Жанна не помнила, как она оказалась дома, то есть, в почти своей новгородской квартире. Она телепортировала от института наобум, не задавая конечной точки, и едва не врезалась в какого-то человека. Отпихнув его заботливые руки (некромагиня была уверена, что встретилась не с девушкой), она шарахнулась в сторону не хуже испуганной лошади и побежала прочь. Она бежала быстро, на пределе своих возможностей, не разбирая дороги и заставляя себя думать только о том, как правильно дышать и как работают мышцы. Она даже не заметила, что начался ливень с грозой, пока не поскользнулась на грязи.

Только упав на колени, Жанна осознала, что плачет.

– Сволочь! – выкрикнула она, поднимая глаза к рыдающему дождем небу. – Сволочь, сволочь!

Вскочив, Аббатикова снова рванула вперед. Ветер больно бил по щекам, девушка промокла насквозь и основательно забрызгала джинсы, но ей было все равно. Слишком больно обжег ее холод в глазах Бейбарсова, чтобы она обращала внимания на такие мелочи, как собственное тело. Равнодушие, к которому она, казалось, привыкла за те десять лет, что они знакомы. Равнодушие, ударившее ее сильнее «раздирателя некромагов» теперь, когда она поверила, что не все напрасно и она тоже сможет быть счастлива, как Свеколт… Равнодушие любимого человека гнало ее прочь, сумасшедший бег манил обещанием забытья, когда она совершенно выбьется из сил, бархатной черной пустоты и вечного одиночества.

«Обречена… Приговорена… Condamné… Condamné!»

Она не заметила, как разнесла в труху подъездную дверь, как открыла дверь своей квартиры, как влетела внутрь…

Зарыдав в голос, завыв раненой волчицей, Жанна врезалась в стену прихожей. Не сознавая собственных действий, ударила кулаками, сдирая кожу, сползла на пол, словно у нее подкосились колени и закончились последние силы. Прижалась щекой к холодному полу и едва слышно застонала, захлебываясь слезами. Весь ее мир рухнул, она осталась одна, совершенно одна, некому было протянуть ей руку, чтобы вытащить из бездны, что так притягивала.

Аббатикова надрывно закашляла. Тот, кто сказал, что некромаги не могут любить, не знал, насколько он был близок к истине. Любовь некромага убивает в первую очередь его самого, если остается безответной. Боль раздирает душу на части, затапливает мраком сознание, уводит по той самой дороге, которая заканчивается вечными муками. Безнадежно влюбленный некромаг равен одержимому, кликуше, невероятно опасному сумасшедшему.

Разве она много хочет? Многого просит? Жанна ударила ладонью по паркету, вкладывая в этот жест всю свою ярость и страдание. Почему только для нее не существует справедливости?! Почему?!

Снова потекли слезы, некромагиня свернулась клубочком на жестком полу, подтягивая ноги к груди и обнимая колени. Завыла тихо на одной ноте, вновь и вновь переживая момент, когда Глеб сказал, что у него есть девушка. Она же столько лет была рядом, поддерживала, ни в чем ни разу не обвинила, всегда помогала, старалась делать для него все, любила-любила-любила… Почему же она ему не нужна? Почему он не может ответить ей взаимностью? Что он нашел в серой мыши, с которой знаком от силы месяц?!

Аббатикова начала задыхаться, не в силах справиться с собой. Тело била дрожь, голова кружилась. Ей было настолько плохо, что она мечтала только об одном – умереть как можно скорее. «Но кто тогда защитит Его?..» – непрошенная мысль вгрызлась в сознание.

Она не могла желать Бейбарсову зла. Она по-настоящему его любила и готова была сделать все, чтобы он жил. А если он не может быть счастлив с ней, значит, ей надо прекратить быть…

Вдруг чьи-то сильные руки обняли Жанну и дернули вверх, поднимая.

– Глеб?.. – слабо прошептала она.

Ответа не последовало, да и не потребовался он: некромагиня, уткнувшись носом в грудь взявшего ее на руки парня, ощутила такой знакомый и родной запах, что сердце, минуту назад едва не остановившееся, забилось с утроенной силой. Он здесь, он пришел, он услышал…

Ощутив, что ее положили на диван, Аббатикова запаниковала, что сейчас останется одна. Она вцепилась в ладонь своего спасителя и всхлипнула. Больше всего она боялась открыть глаза и обнаружить, что все только ей кажется.

