, шатнулся изрядно, выпрямляясь.

— А я думал, на мою долю паленых морготовых ящериц не хватит! — рявкнул он на всю площадь. — Стрелки! Цельтесь по глазам. Я его дорежу!

И сам показался горящим в своих чешуйчатых доспехах и шлеме работы отца, отразивших свет пожара. Двинулся вперед.

— Айя Феанаро! – выкрикнули десятка три голосов. Верные Первого дома выскакивали на завал, потрясая оружием. Даже охотники Рыжих. А воины самого Карнистиро готовили тяжелые стрелометы, жаль, тех стрелометов было всего пять.

— Подранок на подранка, — хмыкнул стоящий рядом адан, приходя в себя. Кто-то уже ругался, распаляясь, выходило плохо.

Лорд Эгалмот был очень бледен, как многие гондолинцы. Страх накрывал их всех куда сильнее и ярче. Или они чувствовали его честнее, подумал Карнетьяро, прикусив губу.

— Вот гордец, — сказал громко Эгалмот, тяжело перебираясь через завал, словно немолодой атани. — Не будь жадным, Феанарион, на двоих хватит.

Фалатримские стрелки со стены первыми спустили тетивы, и морготова тварь уныло заревела. Первые стрелы вспыхнули прямо в воздухе – но казалось, некоторые все же достигли цели. Затем выстрелили охотники Амбаруссар и дориатские лучники в серых плащах. У Карнетьяро, увы, лука не было. Он подумал – и потянул из ножен первый метательный нож. Этот не сгорит.

Вскочил на завал, огляделся.

Сын Диора уже погас. Но перед этим пытался улыбнуться.

*

Перерубленная в полете стрела хлестнула его остриём по лицу, и свет исчез. Он чувствовал текущую по щеке кровь, пытался открыть правый глаз, но его упорно заливало той кровью. Стоя один среди врагов, Руссандол теперь не видел ничего.

Бросившегося теперь орка он сшиб щитом на слух, по воплю.

Прыгнул влево, к стене дома, уже горящего, очертив мечом полукруг. Резанул при этом ещё что-то. Вокруг было море звуков и множество живых, дышащих, ворчащих, гремящих снаряжением тварей. Вонь дыма, звериная вонь врага и ближе всего запах крови — орочьей и собственной.

Страх оказаться снова беззащитным перед ними поднялся изнутри — и как это водится, обернулся новой яростью.

Не возьмёте живым! Больше никогда!

Он рубил их на слух и наугад, как деревья и кусты, все быстрее и быстрее, выжигая оставшиеся силы. Порой удар уходил в пустоту, и ярость от этого только росла. Слух все больше обострялся, среди шума он уже различал и рычащее дыхание больших орков, готовящихся броситься, и лязг ятагана, который тащат из ножен, и внезапный скрип тетивы.

Отпрыгнул к стене дома. Память рисовала ему улицу, какой та была за мгновение до стрелы, и это тоже стало опорой. Стена сделалась горячее, где-то рядом с шорохом сыпались обломки не то угольки.

От первой стрелы он закрылся, но стрелял не один орк, стреляли двое, и вторая стрела скользнула по левому плечу. Будь он в кольчуге, осталась бы торчать.

Тетива скрипнула снова. Орк целился не спеша. А второй? Движется одновременно с первым!

Руссандол метнулся влево, рубанув в прыжке мечом туда, где слышал дыхание. От него шарахнулись, он услышал новый звук, шелест и трение. Другое оружие? Крутнул мечом снова, очерчивая двойную петлю вокруг себя — и концом меча отрубил деревянное древко. Тут же со звяканьем задел другое железо.

Копья. Его хотят поднять на копья, как тролля!

Руссандол засмеялся. О, его хорошо боятся!

Он пропустил новый звон тетивы, и стрела вонзилась в правое плечо, в стык доспехов. Его все ещё хотели обезоружить!?

Провалитесь к Морготу! Он хорошо научился терпеть боль! Слишком хорошо! Рука держит щит, и ладно.