– Тогда почему хирурги из Папворта не займутся его расслоением аорты?
За этим вопросом последовало неловкое молчание.
– Их дежурный хирург сказал, что ему уже предстоит одна срочная операция и что мы должны найти врача в другом месте.
Меня озадачил такой подход, потому что в Лондоне было несколько кардиоцентров, расположенных ближе к Нориджу. Расслоение аорты – это критическая ситуация, при которой третий (внутренний) слой важнейшей артерии, снабжающей кровью все тело, неожиданно разрывается. В результате этого обнажается средний слой, который под воздействием высокого давления обычно расщепляется по всей длине, от участка чуть выше клапана до артерий ног. Ответвления к жизненно важным органам могут оторваться, из-за чего нарушается кровоснабжение. Это может привести к инсульту, отмиранию кишечника, обескровливанию ног и отказу почек. Что еще хуже, расслоившаяся аорта может разорваться в любой момент и привести к внезапной смерти. Бедный парень был врачом. Он этого не заслуживал. Никто такого не заслуживал.
В больнице к людям часто обращаются по их диагнозу, а не по имени.
Я спросил, сколько ему лет и в каком он состоянии. Мужчине было шестьдесят два, и он пожаловался на внезапную острую боль в груди, за которой быстро последовал паралич правой половины тела. Это означало, что у него произошло обширное мозговое повреждение, вызванное закупоркой сонной артерии, снабжающей кровью левое полушарие мозга. Чем дольше время ожидания операции, тем меньше шансов на восстановление. Пациент не мог говорить, но милая и настойчивая Люси не теряла оптимизма. Она сообщила, что он все еще находился в сознании и мог двигать левой половиной тела.
Помимо имени пациента мне забыли сообщить еще кое-какую важную информацию. Каково было его кровяное давление? Прежде чем отправлять пациента с расслоением аорты на машине скорой помощи или вертолете, необходимо стабилизировать кровяное давление с помощью внутривенных гипотензивных препаратов, потому что скачок давления легко может разорвать поврежденный сосуд. По этой причине многие пациенты умирают во время или сразу после транспортировки.
– 180/100. У нас не получается его снизить.
В ее голосе послышались нотки паники.
Проблема состояла в том, что весь старший персонал ушел домой, оставив ее одну с пациентом. Она еще никогда не сталкивалась с подобным случаем. После дня, наполненного конфликтами и претензиями, я тщательно подбирал слова.
– Вот черт! Давление нужно снизить. Дайте ему нитропруссид.
Я представил себе тонкую, как салфетка, ткань, которая натягивается так, что вот-вот разорвется, в то время как процесс расслоения распространяется по сосудистому дереву. Даже после экстренной операции один из четырех пациентов с подобным диагнозом умирал.
Люси ответила, что не хочет слишком сильно снижать давление, потому что у него почти не вырабатывается моча, а компьютерная томография показала отсутствие кровоснабжения в левой почке. Исправить это могла только операция, и нам требовалось как можно скорее уложить его на операционный стол. Если бы кишечник лишился притока крови, мы уже ничего не смогли бы сделать. Я спросил, испытывает ли пациент боль в животе. Оказалось, что нет, и это было хорошим знаком.
Многие пациенты с рассечением аорты погибают по пути в больницу.
Напуганный пациент несколько часов пролежал парализованный на жесткой больничной каталке в окружении своей семьи. Он знал свой диагноз и прекрасно понимал, что экстренная операция оставалась его единственным шансом на спасение. Что еще хуже, у него уже была операция на поврежденном аортальном клапане, который часто ассоциируется с ослабленной стенкой аорты. Повторные операции гораздо сложнее первых, поэтому я мысленно проанализировал ситуацию. Врач с крайне опасной для жизни патологией нуждался в повторном хирургическом вмешательстве, однако у него уже произошел инсульт и отказала почка. Кровяное давление пациента не стабилизировалось, и он находился минимум в двух часах езды на машине. Можно ли отправить его на вертолете? Нет, они уже пытались. Неудивительно, что в Папворте не желали браться за этот случай!
