I
Чаёвничать с тобой мне очень любо
И поутру, и днём, и вечерком!..
Наверное, ты надуваешь губы,
Обжечься опасаясь кипятком.
Наверное, по древнему рецепту
Заварен был твой ароматный чай.
И неужели я свою внёс лепту
В напиток твой когда-то невзначай?..
Я чувствую его ингредиенты,
И кажется, рецепт его таков:
Там всё, о чём слагаются легенды –
За чашкой чая – испокон веков.
И я с тобою медленно вкушаю
Горячий чай, что заварила ты…
Там ягоды терпенья – урожая
Упавшей к нам спасительной звезды.
Там лепестки наивности беспечной,
Пропитанные утренней росой.
Там цвет душистый молодости вечной,
Рождённый перед майскою грозой.
Там недоступной мудрости коренья
С вершин непокоряющихся гор,
Любви заветной сладкое варенье,
Надежды и мечты медовый сбор.
Ещё там осень с капельками грусти…
Но это наша – трепетная – грусть,
Которая нас лечит послевкусьем
И без которой я не обойдусь…
II
Порой не оторваться мне от взора
Глубоких глаз, лишённых суеты:
Ты смотришь на меня из-за фарфора –
И время останавливаешь ты.
И если иногда холодным ливнем
Смываются мирские чудеса,
Я понимаю, как же дороги мне
Горячий чай и чайные глаза…
Когда со мной неладное творится,
Когда унынью не даю отпор,
Мне кажется, что в чае есть корица,
А в чайном взоре – дружеский укор.
А если ненасытная тревога
Поскрёбывает хищницей в душе,
К тебе я обращаюсь за подмогой –
И вуаля, спокоен я уже…
Когда я сам приятность излучаю
И вроде бы доволен всем вполне,
Я чаю, будто пар идёт от чая
И в нём звезда подмигивает мне…
Но неподвижна, как кариатида,
Держащая сосуд твоя рука.
И пусть не остывает в нём напиток,
Который вкусен мне… издалека.
Чаёвничай, моя очаровашка,
И этой панацеей дорожи…
Мне видно сквозь фарфоровую чашку
Всю красоту фарфоровой души.
Ты жила на гитарных струнах,
В перечитанных толстых книгах,
Появлялась в тенях подлунных,
Исчезала в рассветных бликах.
Ты купалась в густых чернилах,
Выливающихся в тетради,
Ты творенья мои хвалила,
Что всегда было очень кстати.
Ты была маяком в тумане,
Излечившей меня пилюлей,
Оберегом в худом кармане,
Револьвера звенящей пулей…
А потом ты ушла – и точка.
И гитару мою сломала.
Нацарапав на деке строчку:
«Здесь меня было слишком мало».
А ты раздевалась при свете луны
И шелесте розы дурманной.
Ах, если бы знала ты, как мне нужны
Сейчас твои лунные ванны…
Ты медленно, дымкой скользила в кровать,
Где алая простынь горела.
Ах, как же мне нужно сегодня прижать
К себе это нежное тело…
А ты трепетала в объятьях моих,
Истомно сгорая и тая.
Ах, если бы знала ты, как нас двоих
Безумно теперь не хватает…
Ты сладким дыханьем рождала в огне
Горячей ночи ароматы.
Ах, как же погибнуть мечтается мне,
Оставшись в далёком когда-то…
А ты умирала, и я умирал,
Но мы возрождались и тлели.
Ах, если бы знала ты, как я устал
Быть пеплом сгоревшей постели…
Аномально холодное лето
Прогнала снегопадная осень…
Сочинил я сегодня примету…
И подумал: мой план грандиозен!
Снегопад прекратился однажды –
Чтоб в окно твоей тёмной гостиной
Залетел самолётик бумажный
С аккуратной моей писаниной.
Мы с тобою знакомы немножко,
Только улица нас разделила.
…Наблюдал я сначала в окошко,
Как примета тебя подчинила.
Чуть робея в полночном затишье,
Ты вдохнула пылинки печали,
На чердак поднялась – и на крышу,
Где снежинки беспечно летали.
И, согласно примете-указке,
С силой выдохнув в звёздную сетку,
Ты закрыла наивные глазки
И застыла в ночи статуэткой.
Зарумянило щёки смущенье,
Когда что-то тебя приобняло.
И нечаянно, как в наважденье,
Ты губами к чему-то припала.
…Но когда твои глазки открылись,
Не нашла в полутьме никого ты.
Лишь снежинки ворчливо ложились
На горячие крыши высоток.
Умилённой луны очертанья
Млечный путь соблазняли извечно.
И светился твой пар от дыханья,
Став под звёздами белым сердечком…
По примете дыхание это
Обещает любовь неземную.
…Что ж, придуманной наспех приметой
Я добился твоих поцелуев!