«Тихо, маленькая, – раздался в голове любимый голос. – Я не уйду».

Уверенными движениями он развязал шнурки и стянул с нее ботинки, стащил испачканные джинсы, расстегнул и снял кофту. Каждое случайное прикосновение горячих пальцев к обнаженной коже окатывало Жанну волной жара. Она совершенно перестала понимать, что происходит. Только что она отчаянно плакала, но появился ее самый важный человек – и оказалось, что все не настолько ужасно, как представлялось…

Она уже не удивилась, когда ее нежно закутали в плед и подсунули подушку под голову. Только нашла наощупь его руку и потянула к себе.

– «Ton pays qui m’apporte le malheur et la mort»*, – пробормотала Аббатикова, не открывая глаз.

«Спи, – откликнулся голос в голове. – Ни о чем не думай».

Убедившись, что любимый рядом, что его ладонь касается ее волос и аккуратно их гладит, Жанна улыбнулась. Вконец обессиленная, она уснула.

– Твоя мать была ведьмой! – выкрикнул высокий темноволосый мальчишка.

– Неправда! – Андрей сердито топнул ногой. – Моя мама умерла, когда я был еще маленький!

– А сейчас ты очень большой, – усмехнулась большеротая девочка из пятого класса. – Ты колдун!

Сын Игоря насупился, выискивая, что бы сказать приставучим школьным товарищам. Ладно бы они из зависти его дразнили, тогда можно было бы уйти, гордо вскинув голову. Но ведь они хотели, чтобы он вызвал потоп или хотя бы завалящий ураганчик, дабы отменили нелюбимый всеми урок этики. Когда друзья просят о помощи – стыдно им отказывать, однако он правда не был никаким ведьмаком! Да и никогда не верил во всю ту чушь, которой зачитывались его однокашники.

– Андрюшенька, ну пожалуйста! – пятикласснице не надо было на этику, но у нее в расписании тоже стояло что-то неприятное.

– Не умею я ничего, – пряча глаза, буркнул Андрей.

– Умеешь. Кто кинул мяч через всю площадку и попал в баскетбольное кольцо?

– Я случайно, – огрызнулся светловолосый мальчик. – И вообще, физрук говорил, что у меня способности.

– Способности! – темненький от восторга даже подпрыгнул. – Вот именно!

Андрей начал злиться. Неужели они в самом деле ничего не понимают?

– У Глеба подружка есть, вылитая ведьма, – вдруг вспомнил он. – Ее и просите! Она страшная, как взглянет, так сразу – ух! – сердце в пятки уходит.

– Твой Глеб слишком злой, – девочка нахмурилась. – Он, по-моему, вообще улыбаться не умеет.

Она встречалась с братом друга, когда была у того дома. Тогда ее очень напугал высокий темноволосый человек, хотя она видела его мельком – Глеб ураганом пронесся от входной двери до своей комнаты, заперся там и не выходил, пока гости не ушли.

– Он просто много занимается. Папа говорит, что ему надо много нагнать. Ему же уже двадцать, а в университет поступают обычно в семнадцать…

– Старик почти, – поразился второй мальчишка.

– Но он правда немножко странный, – Андрей продолжал, не замечая, что его перебили. – Я ничего о нем не знал, пока он не приехал. И читает странные книжки, с такими страшными картинками! Но зато рисует здорово. Я как-то зашел к нему, пока он был в университете, – ребенок выговорил это слово с той важностью, которая обычна присуща детскому сознанию, – и увидел на столе папку.

– Но это неправильно – лезть в чужие вещи, – пятиклассница недовольно поджала губы, подражая своей маме.

– Я же ничего не взял, – огрызнулся мальчуган. – Но если ты не хочешь узнать…

– Я хочу! – поспешно сдала позиции девочка.

Андрей окинул товарищей покровительственным взглядом. Сейчас он чувствовал себя так, словно знал великую тайну и решал, стоит ли ее открыть недостойным.

– Там были люди. На двух или трех – какая-то незнакомая девчонка, маленькая. А на остальных – та самая подружка, я говорил о ней. Жанна. Только лицо, и при этом не очень похоже – слишком доброе оно какое-то, у нее совсем не такое… А еще Глеб даты ставит, так вот, все эти рисунки он нарисовал за последнюю неделю. Там их штук десять!