– Это Анатолий… – отчество съедает шум в моих ушах. – Мой хороший друг, он полевой хирург…

Вступает незнакомый голос, и я вижу над собой высокого, худого пожилого мужчину в медицинской маске. Он что-то говорит про пули, извлеченные из моего тела.

– Сейчас у вас лихорадка, но мы ждем, когда подействуют лекарства. – Он наклоняется ниже, и я определенно вижу его четче. – Зрение в норме, – сухо констатирует этот Анатолий. – Не пугайтесь, сейчас у вас на лице бинты. Дело в том, что лицевая и носовая кости частично раздроблены, задеты кости черепа.

Мои руки инстинктивно вздымаются вверх, но дядя Саша перехватывает их. Тощий хирург недовольно морщится.

– Как раньше выглядеть, к сожалению, не получится, – говорит он. – Нужны хорошие специалисты, которые сделают вам пластику, но это уже не ко мне. Вам и так очень повезло выжить, так что будьте благодарны хотя бы за это.

– Пластика? – каркаю я.

Мне очень хочется потрогать свои нос и щеки.

– Новое лицо – новый человек, – хмурится доктор. Мне почему-то кажется, что там, под маской, он пытается мне улыбнуться. – На воссоздание облика и восстановление уйдет несколько месяцев, но у вас сильный, молодой организм, думаю, вы справитесь.

– Спасибо, – благодарит за меня дядя Саша.

Он жмет ему руку.

Мое сердце бьется как сумасшедшее, виски давит скрипучей болью, горло саднит, но я упрямо жду, когда медик покинет помещение.

– Все хорошо, Поля, скоро я заберу тебя домой, – шепчет Александр Федорович, когда хлопает дверь.

У меня нет никакого дома, о чем он?

– Куда? – спрашиваю я.

– К себе, Поля, к себе. Никто не должен знать, что ты жива.

– Никто не знает?

– Нет. – Он мотает головой.

Я пытаюсь приподняться, но резкая боль укладывает меня обратно. Все правильно: если бы кто-то знал, что я выжила, то за мной давно бы пришли.

– Где мой ребенок? – задаю самый главный вопрос.

Но дядя Саша меня будто не слышит.

– Я ехал следом, увидел, как машина рухнула с обрыва. Затаился за деревьями, там была такая суматоха, потом взрыв. Я хотел бежать, но вдруг мне показалось, что что-то шевелится внизу, на уступе. Осторожно спустился и обнаружил тебя. Тебе очень повезло, Поля, что ты зацепилась одеждой за камни.

– Где Ярослав?

Александр Федорович вздыхает.

– Он у него. Марк никого к нему не подпускает. Сказал мне: «Не лезь, старик, не в свое дело, если хочешь жить». Потому я и не повез тебя в больницу, Поля. Я и в морге договорился, я им заплатил. Он не должен знать, что ты жива, иначе сама знаешь… – Мужчина виновато отвел взгляд. – Полина умерла, и пусть это так и остается. Вчера он скорбел на ваших похоронах, сегодня уже переехал в ваш дом.

– В наш дом? – Я почти ничего больше не вижу от слез. – А разве наследовать его должны не вы и Ярослав? Разве не вам должны были отдать ребенка?

– Таким, как Загорский, закон не писан. Да что я тебе объясняю? Явись я туда с любым намерением, и некому было бы тебя выхаживать, Полечка.

Я молчу, пытаясь переварить услышанное. Меня больше нет, я мертва. Истерзана. Но беспокоят меня больше не те шрамы, что на лице, а те, что на сердце. Единственное, что не дает мне умереть окончательно, это мысли о моем ребенке. Я должна встать на ноги, прийти и забрать его.

– Мы со всем справимся, Полечка, мы что-нибудь придумаем, – причитает дядя Саша. – Ты только держись…

– Молокоотсос, – обрываю его я, открывая опухшие веки.

– Что? – не понимает мужчина.

– Раздобудь мне молокоотсос. Срочно. Я сама буду кормить своего сына.

– Поль, ты что такое говоришь? – затрясся он. – У тебя сложнейшие операции были, а сколько еще предстоит. Ты не в состоянии, у тебя уже нет никакого молока, ты его уже потеряла, не нужно себя истязать! Пожалуйста! Ты не должна думать сейчас об этом…

– Принеси мне его, – твердо говорю я.