Люси чувствовала, что я сомневаюсь. Я сказал ей, что понятия не имею, есть ли у нас свободные койки в отделении интенсивной терапии.
Тут Люси бросила козырную карту. Она сказала: «Семья попросила направить его лично к вам. Судя по всему, вы вместе учились в медицинской школе. Думаю, он был вашим другом».
О чем я так и не спросил? О том, что не считается важным, то есть об имени пациента. Хирурги меньше интересуются людьми. Мы любим решать проблемы, но в тот день проблем с меня было достаточно.
Внезапно меня осенило. Терапевт из Норфолка моего возраста. Уже перенес операцию на сердце. Это был жизнерадостный капитан регбийной команды, мой старый товарищ Стив Нортон. Мы встретились в первый день учебы в медицинской школе в 1966 году. Я был застенчивым и скрытным парнем из маленького городка, который пугался собственной тени. До меня никто из моей семьи не учился в университете. Стив был энергичным экстравертом, полным уверенности в себе. Ему было суждено стать всеми любимым терапевтом в деревне Норфолка, в то время как я превратился в бесстрашную оперирующую машину. Та же профессия, разные миры. Как такое могло случиться?
Я просто сказал: «Плевать на койки. Привезите его как можно скорее. Я понимаю, что ваша смена заканчивается, Люси, но кто-то должен поехать с ним, чтобы не допускать повышения давления. И, пожалуйста, пришлите мне результаты компьютерной томографии».
Поскольку в столь позднее время никто не мог мне помочь, все приготовления пришлось делать самостоятельно. Дежурные медсестры и так отработали целый день и только сейчас заканчивали ассистировать на операции по удалению раковой опухоли легкого. Их вовсе не привела бы в восторг новость о срочной повторной операции, которой предстояло длиться целую ночь. Скорая помощь с мигающими синими огнями должна была подъехать к 23:00. Я решил, что, если Стив доедет до Оксфорда живым, я незамедлительно отвезу его в анестезиологический кабинет.
Представьте себе тонкую ткань, которая натягивается так, что вот-вот разорвется, – это расслоение аорты.
Битва началась. Была ли в отделении интенсивной терапии свободная койка? Если нет, меня бы не миновал скандал из-за того, что я принял пациента из другой больницы, не спросив разрешения. Мне повезло: дежурным анестезиологом оказался Дейв Пиготт, суровый южноафриканец, который помогал мне с искусственными сердцами и не боялся трудностей. Мне повезло во второй раз: хирургической медсестрой была Айрин, удивительно вежливая миниатюрная филиппинка, которая никогда ни на что не жаловалась, потому что гордилась возможностью работать в сфере здравоохранения. На любые выражения благодарности она неизменно отвечала: «Не за что». Раньше я думал, что это единственные английские слова, которые она знает. Перфузионисты каждый раз ныли и стонали, когда я вызывал их ночью, но на них всегда можно было положиться. Я попросил секретаря позвать всех, кто был на дежурстве, и с нетерпением ждал сюрприза.
Пока солнце садилось, мы ждали. Я позвонил домой и поговорил со своей многострадальной женой Сарой. Она думала, что я в Кембридже, и расстроилась, когда узнала, что нет. Я объяснил ей, что должен прооперировать Стива Нортона из медицинской школы и не появлюсь сегодня дома. Она встревожилась. Я не был дежурным хирургом, и она помнила ожесточенные дискуссии, разгоревшиеся, когда мне предстояло оперировать своего отца, у которого случился сердечный приступ. В конце концов мой коллега Оливер избавил меня от моральной ответственности и спас моего отца, установив ему коронарные стенты.
Сара неуверенно спросила, не стоит ли мне попросить дежурного хирурга провести эту операцию. Как бы я чувствовал себя, оперируя хорошего друга в таких сложных обстоятельствах? Кардиохирурги обычно не отличаются скромностью и желанием оставаться в тени. Я ответил на ее вопрос вопросом: «Если бы у тебя было расслоение аорты, кого бы ты хотела видеть своим хирургом?» Она ответила: «Тебя». Хорошо, так что же было удивительного в том, что семья Стива хотела того же?