Когда умирает тот, кого ты знаешь, остаются воспоминания: голос, запах, ваши разговоры, его любимые занятия.

Когда у тебя отнимают новорожденного, то ничего этого нет. В памяти остается лишь его плач.

Ты слышишь этот крик, и у тебя неосознанно срабатывает инстинкт.

– Мне понравился твой дядя, – сказала я.

Мы сидели за столом в просторной кухне друг напротив друга. Вик ел пирог, закатав до локтя рукава рубашки, а я воображала, что буду встречать его с работы вот так каждый вечер. Интересное, надо признаться, ощущение.

– Он не особо разговорчивый и довольно замкнутый, если честно. По молодости был разгильдяем, потом ушел в армию, стал серьезнее. После службы дядя Саша долгое время работал инструктором по подготовке бойцов элитных подразделений, потом рассчитался и поселился в уединении. Кроме моего отца мало кто находил с ним общий язык. Он – одиночка.

– Поэтому ты его и пригласил работать к себе?

Вик посмотрел на меня и пожал плечами:

– Он толковый, а нам нужен был кто-то, кому можно доверять.

– Я все никак не пойму, а чем именно ты занимаешься?

– Всем, что приносит деньги. Торговля, производство, сдача помещений в аренду. Иногда мы скупаем акции компаний и их долги у кредиторов, чтобы потом через суд получить право на активы.

– А… Разве это законно? – встревожилась я. – Это ведь рейдерство, правильно говорю?

– Конечно, законно, Полин. Никаких силовых методов, все это осталось в девяностых. У нас с Марком все чисто. Да, владельцы компаний не всегда согласны с тем, что управление их капиталами переходит в наши руки, но, если разобраться, без нашего участия их предприятия вряд ли бы выплыли. Недовольных и обиженных хватает, но в целом наше вмешательство я рассматриваю, как помощь их бизнесу. Не нужно использовать хитрые схемы, чтобы обмануть государство, а так, считай, они делают хуже только себе. Используя эти схемы и ошибки в документах, к ним проще подобраться.

– Ты меня пугаешь, Вик.

– Ты чего? – улыбнулся он. – Тебе не о чем переживать. – Он встал, вымыл руки, вытер их полотенцем, подошел сзади, наклонился и обнял меня за плечи. – Я обещаю, что не буду больше рисковать. – Его губы коснулись моей шеи. – К тому же сейчас одно из наших новых предприятий начнет производство уникальных комплектующих, за которыми выстроится очередь из желающих заключить контракт на поставку. Это станет большим рывком для нас.

– Тебе что, недостаточно денег? – Я повернулась и посмотрела на него.

– Мне достаточно, но Марку трудно остановиться. Он чувствует азарт и постоянно бросает вызов самому себе: смогу – не смогу. А мы с ним всегда поддерживаем друг друга. Мы как братья, понимаешь?

Тихий океан его глаз немного успокоил меня.

– Понимаю, – кивнула я.

– Он ревнует меня к тебе, – улыбнулся Вик. – Ни одна девушка никогда не занимала такого важного места в моей жизни. Я знаю Марка сто лет. Уверен, он перебесится и поймет, что наши с тобой отношения никак не отразятся на моей с ним дружбе. Но если он еще будет тебе грубить, обязательно скажи мне, ладно?

– Угу. – Я поцеловала Вика, чтобы не смотреть ему в глаза. – Твой дядя считает Марка озлобленным волчонком. Так он мне сегодня сказал.

– Таким он и был, когда поселился здесь много лет назад.

– Он жил в этом доме?

– Да, около полугода. Поэтому дядя Саша и запомнил его таким. Но Марк изменился. Он вырос, стал увереннее в себе, обрел силу. Ему больше не нужно ничего никому доказывать, не нужно отвоевывать у жизни свой кусок хлеба. Он делает это скорее по инерции.

– Похоже, ты очень дорог ему, – сдержанно сказала я.

Внутри у меня все сжалось.

– Да, – кивнул Вик и оставил на моей шее след от еще одного поцелуя. – И тебя он тоже полюбит, я уверен в этом на сто процентов.

Я сжала его руки и закрыла глаза. Нужно было сказать все прямо сейчас, но у меня не хватало духу.

– Послезавтра мы идем на презентацию нашего нового продукта, Загорский устраивает шикарный банкет. Думаю, это будет отличной возможностью для вас с ним найти общий язык, пообщаться. Как тебе идея?